После рассвета будет закат - Виктория Цветаева

– Вот кому действительно можно злиться в этой комнате, так это мне, ясно. Ты чем лучше, герой любовник, весь такой чистенький что ли и безгрешный? Затащил меня сюда силой, заставляешь делать, что не хочу. Хорош, что не говори! – вернула я ему его колкую реплику, практически выплюнув ему в лицо. – Говори, что хочешь, мне не стыдно это предлагать. И с этими девушками у нас ситуации разные. У них был выбор этого не делать, а у меня нет. Нет выбора! Ты сам подталкиваешь меня к этому. Сам создал условия, когда моя честь не стоит ничего. Даже если у нас с тобой не будет интимной связи, от твоего поступка уже не отмыться. Не хочу здесь находиться! Я хочу домой! – не выдержав такое эмоциональное напряжение, я расплакалась навзрыд, упав лицом на кровать, свернувшись в клубок, как маленький несчастный зверёк. Такой я себя и ощущала, какой-то неведомой зверушкой, которая нужна только для развлечения. Зверьком, которого посадили в клетку и оставили для забавы.

Рустам прилёг рядом и успокаивал меня: гладил, целовал волосы, крепко сжимал плечи, прижимая к своему телу так, как будто я в любой миг могу навсегда исчезнуть из его жизни.

– Я боюсь, что ты уйдёшь, и я никогда больше тебя не увижу. Для меня это страшнее смерти…, – с неподдельной болью и страхом в голосе прошептал еле слышно куда-то мне в волосы Рустам, но я услышала и, повернувшись к нему, пристально посмотрела в его глаза. В них не было и тени сомнения в своих словах.

Он говорил искренне, открыто признаваясь в своих чувствах, нежно поцеловав меня в губы при этом. В этом поцелуе не было и намёка на страсть, а только любовь, которую выражали и его глаза – в них было столько обожания и восхищения, что я задохнулась от нахлынувших на меня чувств.

Я попыталась разобраться, что я чувствую к нему? Как же всё сложно и запутано. Он мне нравится, даже очень, и у меня к нему есть сексуальное влечение. Но связано ли это с тем, что он первый парень, который ко мне прикоснулся, подарив настоящий поцелуй и первое физическое удовольствие, и эти чувства я могу испытывать только по отношению к нему? Или же к любому другому парню эмоции будут такие же яркие? Как мне это понять, если сравнить не с кем, ведь я больше ни с кем никогда не была? Тем более, как понять, что любишь? От этих мыслей у меня разболелась голова, и я принялась активно массировать виски, чтобы облегчить боль, испытывая только два желания в этот момент- спать, я очень устала. Все эти события ужасно утомили, высосав из меня всю энергию. Я чувствовала себя опустошенной и выжатой без остатка безжизненной лимонной коркой. И второе – поговорить с родителями. Мне сейчас их так не хватало…

Убаюканная нежным, успокаивающим шёпотом и ласковыми прикосновениями Рустама, я провалилась в тревожный сон без сновидений. Сколько мы так проспали, я не знаю, но когда я открыла глаза на улице уже было темно. Проснулась от того, что мне дико было жарко. Этот невыносимый жар исходил от тела, к которому я была плотно прижата. Наши горячие тела сплелись в одно неделимое целое, как будто нас стянули между собой самыми толстыми и прочными канатами. Моя нога, как у себя дома покоилась на бедре Рустама. Все мои попытки освободиться из его хватки не увенчались успехом, и я добилась лишь того, что своими телодвижениями только его разбудила. Подняв на него глаза, я произнесла, нежно погладив по щеке, что тот от удовольствия прикрыл глаза, наслаждаясь этой невинной лаской:

– Сделай кое-что для меня, – мягко и ласково говорила я, тоже получая удовольствие от прикосновения к его немного шершавой и колючей щеке.

– Всё что угодно, кроме свободы, конечно, – резко, даже с ноткой жёсткости, произнёс он, не открывая глаз, продолжая тереться о мою руку и урча, как котик, который, наконец-то, получил порцию ежедневной ласки.

Еле сдерживая гнев и ярость, что мне напомнили о моём тюремной заключении, я обиженно надула губы. Но мы девочки хитрые, и я уже поняла, что им можно манипулировать, используя его чувства ко мне в своих целях. Взяв себя в руки, я уточнила:

– Хочу позвонить родителям. Я ничего им не скажу, обещаю, просто поговорю. Тебе же не хочется, чтобы они меня потеряли и подали в розыск.

Немного подумав, он согласился, и я смогла выйти из комнаты, хоть ненадолго. Мы спустились вниз, телефон лежал на столике и, ещё раз сказав мне без глупостей, парень подал мне трубку.

Я набрала заветные цифры и стала ждать ответ, в нетерпении услышать такой родной голос. Мы расстались всего два дня назад, а такое чувство, что целую вечность не виделись. Жизнь такая странная штука: бывает живёшь тихо и спокойно (думая о нынешних событиях, я бы даже сказала, скучно), никого не трогаешь и тут бам, один месяц из восемнадцати лет столько приносит событий, потрясений, новых эмоций и ощущений, что мозг не успевает это переварить и ты видишь себя, как со стороны, как будто не с тобой, а кем-то другим это происходит, а ты всего лишь невольный свидетель происходящего. И всего лишь за такой мизерный срок сам меняешься окончательно и бесповоротно. И на данный момент я не могу мыслить внятно и не знаю хорошо это или плохо. В какую сторону произошли эти изменения и чем мне это грозит? Может быть, я превращаюсь в Ларису и скоро стану её безвольной тенью, или может я остаюсь прежней, но приобретаю новый опыт в общении с противоположным полом? Это, несомненно, плюс. Хватит сидеть в тени и строить из себя недотрогу, но и сдаваться я не намерена, пусть не надеется.

– Алло, я слушаю, – в трубке раздался такой родной и любимый мамин голос.

– Мамочка, это я, здравствуй. Звоню сказать, что доехала и всё хорошо, – голос мой дрогнул, на глаза навернулись слёзы.

– А откуда ты звонишь? Странно, обычно или я звоню тебе на вахту или ты с телеграфа. Где ты? Что-то случилось? – волнение очень чётко прослеживалось в мамином голосе, мне нужно успокоить её любыми способами, иначе жди беды.

Я ни в коем случае не хотела, чтобы родители стали свидетелями моего позорного заточения, а тем более пострадали из-за меня.

Мама у меня – Шерлок Холмс в юбке, её не проведёшь, придётся врать, что я очень не любила делать. Хорошо, что она не видит моё лицо, иначе это бы была непосильная задача. Я должна её убедить во что бы