Тим - Александр Цзи

— Влада, — позвал я без особой надежды на успех.

У нее дрогнули ресницы — и всё.

— Вставай, я тебе помогу умыться…

После секундной заминки она села в мешке, потом медленно и неуверенно, словно ее плохо держали ноги, поднялась и вышла из палатки вслед за мной. Я смотрел на нее с тоской — если в ближайшее время она не поправится, то мне придется путешествовать дальше наедине с Котейкой…

Поливая ей руки из баклажки, я думал о том, насколько привязался к этой немой Зрячей за дни нашего странствия. Ярко представилось, что я рою для нее могилу в лесочке на обочине, а закоченевшее тело лежит в спальном мешке рядом прямо на черном сыром дерне, и меня передернуло от омерзительного липкого страха.

Мы расположились на стоянку в небольшой и негустой чаще в нескольких десятках метров от дороги — чтобы нас не спалили другие Бродяги, появись они в этих краях. Деревья уже начали зеленеть, и палатку камуфляжного цвета с трассы разглядеть трудно. А внедорожник я поставил в низине, рядом с ручьем. Был риск, что тачка завязнет в грязи, которой везде было по самую шею после сильных дождей, но по мне лучше потом возиться с лебедкой, чем быть зарезанным или расстрелянным во сне.

После утреннего туалета — причем мне понадобилось указывать Владе совершать каждое действие, как роботу, — я разжег костер и вскипятил воду. Пользовался огнивом, взятом из охотничьего магазина. Наловчился орудовать им так, что костер запылал через пару мгновений. Спички имеют обыкновение не вовремя отсыревать, а зажигалки часто выходят из строя. И спички, и зажигалки у меня тоже были, но я решил попрактиковаться с безотказной классикой. В котелке, уже изрядно закопченном, заварил кашу “Геркулес”, вынул из багажника печенье и сушеные кусочки мяса. Эх, сейчас бы яичницу! Вспомнились куры Хозяина, которых я самолично отпустил на волю, и вздохнул.

Не везти же кур с собой! Вот была бы потеха — всю машину загадили бы мне! Но и яйца несли бы… М-да.

— Ешь, Влада, — сказал я, подавая ей чашку с едой и ложку.

Она начала есть, но вскоре остановилась. Зависла. Я снова велел:

— Кушай еще, Влада!

Она опять поклевала и замерла, глядя в пространство.

Так прошел завтрак.

Вот у Котейки аппетит остался отменным — слопала свою порцию кошачьего корма и уселась возле моих ног попрошайничать.

Я помыл посуду в ручье и закидал костер комьями земли.

Денек обещал быть солнечным, но ветреным. По небу летели ячеистые облака, деревья шумели все сильнее, прохладный ветер овевал и холодил лицо и мокрые после помывочных работ руки. Пахло пробуждающейся после зимней спячки землей, древесиной, зеленью — словом, пахло весной. И это было хорошо…

Сворачивая палатку и собирая пожитки в багажник, я размышлял над сном. Многие мелочи из этого сна уже забылись, как это обычно бывает, но кое-что из слов Матери запомнилось. Что я — Палач, потому что мне суждено убивать; тоже мне новость! Во сне эта сентенция казалась внушительной и исполненной скрытой мудрости. Что ей, Матери, меня жаль… Что не она замутила апокалипсис.

Ничего внятного.

Обычный сон.

Просто мне вспомнилась эта странная женщина. С чего бы вдруг?

Когда я всё собрал, мы уселись в машину. Я завел мотор и, слегка буксанув, выехал из низины сначала на свободное пространство между деревьев, затем, раскидывая из-под колес ошметки земли, на асфальтовое полотно.

Итак, встречай нас, мир! Что предлагает нам день грядущий?

Ответ на этот риторический, в принципе, вопрос пришел через полчаса, когда я проезжал через рельсы мимо будки железнодорожника, поднятого шлагбаума и выключенного семафора. Внезапно захлестнуло щемящее чувство, которое трудно описать обычными словами, и не успел я сообразить, что к чему, как сразу за будкой, на обочине, увидел серый микроавтобус Форд и красный пикап Тойота Хилукс, чей кузов был под завязку загружен какими-то коробками, свертками и сумками. Возле машин ходили люди. Точнее, дети и подростки.

Я обомлел. Эти машины мне уже встречались… В летнем лагере. Пикап принадлежал Пастырю Степану, ныне покойному, а микроавтобус — Матери, вполне себе, судя по всему, живой и здоровой. Я чувствовал ее присутствие, она была здесь.

Чертов сон!

Мне ужасно не хотелось встречаться с этой теткой. Она внушала ужас, хотя и не сделала ничего дурного.

Она вышла на дорогу — Матерь. Невысокая, широкобедрая, с небольшой грудью, в тонком свитере и заношенных джинсах. Она прикрывала ладонью глаза от лучей поднимающегося солнца, а ветер трепал ее распущенные светлые волосы до плеч. Позади нее мелькали фигуры детишек.

И когда эта компания успела меня опередить? Когда я лазил с Борей на станцию? Или был в плену у Хозяина? Но как они преодолели заслон из фур? Наверное, ехали другой дорогой, которую я прозевал в свое время.

Или телепортировались нафиг. Сейчас во все можно поверить.

Матерь не преграждала дорогу и не махала рукой, чтобы я остановился. Просто наблюдала — не сомневаюсь, она меня узнала, хотя я сменил тачку.

Наверное, именно поэтому я и притормозил. Сделай она хоть одно движение, которое можно расценить как попытку меня остановить, я бы утопил газ в пол и унесся в клубах пыли. И гнал бы, пока не кончился б бензин. А тут… Как-то неприлично ехать мимо, не поздоровавшись со старыми знакомыми.

Возможно, я остановился еще и потому, что Матерь как-то повлияла на меня своей ведьмовской силой. Или потому, что мой взгляд случайно упал на сидящую рядом бледную Владу, отрешенную от всего. Она осела на сидении, так что снаружи и не заметишь. Если ей станет совсем плохо, а меня прибьет очередной Хозяин, Орда или Оборотень…

Я нерешительно вылез из салона.

— А Земля-то круглая, — сказала Матерь со смешком. — Ну, привет-привет!

— Привет, — отозвался я.

Странно, но я даже винтовку не прихватил с собой, когда выбирался из машины. Наверное, подспудно понимал, что винтовка в случае чего не поможет. Хотя у меня всегда один нож болтался в ножнах на поясе, другой прятался под штаниной, а под мышкой в кобуре грелся пистолет. У Матери же никакого оружия не было видно. Это-то и напрягало больше всего — похоже, ей не нужно оружие, а чужое оружие ей не страшно.

Я остановился в трех шагах от Матери, и она легким шагом подошла ближе. Глянула на меня снизу вверх, глаза — чистейшая прозрачная лазурь. Наморщила лоб.

— Шрамы на лице… Помотало тебя… А ведь и месяца не прошло!