Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

— Дело не в этом… Ты мне доверился, просил не читать, а Сека меня развела как лохушку. И ведь знала, что это предательство, а не смогла удержаться.

— Натах, я знал, что вы прочитаете.

— Да? Откуда?

— Сказку «Синяя борода» помнишь?

— Да… И причём тут… А! Поняла.

— Ни одна женщина бы не удержалась. Но выбора у меня не было, вышло как вышло, к добру или к худу — посмотрим. Тебе я верю. По поводу Сэкиль не обманываюсь.

— Точно, Кэп? Она хитрая и красивая.

— Не волнуйся за меня, Натах. Ты успокоилась? Готова отправиться на поиски пропитания?

— Да, Кэп, пошли. Прости за истерику.

— Ничего, у всех иногда резьбу срывает. Если что — я рядом.

Открыв дверь, обнаружили, что мы в пустом коридоре у двери на лестницу. На площадке обнаружили наши пометки — минус пятый уровень. Действительно, рядом.

— Странно, мне казарось, мы поднимались, а не спускарись…

— Мне тоже так кажется, — сказал Сэмми.

А я так и не вспомнил, как мы сюда шли. Как в тумане все.

Идём вверх по неудобным ступеням, и передо мной маячит обтянутая штанами круглая попка Сэкиль. Я не питаю иллюзий насчёт этой женщины. Пока я её лучший вариант, она за меня горло кому хочешь перекусит. Но вполне возможно — так же перекусит мне. Этого не надо бояться, но это надо учитывать.

В нашем коридоре то ли митинг, то ли партсобрание. Собрались кучкой и орут. Увидев нас, резко смолкли.

— Кэп! — Стасик выдвинулся ко мне навстречу какой-то неприличной суетливой рысцой, ничуть не похожей на его обычную важную походку.

— Стой где стоишь, — сказал я, — обниматься не будем.

Стасик застыл на полушаге. Нижняя челюсть распухла, подбородок налился лиловым — смотрю на дело рук своих с удовольствием. Отличный свинг.

— Вы вернулись! — Ого, неужели он рад?

— Тут такое творится…

Я вдруг понял, что он смертельно, до усрачки напуган.

— Здесь все, кто остался, стоит кому-то зайти в комнату — и уже не возвращается. Заглядываем — а там никого нет! Даже в сортир толпой ходим! Вдвоём — мало, пропадают двое! Только если всеми и дверь не закрывать! Вчера одна женщина дверь закрыла, стеснительная очень. Мы с ней разговаривали через дверь, потом она замолчала, мы сразу открыли — и нет никого, только в унитазе насрано! Я не знаю, что делать!

— А ты ими мудро поруководи, — не удержался я от сарказма, а потом до меня дошло. — Вчера?

— Ну да, первый день, как вы ушли, один человек пропал, мы не сразу поняли. На второй — уже четверо, а вчера началось! Шаг в сторону — и с концами! Буквально за угол зашёл — всё, пропал! Ни посрать, ни помыться! Ты не можешь нас так бросить, Кэп!

— Кэп, Кэп! — загомонили все. — Помоги нам, Кэп!

— Да отъебитесь вы… — сказал я, все ещё изумлённый тем, что мы, оказывается, три дня отсутствовали.

Но люди не слушали, и всей оставшейся (весьма уже небольшой) толпой двинулись на нас. Я хотел было сказать, что сейчас мы во всем разберёмся, но тут меня обресетило.

Глава 10. Аспид

Very few things indeed were really impossible.

Lewis Carroll. Alice in Wonderland

Смотреть Большую Дораму с Михой — традиция. Валяться рядом. Тактильный контакт, отцовское плечо. Лежим, болтаем.

Миха преданно следит за одной из множества детских линий, редко переключаясь на другие. Ему просто девочка нравится. Ксюша — трогательная сиротка, и он сопереживает, чувствуя некое сходство проблем. Брошенный матерью на так себе отца, сын страдает от недостатка внимания, любви, эмпатии и вообще всего. Я стараюсь, но не могу уделить ему всё своё время. И даже то время, что наше, не очень понимаю, как использовать. Дораму вот разве что смотреть.

Большая Дорама названа по аналогии с длинными и нудными корейскими сериалами, но имеет с ними мало общего. Это удивительный культурный феномен, которым Кобольд заполнил возникший после ликвидации игрового проекта вакуум. Множество сюжетных линий, бесконечное количество персонажей, и каждый из них — герой первого плана для смотрящего. Казалось бы, как кино может заместить игру? Однако Дорама — это больше, чем кино. Она цепляет каждого — и каждого за свой крючок. Думаю, дело в том, что Кобальт знает всех лучше, чем они сами себя знают. Кто бы ни смотрел Дораму — ему покажут персонажа, сюжет и обстоятельства, которые войдут в его психику, как ключ в замок. И вроде бы ничего особенного там не показано, просто жизнь. Но… Есть в Дораме что-то такое, от чего эта жизнь не говно. Такая же — но не говно. Парадокс и феномен, который пусть анализируют те, кто поумней меня. Настя, например. Она и в психологи пошла, чтобы разобраться, почему тут говно, а там — нет, хотя вроде всё то же самое. Мечтает, чтобы тут было как там. Наивная. Уж скорее там станет, как тут.

— Пап, почему Ксюшу никто не возьмёт к себе? Она ведь такая хорошая девочка!

— Мих, не каждый возьмёт чужого ребёнка.

— Почему?

— Дети — это лучшее, что с нами случается. Но они даются один раз и ненадолго. Настя, например, уже выросла, и она совсем отдельный, взрослый человек.

— Ну и что? Она же наша!

— Она своя собственная Настя. Хотя и немножко наша, конечно. Она прекрасная, мы её любим, но у неё своя жизнь, мы можем только наблюдать и помогать, если попросит. Ребёнок — это как бы часть тебя. Взрослый, даже если ты его очень любишь, другой человек. Это трудно объяснить, ты это сам поймёшь, когда у тебя будут дети.