Искатель. 1985. Выпуск №4 - Виталий Мельников

— Что городишь?!

— Только что к батьке Голоте казаки доставили какого-то рыбака с того берега. И он уверяет, что Левенгаупт замыслил форсировать Днепр у Шклова.

— Откуда знает?

— У Голоты среди изменников-сердюков имеются свои люди. От них рыбак все и разнюхал.

— А не врет? — прищурился Меншиков. — Или, хуже того, не подослан ли шведами?

— Кто ведает? Потому и предложил батьке Голоте на всякий случай доставить его к вашему сиятельству.

— Правильно сделал. Тащи его сюда.

Князь грузно опустился на крепкий деревянный стул, поставил локти на крышку грубо сколоченного стола. Двое казаков с саблями наголо ввели в палатку рыбака, остановились с ним у входа.

— Что скажешь, старче? — спросил Александр Данилович, задерживая взгляд на седой бороде рыбака.

— Неприятели начали переправу у Шклова. Все их войска и обозы стягиваются к Днепру в то место…

— Сам видел? — недоверчиво спросил князь.

— Нет. Берег у Шклова неприятели крепко стерегут и никого к нему не подпускают. Весть сию передал мне лишнянский батюшка Ларион. А мне надлежало…

— Батюшка Ларион? Что это за птица? — перебил его Меншиков.

— Он давний мой друг-товарищ, — вступил в разговор Голота. — Я уже не единожды получал от него важные вести. Знаю, что помогают ему и верные люди из его прихожан. Но никого из них не видел.

— Та-ак, — нараспев произнес Меншиков, переводя взгляд с Голоты на рыбака. — Хочется тебе верить, старче, да не могу… А потому, невзирая на лета твои и седину, посажу под стражу до тех пор, покуда не проверю истинность слов твоих…

Когда рыбак в сопровождении конвоиров покинул палатку, князь встал из-за стола, сердито засопел.

— Что скажете теперь? — спросил он, вперивая взгляд в драгунского офицера и Голоту.

— Я уже отправил три разъезда к Шклову, — спокойно ответил Голота. — А двум другим велел переправиться на тот берег Днепра и тоже искать переправу. Может, с вражьей стороны к ней подобраться будет легче.

— А ежели не сыщут? Тогда что? А если шведы все-таки у Орши? Что говорят твои драгуны? — повернулся Александр Данилович к полковнику.

Тот переступил с ноги на ногу, опустил голову.

— Мои разведчики не смогли достичь места, что указал шляхтич. На всех путях к Орше полно шведской кавалерии. Крепко бережет генерал свою переправу.

— А ежели не переправу, а место, где ему выгоднее нас видеть? — прищурился князь. — Может, генерал специально заманивает нас к Орше, дабы мы не мешали ему под Шкловом или Копысью?

— Но, ваше сиятельство, шляхтич собственными глазами… — обиженно начал полковник, но Меншиков оборвал его:

— В том и беда наша, что мы покуда верим чужим глазам и языкам. Потому и не знаем, кто говорит правду: шляхтич-униат или рыбак. А я хочу не гадать, а доподлинно знать, где сейчас корпус Левенгаупта и что неприятели замышляют. Слышите, доподлинно и как можно скорее.

Александр Данилович опустился на стул, зябко повел плечами.

— Посылайте кого и куда хотите, скачите хоть сами, но шведов и их переправу надобно обнаружить. А пока велю остановить все войска и сделать большой привал.

Дверь шинка распахнулась, в ее проеме появился есаул Недоля, за ним четверо сердюков. Сразу позабыв о шведских обозниках, которым до этого прислуживал, хозяин поспешил навстречу новым гостям. Есаул уже стоял посреди избы. Все сердюки с мушкетами в руках остались у порога.

— Пан есаул, какая честь… Что угодно вашей ясновельможности? — низко кланяясь, заговорил хозяин.

Не удостоив его взглядом, есаул протянул руку.

— Грамоту… Мигом, — тихим, бесцветным голосом произнес он.

У шинкаря от страха отвисла челюсть и перехватило дыхание, на затылке зашевелились последние волосы. Откуда есаул знает о грамоте? Неужто схваченный казак все рассказал?

— Сейчас, ваша ясновельможность, сейчас… — плохо повинующимся языком зашептал он, пятясь от Недоли. — Для вашей милости хранил ее, только для вас.

Выбивая зубами дрожь, шинкарь метнулся к печке, достал грамоту, с заискивающей улыбкой отдал Недоле.

— Давно ждал вашу ясновельможность. Знал, что изволите прийти.

Все так же глядя мимо хозяина, есаул взял грамоту, сорвал с нее печати. Развернул. Его глаза быстро заскользили по пергаменту, брови нахмурились, на щеках вспыхнул румянец. Прочитав, он опустил руку со свитком, прикрыл глаза.

«…а потому, друже, позабудем в сию суровую и смутную годину личные счеты и обиды. Приглушим в душах праведный гнев, станем думать лишь о неньке-Украйне и свято служить ей. Вспомним великое дело славного гетмана Хмеля и не дадим повернуть его вспять».

Есаул свернул грамоту, сунул ее за свой широкий пояс. Присел на ближайшую скамью.

— Может, горилки желаете, ваша ясновельможность? — прозвучал голос шинкаря.

— Сгинь с глаз…

Сидя в жарко натопленной избе в окружении запорожцев, священник сдавал карты. Вошедший с улицы сердюк наклонился к его уху:

— Отче, тебя кличет молодая паненка.

— Кто? — спросил поп, едва не поперхнувшись от удивления.

— Родичка полковника Тетери. Без малого лошадь не загнала, покуда скакала до вас. Кабы не наказ полковника беречь ее и ни в чем не отказывать, ни за что не пустился бы с такой нетерпеливой в путь.

Священник бросил на стол карты.

— Панове, вынужден оставить вас. Неотложные дела, — проговорил он, вставая из-за стола.

Панночка поджидала священника у его телеги. Рядом храпел ее взмыленный конь.

— Зачем пожаловала, дочь моя? — спросил поп.

— Хочу помолиться о душах убиенных родителей.

Панночка была среднего роста, с небольшой, гордо посаженной головой. Тяжелая русая коса спадала до пояса. Под длинными черными бровями тревожным блеском сверкали глаза. В облике девушки и всей ее стройной, легкой фигурке было столько свежести, что священник почти физически ощутил лежащее на его плечах бремя прожитых лет.

— Зачем явилась сама? Разве не могла прислать Остапа? — зашептал он, не выпуская из виду прискакавших с панночкой сердюков, расположившихся невдалеке от поповской телеги.

— Не могла, его курень уже на том берегу. А дело спешное, не ждет ни часу.

— Говори.

— Шведы второй день как переправляются у Шклова. А к россиянам подослали шляхтича Яблонского, дабы направить их в другую сторону.

— Знаю о том. Сам предупредил о месте переправы отца Лариона, при мне он отправил верного человека к казакам Зловивитра. А на следующее утро привез ко мне полусотник Цыбуля отпевать царских казаков и своих сердюков. Мыслю, что сгинуло с теми покойниками и наше послание.