Радио Судьбы - Дмитрий Сафонов

Все четко и кратко. Он поставил подпись: Сержик.

Левый указательный палец едва успел скакнуть вверх, в третий ряд, чтобы ударить по клавише «К», а затем правый мизинец коротко щелкнул по «точке», и сразу после этого буквы на экране начали таять, словно были написаны на бумаге симпатическими чернилами.

Сержик отказывался верить своим глазам. Вот так – все просто. Оказывается, не надо нажимать «Ввод», не надо вписывать адрес в строку «Кому отправить», – ничего этого не надо. Достаточно было поставить свою подпись, и все.

Он затаился на стуле, сгорбился (хорошо, что мама не видит, а то бы наверняка сделала замечание) и стал ждать.

Та, взрослая часть его разума понимала абсурдность ситуации. Умный, не по годам серьезный Сержик хихикал и потешался: «Дурачок! Ты бы еще Деду Морозу письмо написал!»

Но настоящий, маленький и храбрый Сержик, мальчишка с разбитыми коленками и лохматой шевелюрой, шмыгал носом, втягивал голову в плечи и отвечал: «Рыцарю Белой Луны нужна помощь. Он ждет от меня помощи, неужели не понятно? И я не вижу ничего смешного в том, что ОНО – чем бы оно ни было! – убивает моего папу!»

Экран монитора снова стал пустым. Он загадочно мерцал, как табло игрального автомата. «Давай, парень! Делай ставки! Посмотрим, что это было! Может, просто ГЛЮК – твой или программный?»

Он не отвечал. Он сидел и ждал. Потому что чувствовал, что это – не ГЛЮК. Нет, это гораздо хуже.

Одиннадцать часов двадцать четыре минуты. Двенадцатый километр шоссе Таруса – Калуга.

Увидев дымящуюся цистерну, Соловьев-второй едва успел среагировать. Старая «пятерка» уверенно вела себя в затяжном пологом повороте, и он продолжал давить на газ. «Это же просто игра!» Ну да, игра. И пока он выигрывал.

Когда из-за поворота показалась груда дымящегося металла, Соловьев запаниковал. Он машинально выжал сцепление и нажал что было сил на тормоз. Если бы под колесами был не сухой асфальт, а укатанный снег или, того хуже, лед, «пятерку» сорвало бы в занос. Тормозить нужно, всегда помогая машине двигателем, быстро переключаясь на пониженные передачи, но этому почему-то в автошколах не учат – на радость владельцам авторемонтных мастерских и жестянщикам. Впрочем, в Серпухове не так уж много машин, и эта проблема не стоит так остро, как, скажем, в Москве, где даже небольшой снегопад мгновенно парализует уличное движение, по большей части – из-за того, что «чайники» просто не умеют тормозить двигателем.

Покрышки тревожно визжали, машина, разогнавшаяся до ста двадцати, продолжала расходовать инерцию и неслась прямо на выгоревшую цистерну.

У Соловьева не было шансов: ноги застыли на педалях, будто их свело судорогой, попытаться свернуть куда-либо тоже было бессмысленно.

«Пятерка» скользила по асфальту, как на коньках, она приближалась к цистерне все ближе и ближе. Володя зажмурил от страха глаза и вцепился в руль.

Он ударился лбом о верхнюю дугу «баранки», открыл глаза и обнаружил, что машина стоит на месте – в каких-нибудь двух метрах от проклятой груды железа. Володя с трудом перевел дыхание и вытер пот, тонкими ручейками струившийся из-под волос.

«Пронесло!» – подумал Соловьев. Хорошо бы сдать немного назад, оставлять машину вот так, в двух метрах от массы горячего металла, нельзя. От цистерны пыхало жаром, как от раскаленной печки.

Володя включил заднюю передачу и развернулся. Над нижним обрезом заднего стекла торчала прозрачная зеленая рожа с красными глазами, наклейка, купленная в каком-то автомагазине. Это рожа выглядела испуганной, и Володя подумал, что у него, наверное, было такое же выражение. Почти такое.

Он отъехал назад – метров на десять, прижался к обочине и выключил зажигание. В мягком от жара асфальте остались две глубокие колеи – следы колес.

Соловьев протянул руку к переднему сиденью и... не нащупал фотоаппарат. Он похолодел – ровно на мгновение, пока не сообразил, что от резкого торможения тот наверняка упал на пол и даже, может быть, закатился под сиденье. Так и оказалось.

Соловьев поднял «Никон» и внимательно его осмотрел. В спешке он не засунул фотоаппарат в кофр и теперь боялся, что с ним что-то могло случиться. Но нет, все было цело. По крайней мере, на первый взгляд.

Володя вытащил отснятую пленку, убрал ее в пластиковую коробочку и потянулся за новой катушкой – он всегда возил с собой в кофре небольшой запас. На всякий случай. А сегодняшний случай оказался как раз «всяким». Соловьев похвалил себя за предусмотрительность – еще неизвестно, что ему ПРЕДСТОИТ увидеть. Но... Откровенно говоря, он даже не думал, что следующие снимки окажутся лучше, чем те, что он уже сделал. Все-таки погибающий вертолет – это огромная удача. Невероятная удача. Если бы он верил в Бога, то, наверное, поблагодарил бы его за такую возможность. Но он больше верил в себя и счастливый случай, а вера в случай и вера в Бога – несовместимые вещи, ибо у Творца не бывает ничего случайного, просто, как сказано в Писании, пути Его неисповедимы. Слово «случай» обозначает границу человеческого понимания, как красно-белая лента отделяет территорию СМЕРТИ.

Соловьев зарядил новую пленку, поставил затвор на работу в автоматическом режиме и вышел из машины.

В воздухе стояла невыносимая вонь, покрышки бензовоза тихо тлели, и слабый ветерок разносил сизый дым. Кашляя и морщась, Соловьев двинулся вперед.

Он еще не знал, что ждет его там, ПО ТУ СТОРОНУ лежавшей на боку цистерны. Одно его радовало – он успел первым.

Ближние деревья, вплотную подступавшие к шоссе, уже догорали. Он не мог понять, насколько далеко в лес продвинулся огонь, но, судя по всему, деревья горели уже давно – как минимум, полчаса, а то и больше.

«И никто до сих пор не приехал. Странно...»

Соловьев почувствовал, как подошвы стали вязнуть в расплавленном асфальте. Он остановился, оглядываясь.

Слева деревья отстояли от дороги метров на пятнадцать. Тут была небольшая топкая низина, покрытая поваленными высохшими стволами, лишенными веток. «Бобры поработали», – догадался Соловьев. На этом участке дороги не было ни деревень, ни отдельно стоящих домов, поэтому зверьков никто не мог потревожить. Машины ездили по шоссе не так часто, а ночью их вообще не было. Отличное место для бобров – неглубокий водоем, молодые деревья с сочными ветками и полное отсутствие человека.

Соловьев закатал штаны до колен. Некоторое время он размышлял, стоит ли снимать ботинки, но рассудил, что темная вода может скрывать множество острых сучков, и решил ботинки не снимать. Потом, конечно, будет противно хлюпать в мокрой обуви, но что поделаешь: резиновые сапоги – это не катушка фотопленки, он даже не думал, что они могут когда-нибудь пригодиться.

Володя повесил фотоаппарат на шею и двинулся к канаве. Вода, покрытая разноцветными бензиновыми разводами, сверху была теплой, но стоило ноге уйти чуть поглубже, и Соловьев почувствовал холодный чавкающий ил, цепкими пальцами хватавший его за лодыжки. Поняв, что стоять на месте – значит рисковать ботинком, он быстро двинулся вперед.

Соловьев почти обогнул цистерну, когда левая ступня неловко подвернулась, и он покачнулся. Несколько секунд жур налист размахивал руками, пытаясь обрести равновесие, но это оказалось непросто – под ногами была не ровная твердая поверхность, а зыбкий ил. Соловьев отчаянно замахал руками, но все впустую – он упал вперед и немного вбок, в сторону завязнувшей ноги, подняв тучу грязных брызг.

«Никон», висевший на шее, ушел под воду. Володя похо лодел.

«Только этого не хватало!» Он встал на четвереньки, дернулся и наконец нащупал какое-то бревно, скрытое водой. Ему удалось распрямиться, и «Никон» показался из-под воды, блеснул объективом, как перископ подлодки, всплывающей из океанских пучин.

Драгоценный фотоаппарат – вот что волновало Соловьева сейчас больше всего. Он внимательно осмотрел камеру. Руками трогать побоялся – они до локтей были испачканы густым черным илом, пахнущим разложившейся рыбой.

Высоко поднимая ноги, Соловьев рванулся к шоссе. Выбравшись на асфальт, он оглядел себя, оценивая свои потери.

Прогулка по владениям бобров стоила ему подмоченного фотоаппарата и испачканной одежды.

Володя отошел немного подальше, нарвал травы и тщательно вытер руки. Затем – для верности – еще раз протер их рубашкой. Вернее, теми ее местами, что остались чистыми. Потом он запустил руку в задний карман джинсов и достал оттуда носовой платок. Привычка. Этому его научил, как ни странно, отец – в каждую крупную вещь класть носовой платок.

Мать всегда довольствовалась одним, а отец, аккуратист и педант, рассовывал их в карманы пальто, плаща, пиджака, брюк, джинсов и так далее. У него даже был свой носовой платок для каждой вещи. Володя и не заметил, как перенял эту привычку, скорее полезную, чем ненужную.

Платок оказался немного влажным, но зато – не грязным. Соловьев аккуратно протер объектив и нажал на спуск. Затвор щелкнул, послышалось тихое жужжание моторчика перемотки. «Слава богу, камера работает!»