Гуль - Артём Кочеровский

а в следующую секунду стал размазанным и однотонным. В лицо ударил ветер, засвистело в ушах. Меня несло вперед, будто это и не я вовсе бежал. Будто меня посадили в кресло аттракциона.

Я клонюсь влево и смещаюсь влево, клонюсь вправо — смещаюсь вправо. Мои колебания слишком медленные, по сравнению с тем, как быстро приближается пятидесятиметровая стена карьера. Уже стартанув, я понял, что нет смысла бежать по серпантину. Тело затащит меня и по грунтовой стене.

Дрын только-только вошел в поворот, машина повернулась к карьеру багажником. А я, оставляя за спиной перемешанные клубы воздуха и песка, вскочил на первый уступ и теперь гнал по диагонали к повороту между вторым и третьим.

Первый скат я пробежал на ногах, а ко второму замедлился. Дабы не рисковать и не опрокинуться на спину, я подключил руки. В десять мощных прыжков преодолел второй скат и взлетел на серпантин.

Дрын разглядывал дорогу впереди, оторвав задницу от сиденья, Кожанка подсказывал. Я приземлился возле него и успел заметить, как выпячиваются его глаза. Открыл дверь, выломав защелку, и запрыгнул к ним в салон третьим, выставив руки. Приплющил Кожанку и Соху к дальней двери, и откуда мы все трое вывалились кубарем на дорогу.

Сохе досталось сильнее. Он смягчил удар об дверь Кожанке. Соха не сопротивлялся. Свернувшись калачиком и держась за ребра, он сползал с серпантина вниз. Кожанка вскинул пистолет, хотя взглядом я его попросил этого не делать. Схватил за кисть, вывернул по часовой и вверх. Кожанка вскрикнул и встал передо мной на колени.

— Я же просил…

— Пошел на!..

Я потянул ещё выше и сдавил. Пистолет выпрыгнул из ослабших пальцев, а кистевой сустав Кожанки выпрыгнул из привычного места. Кожанка заорал и не без помощи моего пинка побежал вниз по склону.

— Дрын, жми на газ! — крикнул Соха. — Увози задрота, иначе он нас всех завалит!

Тачка медленно ползла по склону. Самого Дрына я не видел, но понял, что тот услышал Соху. Водитель вдруг ударил по газам. Машина начала буксовать. Какое-то время колеса цеплялись за дорогу, но вскоре их повело в сторону.

— Тормози придурок! — крикнул я и бросился к машине.

Седан сначала встал поперёк, а затем морду стащило в обрыв. Он затрещал, пару раз хрустнул на перегибе, а затем полетел носом вниз. Высота на повороте между уступами была небольшой, но и трёх метров хватило, чтобы сложить морду седана гармошкой и лишиться всех стекол. Машина заскрипела и накренилась дальше. Она намереваясь выполнить кувырок через крышу и закончить упражнение почти свободным падением с двадцати пятиметровой высоты. Вот дерьмо…

Разогнавшись, я прыгнул и врезался плечом в заднее левое крыло. Машина накренилась в другую сторону и грохнулась крышей на дорогу. Проскользила ещё несколько метров и остановилась.

Дрыну я сломал нос и, не вытаскивая того наружу, обмотал ремнем. Он висел в салоне вверх-ногами, будто застрявшая в паутине муха. Затем я с горем пополам отогнул переднюю пассажирскую дверь и достал Кирилла.

Он стоял передо мной просто в ах*е… Испуганный, бледный, осунувшийся. Он держал руки прижатыми по швам и забыл закрыть рот. При этом он совсем не поранился. Во всяком случае я не видел крови, а его одежда осталась целой.

— Привет, — я стряхнул с его плеча битые стекла и поправил замявшийся воротник. — Как делишки?

Глава 14

Оупен-эйр

— И всё-таки зря ты меня притащил на этот оупен-эйр! — Борис скрестил руки на груди.

— Кончай! — сказал я.

— Марк привык тусить со своей компанией и с тобой, а тут — я.

— Я, знаешь ли, тоже здесь не по своей воле.

— Это как?

Мы отошли на край поляны. Музыка здесь долбила не так сильно. Но даже стоя в двухстах метрах, я чувствовал удары вибрации по телу. «Как вообще выживают люди возле сцены?» — подумал я. Там же колонки размером с минивэны. Если диджей (ой-хо, братья, взорвем здесь всё к херам!) подкрутит на пульте еще немного, с людей сорвет одежды.

— Поеду-ка я домой, — сказал Борис.

— Чего?! Ты оборзел?!

— Ничего не оборзел!

— Ты же сам хотел с Марком познакомиться?!

— Ну, познакомился, — Борис сунул руки в карманы и чуть отвернулся.

Марк позвонил мне за несколько дней до фестиваля. Мы договорились: где и во сколько он меня заберет. А ещё я сказал, что со мной поедет Борис. Борис тогда ещё об этом не знал. Идея родилась прямо во время разговора. Думаю, я испытывал вину. Не столько перед Борисом, сколько перед Кириллом. Мало того, что в Кирилла тычили стволом, и он едва не упал с обрыва в машине, так вдобавок мы ещё пять километров чесали пешком со свалки и ещё около часа ждали такси, водитель которого согласился поехать в эту пердь. Кирилл со мной не разговаривал. Я прям почувствовал, как его доверие рассыпалось. В том дворе после разговора он проникся и предложил помощь, а потом всё вышло так, как вышло. Единственное, что меня хоть немного веселило во всей этой ситуации — это распухшие морды бандитов Ползучего. Напоследок я влепил каждому по хорошенькой пощечине дабы вразумить — так делать нельзя. На эмоциях я немного перестарался. Их морды так распухли, что они стали чуточку друг на друга похожи. Кирилл вышел возле первой станции метро. Я и хотел бы помочь, извиниться, но понимал, что сейчас лучше оставить его в покое. С чувством, что я обижаю окружающих меня людей, я и прожил несколько последних дней. Вот и решил — помириться хотя бы с Борисом.

Не считая девчонок (у них всегда привилегии) в компании Марка я был самым мелким. Да и чего греха таить: попал я туда через родственные связи, так сказать. Борис стал вторым школьником в нашей тусовке. Многим это не нравилось. Компания сорвиголов превращалась в какой-то детский сад. Мне было совершенно на это плевать. Я приехал, потому что меня попросила Демидова (во всяком случае я так думал), а Борис приехал, потому что так захотел я. Вот и всё.

— Слушай, Тим, я не в обиде, — сказал Борис. — Ну чего я им буду навязываться, когда они…

— Боря! — я хлопнул его по плечу. — Расслабься! Часто тебя родители отпускают на всю ночь на фестиваль? Конкретно в этой ситуации, Марк мне должен. И его долг передо мной — ты.

— Хм…, — Боря чуть улыбнулся и почесал голову.

— Забей! Давай лучше чем-нибудь займёмся! В последнее время мне пришлось слишком много дерьма перелопатить. Устал я.

— За надувным Губкой