Все женщины — химеры - Гай Орловский

Фицрой тоже проводил ее долгим взглядом, зябко передернул плечами.

— Ненавижу таких женщин, — признался он тихо.

— Всего-то? — спросил я. — Ладно, готов?

Он похлопал ладонью по толстому крупу своего коня.

— Кони готовы, а я готов всегда.

— Тогда в путь, — сказал я и ощутил, что мой голос прозвучал достаточно сурово и как бы вполне мужественно. — И пусть весь мир трепещет!

Мы пустили коней в сторону дальних ворот из сада, он ответил несколько запоздало:

— Ты прав, боюсь тоже. Нет, в схватке справлюсь, мы для войны просто рождены, а она влезла не в свое дело… но вот как женщина… просто пугает. Я бы с такой ни за что!

— Почему?

Он отрезал:

— Если женщина берет в руки меч, она не женщина.

Я пробормотал:

— Резонно. Полностью согласен.

Словно извиняясь за резкость в адрес Гекары, он начал говорить, что она сама по себе почти хороша, если брать лицо и фигуру, но манеры отвратительные, ничего женского, и дело не только в том, что на коне по-мужски…

— А в чем?

Он подумал, ответил нехотя:

— У нее еще два кинжала, заметил? Такие украшения для женщины отвратительны.

— А если, — спросил я с интересом, — это не только украшения?

Он вздрогнул, посмотрел вытаращенными глазами.

— Что ты имеешь в виду?

— А вдруг еще и пользоваться умеет? Например, бросает в цель…

Он так отшатнулся, что чуть не свалился с коня.

— Что? Это же дико!.. Даже я не умею!

— Но возможно, — ответил я. — Хоть и плохо умеет, но все же лучше крестьян. Те вообще в руках даже меча не держали.

Он ответил с отвращением:

— Такое вообще ни в какие ворота. Нет-нет, это чудовище. Женщины такими быть не должны.

— И не будут, — сказал я и уточнил: — Если мы сами будем справляться с трудностями.

Впереди ворота, стражи с безмерным удивлением выпустили нас, как говорится, на ночь глядя, а когда мы проехали через город к защитной стене, там часовые изумились еще больше: ночь впереди! И не просто ночь, а опасная ночь. Все звери обожают охотиться в такое опасное для людей время, а еще из тьмы иногда выходят и вообще невообразимые чудовища…

Я ответил невесело:

— Приказ королевы.

Они покивали с понимающим видом, это да, никуда не денешься, приказы надо выполнять, иначе из-за одного ленивого или трусливого все королевство может рухнуть.

По широкой дороге мы двигались ровно столько, сколько нас было видно со стены, а потом свернули в лес, там тоже дорога, более прямая, непроходимая для телег, но для всадников вполне.

Некоторое время двигались через лес молча. Я то и дело вспоминал эту диковатую Гекару, такую редкость в этом чисто мужском мире. Вообще-то женскую эмансипацию придумали не просто мужчины, а слабые мужчины, теперь это понятно даже самым упертым женщинам. Другие, что поумнее, женщины тоже могут быть умными, знали и раньше, хотя и подавали это себе и другим так, что женщины сами добились в трудной борьбе с властными и жестокими мужчинами-угнетателями.

Теперь уже понимают, что их эмансипация дело рук именно слабых мужчин, возжелавших переложить на их плечи хотя бы часть груза житейских трудностей, а когда удалось, возликовали и начали добавлять еще и еще, приговаривая, что это все в русле окончательной победы женской свободы, равноправия… да в жопу это равноправие: женщины — настоящая руководящая и направляющая сила! Нужно позволить им вообще все делать за нас, мужчин. А нам бы полежать на диване, так как мы слабые, нежные, легкоранимые, уязвимые, живем меньше, умираем чаще…

В этом мире, по которому стучат копыта наших коней, мужчины еще не додумались до такой иезуитской хитрости, сами тянут на себе все тяготы жизни, но каково мне! Я уже знаю, как освободить от отдыха и развлечений женщин, а нам, мужчинам, занять их места!

Может быть, пора уже начать? Или хотя бы развернуть тихую пропаганду?

Когда выехали из темного леса на достаточно широкую поляну с чистым звездным небом, мои плечи напряглись сами по себе, словно нужно выдержать его вес, когда обрушится на землю.

Глава 11

Луна висит огромная и тяжелая, если бы еще не такая красная, словно вся покрыта кипящей лавой из миллионов извергающихся вулканов… а может, и в самом деле вся в лаве? Хотя иногда кажется, что там все уже застыло, а поверхность просто накалена до багрового свечения из-за внутреннего жара.

Фицрой посмотрел на меня, на луну, снова на меня.

— Что-то стряслось?

— Да нет, — ответил я с трудом, в горле запершило, сказал хрипло: — Просто чувствую нечто…

— Что?

— Нечто, — повторил я и посмотрел на него значительно. — Я же ученик чародея, помнишь?

— Ну да, — согласился он. — Хоть и драчливый какой-то, будто и не чародей, но все-таки чародей, признаю. Уважаю даже.

— За что?

— Да драчливость, — сообщил он. — А за что еще можно уважать мужчин? Без драчливости мы ничто. Всяк должен доказывать, что он чего-то стоит. А как доказывать иначе?

— Ну да, — согласился я. — Вроде без вариантов. Мы же люди, а не пингвины.

— Кто такие пингвины?

— Вегетарианцы, — пояснил я. — Рыбой питаются, потому мирные.

Он задумался, а я поглядывал на него, хорош как соратник, хорош как воин. Можно бы ему еще и щит, но даже с мечом не уверен, хорошо ли я, точнее, правильно ли поступил. Все-таки косплеисты делают их для игры, а игра и есть игра. В детстве видел в цирке, как на грудь лежащего силача кладут наковальню и на ней молотобойцы выковывают подковы. Или же на грудь опускают глыбу камня и разбивают ее молотами.

А фокус в том, что чем больше масса на груди, тем легче выдерживает удары молотов, гасит их в себе. Куда болезненнее было бы положить камешек на грудь и ударить по нему молотом!

Обычный щит вбирает в себя удар, гасит, а суперлегкий саданет от удара противника тебя самого в морду. То же самое и с мечом: с обычным весом парирует удар, а с облегченным нужна иная тактика.

— Фицрой, — сказал я, — поупражняйся сперва. С таким мечом надо всегда на опережение!.. Успеть ударить первым.

Он кивнул.

— Да, понимаю, парировать им труднее… Слишком какой-то легкий. Мой лучше. Но этот красивее.

— Зато рука не устанет, — поспешно сказал я. — А ты вообще-то юркий, как вьюн. Это больше по тебе.

Он спросил с сомнением:

— А не сломается от первого же удара? Что-то он вроде тонкой льдинки на солнце…

— А попробуй, — предложил я, — год у тебя рабом буду.

Он вскочил, глаза вспыхнули, как два солнца.

— Ловлю на слове!

Он с таким энтузиазмом ринулся к груде камней у обочины, что у меня сердце все-таки дрогнуло. Конечно, обычными методами не сломать, но кто знает, что может случиться в мире этой чертовой магии…

Конь его встал как вкопанный, не доезжая до камней. Я подъехал ближе, Фицрой настороженно поглядывает по сторонам. Я не успел открыть рот для вопроса, что случилось, как сам ощутил приближение холода.

Моя рука метнулась вперед, уже согнутая для стрельбы, а Фицрой легко и красиво выдернул меч.

— Не успел, — прошептал он, — проверить…

— Лучшая проверка, — сказал я, — это…

На дорогу выскочили несколько человек в лохмотьях, один прокричал страшным голосом:

— Слезть с коней!.. Именем принца Роммельса!

— Ого, — сказал Фицрой, — давно я о нем не слышал…

— Что-то он затих, — согласился я. — За спиной всего трое?

— Но с пиками, — предупредил Фицрой.

— Тогда беру пикейщиков, — сказал я. — Они смешнее.

Он молча поднял коня на дыбы и бросил на тройку разбойников впереди. Они испуганно прыснули в стороны, но один ловко метнул топор, Фицрой успел пригнуться, дальше я не видел, так как развернулся к отрезавшим нам дорогу и сразу открыл стрельбу.

Все ждали чего-то другого, я стрелял, как в тире, где мишени на расстоянии пяти шагов, двоих убил на месте, но чувствую только злость и ожесточение, никакой жалости или раскаяния, что в нас, людях, пошло не так…

Или так правильно?

Фицрой там далеко развернул коня, мне он показался бледным, а когда приблизился, я увидел залитую кровью левую половинку лица. От крови уже промок воротник и плечо кафтана.

— Ты истекаешь кровью! — крикнул я.

Он слабо, но с великоглердской небрежностью отмахнулся:

— Ничего, царапина…

— Тебе полчерепа снесло!

Он изумился:

— Правда? А я как-то не заметил… Говорю же, царапнуло…

— От этой царапнутости откинешь копыта, — предупредил я. — Стой, не двигайся… Думаешь, мне тебя жалко? Ничуть. Мне напарника жалко. Вот выручим Рундельштотта, тогда хоть сам убейся о дерево. Или о стену, тоже хорошо.

Он с вялой улыбкой наблюдал, как я отстегнул пряжку пояса, вытащил нечто крохотное, меньше ногтя.