999. Последний хранитель - Карло Мартильи

— Но это ложь!

— Ты думаешь? Не знаю. Его арестовали в доме кардинала Росси, но полагаю, что разыскивали тебя.

Граф глубоко вздохнул, опустил голову и прошептал:

— Копии!.. Я думал, что они в безопасности, держал их в потайном ящике бюро. Место знал только Джироламо.

Ферруччо накрыл ладонью его руку.

— Мне очень жаль. Но в этом случае либо их нашли, либо заставили заговорить Джироламо. Его поместили в башню Нона. Обвинение в содомии означает пытки и костер.

Граф делла Мирандола стиснул голову руками.

— Это ужасно. Он, беззащитный поэт, среди отпетых преступников… По-твоему, он виновен?

— Это можешь знать только ты, Джованни. Вы знакомы много лет.

— Я никогда ничего такого не замечал! Мы всегда разговаривали о философии, о книгах. Да, о любви тоже, но о той, что присуща поэтам вроде него.

— Платон, насколько я знаю, не гнушался развлекаться с мальчиками из своей школы.

— Да, но это происходило в Элладе. В Греции и Риме существовали свои обычаи и правила. В общем… я не знаю, но, как бы там ни было, должен ему помочь. Он по отношению ко мне поступил бы точно так же.

— Посмотрим, что можно будет сделать. Хотя я пока даже не представляю себе каким образом.

— Спасибо, Ферруччо. Ты всегда готов прийти на помощь. Чем же я сумею отплатить?

— Мой ученый собеседник, наверное, забыл о словах Эпикура? «Из всего, что мудрость дает нам, чтобы обеспечить счастливое существование, главное — дружба». Ты удивлен? Тогда давай обижай меня дальше! Ладно, хватит, друг мой. Подумаем прежде всего о книге.

— Ты не перестаешь меня удивлять… Судя по всему, теперь для меня еще важнее, чтобы ее хранил именно ты. Я всего лишь ходячая копия. Убьют меня — погибнет и мой труд.

— Что я должен сделать?

— Спрячь ее, не говори мне, где спрятал. И храни ее постоянно. В этой книге — не только моя жизнь, но и существование всего обновленного мира. В нем не будет места карающему Богу, который держит в страхе виноватых и правых, трясет бородой и размахивает огненным мечом. В моей работе кроются надежды на то, что прекратятся войны во имя Господа. Никто не станет ощущать себя выше других. Будет признана женская природа Создательницы, Любящей Матери, которую отцы нашей Церкви преобразовали в несчастную Марию, породившую Христа, Матерь Божью. Абсурдное смешение понятий, призванное окончательно запутать человека и держать его под каблуком невежества.

— Не знаю, насколько люди смогут все это воспринять, даже если доказательства твоих слов будут начертаны на небе и станут появляться там каждую ночь.

— Я понимаю, на это понадобятся годы, может быть, века. Хочу только, чтобы зерно проросло, зеленый побег появился на свет. Я хорошо знаю, что никогда не увижу дерева. Ни мощного, несокрушимого ствола, ни ветвей, которые станут собирать людей под свою защиту. Достаточно, чтобы суть поняли немногие. Со временем знание пробьет себе дорогу, как вулканическая лава.

— Вот тебе мое слово, Джованни. Я сделаю все, что ты попросишь.

— Дай мне твой кинжал.

Граф делла Мирандола снял плащ, бросил его на колени, распорол клинком дорогую подкладку, достал оттуда рукопись и положил ее на стол. Ферруччо расстегнул жилет и спрятал бумаги на груди.

— Спасибо, — продолжил Пико. — Теперь я знаю, что надо делать. Я напишу обзорное изложение книги, синопсис, и попробую поговорить о ней в Париже. Университетская коллегия — орган независимый. Может быть, мне удастся убедить этих людей выслушать меня. На данный момент это единственная возможность.

— А почему не в Неаполе? Король Ферранте зависит от Папы даже меньше, чем повелитель Франции.

— Друг, непревзойденный мастер клинка, хранитель, ученый, потомок одного из благороднейших рыцарей в истории, а теперь и тонкий политик!.. Может ты и прав, Ферруччо. С этой мыслью надо переспать. Надеюсь, тебе удастся заснуть с тем грузом, что я взвалил тебе на шею.

— Засну, как обычно, только одним глазом. Ладно, иди возвращайся на праздник. Великолепный может заметить твое отсутствие. Я выйду за тобой.

Джованни покинул заведение. Несмотря на полумрак, царивший в остерии, Ферруччо заметил, что его проводило множество глаз. Волосы Пико были коротко острижены, что смотрелось гораздо более по-мужски, чем длинные белокурые локоны, но в красоте графа Мирандолы присутствовало что-то женское. Наверное, ни его осанке, ни безопасности не повредило бы искусство фехтования или азы владения кинжалом. Именно легкий клинок соответствовал бы рангу этого человека. Неплохо было бы посвятить Джованни в хитрости пользования долей секунды, что не раз спасало жизнь самому Ферруччо.

Де Мола вышел из остерии и заметил на углу две неподвижные фигуры. Судя по покрою шляп, это были испанцы. Он инстинктивно обернулся, чтобы проверить, свободна ли другая сторона улицы, и клинок, который должен был поразить его в спину, вонзился в грудь. Ферруччо почувствовал сильную боль, особенно когда отпрянул, но еще раз отреагировал, повинуясь инстинкту. Он прислонился спиной к стене, вытащил бастард, наклонился и сделал несколько резких, крутящих движений.

Их было трое. Тот, что пытался ударить его в спину, выглядел наименее защищенным, может, потому что застыл от удивления, увидев де Мола на ногах. Держа бастард обеими руками, Ферруччо с криком бросился на него и притворился, что собирается ударить наотмашь снизу, целясь в правое плечо. Противник отступил, приготовившись парировать выпад, и выставил меч вперед. Ферруччо только того и ждал. Он ткнул клинком, повернул его, и острие проникло в тело врага до самой кости. Тот вскрикнул и, не выпуская из рук оружия, упал на землю.

Остальные двое двинулись вперед, но Ферруччо опередил их, бросившись между ними и держа оружие вертикально. Ему удалось проскочить, и он нанес рубящий удар, не глядя, на уровне головы. Удар оказался точным. Остался один противник, который застыл в ожидании. Теперь в выгодной позиции оказался де Мола. Противник это понял и отступил, следя за его реакцией и сжимая рукоять меча, но у Ферруччо больше не было никакой охоты драться. Тогда враг повернулся и обратился в бегство.

Колотая рана болела, но де Мола не чувствовал слабости. Он быстро зашагал из Борго-деи-Гречи к домам, принадлежавшим Перуцци, банкирам, связанным с Медичи, где было его жилище. Ферруччо засветил лампу, разделся, вынул из жилета рукопись Джованни и заметил на ней маленький надрез почти по центру. С другой стороны растеклось пятнышко крови. Книга уберегла его от смертельного удара. Он промыл рану настоем зверобоя, перевязал ее, внимательно изучил пятнышко крови и решил, что не станет его счищать. Не имело значения, был ли то знак Бога, Богини, Случая или просто удачное совпадение. Теперь это будет его знак.

~~~

Рим

Пятница, 23 февраля 1487 г.

Генрих Крамер, сложив руки на груди, ходил взад-вперед по прихожей возле кабинета Папы. На Генрихе была туника, голову покрывал белый капюшон ордена доминиканцев.[41] Высокий, худой, с длинным орлиным носом, он был похож на хорька, всегда готового почуять опасность и броситься на добычу. Якоб Шпренгер, напротив, сидел смирно и молча следил за перемещениями своего учителя. На коленях Шпренгер держал увесистый том, переплетенный в желтую кожу, с четырьмя жилами на корешке, и поминутно стряхивал с рясы несуществующие пылинки.

Камерарий Сансони наблюдал за обоими, сидя за столом, заваленным листами, перьями и чернильницами, что придавало ему надежный и серьезный вид. На самом деле кардинал Борджа, с недавних пор ставший частым гостем Папы, приказал ему пристально следить за поведением обоих монахов и немедленно докладывать обо всем подозрительном. За исключением того факта, что испанец вообще не имел права давать ему указания, что могло быть подозрительного в двух немецких доминиканцах, которые небось в лепешку расшиблись, чтобы при первой возможности приехать в Рим? Камерарий, конечно, уверил Борджа, что глаз с них не спустит, чем и занимался уже битых два часа.

Близился полдень, а вместе с ним подкрался голод. Странно, но во время поста почему-то всегда хотелось есть. Дверь в кабинет Папы открылась, и Генрих Крамер резко обернулся. Лишь потом Сансони услышал, как произнесли его имя. Камерарий улыбнулся высокому монаху и вошел в кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Сколько времени они ждут? — спросил Борджа.

— Уже больше двух часов, ваше высокопреосвященство.

— Вы не заметили ничего странного?

— Крамер ходит по комнате, Шпренгер сидит на месте.

— Впустите их и плотно закройте дверь. Входить никому не разрешено.

Испанец красноречиво замахал руками, выпроваживая его из кабинета.

«Еще один приказ! Будет исполнено, кардинал, будет исполнено. Но если тебе однажды понадобится мой голос или иная поддержка, придется научиться меня уважать», — подумал камерарий.