Жизнь в средневековом замке - Фрэнсис Гис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весь город был разорен, и там не осталось ни гроша, а затем они начали грабить все церкви по всему городу, взламывая топорами и молотками сундуки и шкафы, забирая золото и серебро, ткани всех цветов, женские украшения, золотые кольца и кубки, драгоценные камни. Наконец, они унесли все это добро, так что ни один дом не остался нетронутым, и вернулись к своим богатым сеньорам. Когда по всему городу провозгласили мир короля Генриха, они пировали, и пили, и веселились.
Провансальский поэт Бертран де Борн написал лирические строки о войне, с ее блеском, возбуждением и богатой добычей:
Люблю я палаток белеющий ряд,
Там копья и шлемы на солнце горят,
Разносится ржанье коней,
Сердца крестоносцев под тяжестью лат
Без устали бьются и боем горят.
Люблю я гонцов неизбежной войны,
О, как веселится мой взор!
Стада с пастухами бегут, смятены,
И трубный разносится хор
Сквозь топот тяжелых коней!
На замок свой дружный напор устремят,
И рушатся башни, и стены трещат,
И вот – на просторе полей –
Могил одиноких задумчивый ряд,
Цветы полевые над ними горят.
Люблю, как вассалы, отваги полны,
Сойдутся друг с другом в упор!
Их шлемы разбиты, мечи их красны,
И мчится на вольный простор
Табун одичалых коней![6]
Всю свою жизнь Бертран де Борн разжигал вражду между крупными феодалами, так что Данте отвел ему особое место в аду: он вынужден бродить с головой, отделенной от тела. Понятно, что он не «находил удовольствия в мире»:
Стравить богатого с богатым,
Пожалуй, был бы я не прочь.
‹…›
Они прямее и честнее,
Поверьте мне,
Когда в бою знамена реют.
И в другом месте:
Если воинственны обе короны,
Трупами вскоре покроется дол,
Скрежет желез мы услышим и стоны,
Щит будет хрупок, а панцирь тяжел,
В сердце проникнет разящий укол,
Встретим коней, потерявших дорогу,
Встретим уныние, радость, тревогу,
Тех, кто стал нищ, кто вдвойне приобрел.
Ржущие кони, фанфары, знамена,
Дротиков, копий и пик частокол,
Скрасим трофеями горечь урона,
А ростовщик станет гол как сокол,
Не протрусит по дороге осел,
Не переступит хозяин порога,
Тщетно купец будет звать на подмогу,
И воцарится в стране произвол[7].
Бертран де Борн лично предлагал свои услуги графу Пуатье: «Я могу вам помочь. У меня уже есть щит на шее и шлем на голове. ‹…› Но как я отправлюсь на войну без денег?»
Такой же воинский пыл мы обнаруживаем у принца Лливелина, о чьем походе повествует валлийский хронист: в 1220 году он взял и разрушил два замка, сжег город Хэверфорд и «за пять дней обошел Рос и Деугледдив, вырезав множество селян». Затем, «заключив перемирие… он вернулся домой, счастливый и радостный».
Главным же источником обогащения рыцарей был выкуп пленников, находившихся в добром здравии. В «Жираре Руссильонском» сам Жирар и его люди после битвы предают мечу всех безденежных пленников, но щадят оруженосцев. Если речь шла об известной особе, цифры могли быть астрономическими: за Ричарда I, захваченного Леопольдом Австрийским и переданного императору Генриху VI, запросили 150 тысяч марок (несколько миллионов долларов США по курсу середины XX века). Для этого в Англии и Нормандии пришлось ввести специальные налоги с рыцарей, мирян, духовенства, церквей и монастырей. Однако собрать эту сумму не удалось, и, когда Ричарда освободили, ему пришлось отправить заложников, пока не будет выплачена оставшаяся сумма.
Во Франции мир, установившийся в XIII веке при Людовике IX, оставил многих рыцарей без дела. Некоторые подались на Восток, присоединившись к одному из духовно-рыцарских орденов (тамплиеров или госпитальеров), кое-кто отправился в Испанию либо Португалию. Разумеется, они стремились сражаться с неверными сарацинами, но так получалось не всегда. Даже Сид, герой испанского рыцарского эпоса, немало послужил неверным, возглавляя войска эмира Сарагосы в сражениях против христиан. Для бедных рыцарей, добывавших средства к жизни при помощи меча, было все равно, к кому наняться. Автор «Жирара Руссильонского» рисует печальную картину: настал мир, рыцарь лишился источника доходов, его преследует заимодавец. Жирар с супругой, путешествуя по сельской местности, встречают торговцев, которые вновь обрели достаток благодаря миру – тому, что разорил Жирара. Оба считают, что лучше не открывать подлинного имени Жирара, и жена говорит торговцам, что Жирар мертв. «Слава Богу, – отвечает один из них, – он всегда воевал, и через него мы перенесли множество несчастий». Раздосадованный Жирар хочет разрубить его надвое своим добрым мечом, но оружия при нем больше нет.
В «тощие» мирные времена заняться привычным делом и при случае подзаработать можно было только на турнире. Ведущий свое происхождение от древних языческих игр и, как и многие другие обычаи времен язычества, дошедшие до Средних веков, получивший христианскую окраску, турнир к XIII столетию обзавелся своими правилами и традициями. Знатные сеньоры и монархи устраивали турниры, чтобы развлечь себя и друзей, а также продемонстрировать свое богатство. Центральным событием была «битва» между группами рыцарей из разных земель. По окрестным деревням рассылали глашатаев, извещавших о турнире. В назначенный день рыцари надевали доспехи, садились на коней и выстраивались на противоположных сторонах луга. По сигналу глашатая две группы всадников налетали друг на друга. Луг был открытым со всех сторон: когда одна группа терпела поражение и отступала, другая, совсем как на войне, преследовала ее через леса и долины, чтобы взять пленных. Когда все заканчивалось, побежденные и победители должны были договориться о выкупе: обычно он равнялся стоимости доспехов и коня и выплачивался звонкой монетой. Уильям Маршал и еще один рыцарь в течение двух лет ездили по турнирам во Франции, взяв в плен сто три рыцаря за десять месяцев и получив с них выкуп, чем заметно поправили свои дела.
Выдавались и призы, которые иногда ранжировались в зависимости от степени проявленной доблести. Уильям Маршал однажды выиграл необычайно крупную щуку. Принесшие ее рыцари нашли его в кузнице стоящим на коленях,
