Гуль - Артём Кочеровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю никаких гулей, — бросил Кирилл и отвернулся.
— Голод. Худшее чувство из всех, которые я когда-либо испытывал. Голод доканывает тебя настолько, что ты перестаешь видеть людей такими, какими видел их раньше. Здоровому человеку такое даже вообразить сложно, но я попробую объяснить. Представь, что ты выходишь на улицу, проходишь знакомый квартал, переходишь по пешеходному переходу и оказываешься кафешке, где ужинаешь каждую пятницу.
Кирилл вздернул губу.
— Ты заходишь туда и видишь людей. Среди них могут быть твои знакомые, приятели или те, кого ты просто частенько здесь видишь. И вдруг они перестают быть людьми. Становятся едой. Да, едой. Ходячими кусками мяса, завлекающими своим запахом. Запах различает качество блюд. Пожилые люди — засохшая второсортная пища, неухоженные мужчины и женщины среднего возраста — еда из дешевой столовки; опрятные — бизнес-ланч, молодые — ужин в ресторане. Но самое-самое вкусное и желанное, словно нежнейший десерт, который тает во рту и кружит голову — это молодые девушки. Чистые, вкусно пахнущие, с длинными ровными ногами и загорелыми телами. Ты так и хочешь их…
— Хватит! — крикнул Кирилл и продолжил тихо. — Я знаю, что вы чувствуете. Думаешь, я согласился бы участвовать во всём этом, если бы не знал, как он страдает?
— Прости, что мне пришлось это говорить, Кирилл, — я положил руку ему на плечо. — Но мне правда нужно знать. Я был у него и видел, что с ним стало. Это очень далеко до излечения и, вряд ли его жизнь стала лучше, но одно можно сказать точно, голод он не испытывает. Не живет. Но и не охотится.
Кирилл постоял некоторое время в раздумье, затем сказал мне подождать и пошел к своей девушке. Там он поговорил с ней пару минут, пожал плечами, развел руками и пошел к выходу. Я последовал за ним. Вскоре мы сидели на лавке рядом с детской площадкой в незнакомом мне дворе.
— Даже не знаю, с чего и начать, — Кирилл сунул руки в карманы. — Он не сказал, кто его обратил и… Черт, голова идет кругом. Уже несколько лет я пытаюсь обо всём этом забыть и иногда даже получалось, а тут… В общем ему нужен был человек, который поможет с исследованиями и голодовкой.
— Тут подробнее, пожалуйста.
— Думаю, ему рассказали об этом другие г…, — Кирилл выдержал паузу. — Когда гули на протяжении долгого времени не получают пищу, они меняются.
— Голод.
— Нет, — Кирилл покачал головой. — Дольше. Намного дольше. Голод — это лишь первый симптом. По сути, он ничем не отличается от симптомов и сигналов, которые получает обычный человек. Сонливость — сигнал к отдыху; сухость во рту — обезвоживание; пустота в животе — голод; повышенная температура, насморк — борьба с инфекцией. Всё это лишь сигналы. Они подсказывают нам, чего хочет тело. В случае с гулями один из сигналов — превалирующий. Оно и понятно — почему. Другие опасности, о которых мозг сигнализирует людям, гулям не чужды. Жажда, болезни, сонливость, насморк, раздражение… Тело гуля более совершено. Оно более приспособлено к агрессивной среде, а потому мозг, который независимо от рождающихся в нашей голове идей, всегда думает лишь о том, как получить как можно больше энергии и при этом меньше потратить. Он не переживает по поводу малозначимых рисков.
Кирилл сложил из пальцев какую-то фигуру:
— Ваши тело и ваш мозг знают, что для продолжения жизни, причем жизни комфортной во всех её областях, нужно лишь одно — утолить голод. Вот почему это чувство так обострено. Мозг не распыляется на кучу разных желаний, а вместо этого твёрдо напирает на одно единственное.
— Ясно. И ты сказал, что если гули долго голодают, то они меняются.
— Да, — кивнул Кирилл, а потом добавил. — Наверное… Так думал Грачев. Ему об этом кто-то рассказал.
— И как они меняются?
— Они умирают.
— Не слишком удивительно, — сказал я. — Гуль не ест — гуль умирает.
— Дело в том, что процесс это длится довольно долго. Человек без пищи едва ли протянет больше недели, а гуль может обходиться без неё несколько месяцев. Из собственных наблюдений Грачев пришел к выводу, что изменения начинаются примерно через месяц. Тело перестраивается. Гуль продолжает испытывать голод, но его организм понимает, что, возможно, утолить его уже никогда и не получится. Он начинает приспосабливаться и входит в экономный режим. Гуль умирает, — Кирилл помотал головой. — С ним происходят страшные вещи. И в какой-то миг, когда смерть уже совсем близка, он перестаёт чувствовать голод. Это похоже на предсмертную агонию. Мозг сдается и хочет получить хоть немного удовольствия перед тем, как его не станет.
— И Грач довел себя до такого состояния, но не умер?
— Да. Он надеялся, что восстановится, но… Ты сам видел.
— Расскажи, как всё было.
И Кирилл рассказал. Хоть ему и давалось это нелегко. Недалеко от деревни, где сейчас живет Грачев, он построил бункер. Выкопал в лесу яму и залил в неё бетонный короб с внутренними размерами четыре на четыре метра и толщиной стен — полтора метра. Стены он сделал из бетона со слоями плетеной арматуры. Он провел туда вентиляцию. Верхняя стенка короба находилась на отметке пяти метров под землей. В ней был люк.
— Мы провели несколько предварительных экспериментов. Грачев залезал в короб, я его закрывал. Он сидел там месяц, отмечал начало изменений и сидел ещё неделю. Раз в три дня во время первого месяца и каждый день — после, я приходил к нему, включал камеру и связь в одностороннем приеме. Я видел и слышал, что происходит в коробе, а он меня — нет. По его поведению я должен был понять — насколько далеко он может зайти, — Кирилл опустил голову. — Увиденное останется со мной на всю жизнь…
Кириллу понадобилось время, а потом он продолжил.
— Когда я решал, что дальше продолжать эксперимент невозможно, потому что дальше наступят необратимые последствия, я прекращал эксперимент. Подавал ему через лоток еду, и он выбирался. Таких экспериментов было два. Первый длительностью месяц и неделя, второй — полтора месяца. Мы посчитали, что этого достаточно. Да и доктор Грачев натерпелся столько, что ещё несколько опытов мог не пережить.
— И в чем заключался основной этап?
— Почти всё
