Лик над пропастью - Иван Любенко

На ночь адвоката закрыли в сарае, служащем одновременно и сеновалом. На охрану заступил невысокий бородатый абрек. С восходом солнца его должен был сменить Шакур. И только улегшись на сено, Ардашев понял, как он устал. Проваливаясь в сон, он еще слышал заунывную, мученическую песнь отца Кирилла.

23

Союзник

Несмотря на пройденный путь и накопившуюся за день усталость, Шакур никак не мог заснуть. В голову лезли неприятные, горькие мысли: «Зелимхан, несомненно, поступил своевольно. Он не стал убивать адвоката, как хотел заказчик, а решил прежде получить выкуп. Понятно, что, как только он доберется до денег, — пленнику не жить. Значит, для него данное слово — пустой звук. Тогда почему он так обошелся со мной? Зачем опозорил меня перед всем родом? И ради кого он это сделал? Ради заказчика, которого он ни во что не ставит?»

Злость и обида душили горца. Теперь любой может сказать, что Шакур — чей-то кровник, который уже обесчещен. Ведь по осетинскому обычаю, мститель, подкараулив врага, может и не убивать его — достаточно вылить ему на голову араку и отрезать ухо и клочок волос. Потом отнести их на кладбище, зарыть в могилу родственника и сказать: «Вот смотри — это ухо и волосы твоего убийцы. Мы отомстили за тебя, возьми их, играй ими на том свете».

С этой минуты опозоренный враг теряет собственное имя и становится изгоем. Он носит прозвище далдиста. Нет ничего постыднее и унизительнее этого клейма. И даже смерть не избавляет от позора. И уйдя в мир иной, далдист остается рабом своей жертвы.

«И поди объясни теперь каждому, что ты потерял оба уха не в наказание за убийство земляка. Только, выходит, не так уж и важен был мой просчет. Живой русский принесет хозяину больше золота, чем мертвый. Это так. Но что я скажу родичам, когда предстану перед ними? — размышлял Шакур. — Единственный выход — смерть Зелимхана. Только она успокоит мое сердце и исцелит израненную душу. Но одному мне не справиться. Нужен помощник. В отряде мне не на кого надеяться. Остается пленник. Ему все равно нечего терять».

Горец поднялся, заткнул за пояс трофейный браунинг, прицепил кинжал, надел шашку и с винтовкой вышел во двор. Сменив часового, он открыл дверь сарая. Русский уже проснулся и, скрестив на груди руки, сидел в углу. Шакур вынул оружие и протянул Ардашеву. Коверкая слова, он сказал:

— Хозяин — мой враг. Он изуродовал меня. Ему нет места на этой земле. Это он пытал вашего попа. Потом я еще кое-что тебе расскажу. Это очень важно. Ты все узнаешь. Но не сейчас. У нас мало времени. Мы должны убить его и еще шестерых. Другого пути у нас нет.

Клим Пантелеевич поднялся и взял пистолет. Привычно проверив обойму, взвел курок.

— Где Зелимхан?

— В кунакской, в соседней сакле. А здесь, — осетин кивнул в сторону ближнего дома, — остальные. Я пойду первым. Трое постелили тюфяки у входа. Постараюсь прикончить их, пока они спят. Я умею это делать. А ты стой рядом. Если возникнет шум — заходи в соседнюю комнату и добивай проснувшихся. Ну а потом заглянем к Зелимхану.

— Согласен, — буднично вымолвил Ардашев и, тихо ступая, проследовал за нежданным союзником.

Входная дверь почти не скрипнула, но один из спящих (это был сменившийся часовой) вдруг открыл глаза. Бородач лежал на спине и ничего не успел понять. Шакур склонился над ним и молниеносно вонзил кинжал в горло, чуть-чуть повыше кадыка. Удар был сильный и точный. Ему в лицо ударила струя крови — признак перерезанной сонной артерии.

Вытерев лицо рукавом, он приблизился к следующему. Тот спал на животе. Осетин вогнал острие под левую лопатку спящему и провернул лезвие. Бедняга успел только дернуться, но не вскрикнул.

Третий разбойник мирно посапывал на боку. Острая сталь ударила его в печень, и кинжал вновь провернулся вокруг своей оси. Смерть пришла беззвучно и быстро.

Ни одна из жертв не успела издать ни звука, если не считать кровавого всхлипыванья первого, внезапно пробудившегося бородача.

В соседней комнате послышалось какое-то движение. Ардашев указал горцу в сторону кунакской, поясняя жестом, что напарник может заняться Зелимханом, а все остальное — его забота. В ответ тот отрицательно качнул головой, сомневаясь, видимо, в способностях напарника. Адвокат пожал плечами, огляделся, поднял с пола подушку и, не говоря ни слова, шагнул в комнату. Послышались три коротких хлопка.

Через несколько секунд он появился и, стряхивая с плеча прилипший пух, невозмутимо проронил:

— Пора наведаться к твоему хозяину, Шакур.

— Да, — осклабился тот. — Я лишу эту свинью не только ушей, но и носа. Пошли!

Едва они ступили за порог, из окна противоположной сакли раздался выстрел, и осетин, будто споткнувшись о камень, повалился на землю. Дважды пальнув навскидку, Ардашев ринулся к дому. Ему повезло: теперь он находился в безопасной зоне. Прижавшись к глинобитной стене, он стал подбираться к окну. До него донесся тяжелый стон. «Видимо, мой выстрел оказался удачным», — рассудил Клим Пантелеевич. Когда до противника оставался всего один шаг, он выстрелил дважды в оконный проем и перебежал на другую сторону. Рванув дверь, он ворвался в комнату. Внутри пахло сгоревшим порохом и мяукал котенок.

На полу, облокотившись на стену, сидел Зелимхан. Его глаза были открыты. На мертвых губах застыла глупая, бессмысленная улыбка. В безжизненной руке торчал «Смит-энд-Вессон». Судя по всему, два выстрела из трех достигли цели. Первая пуля попала разбойнику в правое плечо, а вторая угодила точно между глаз. У ног мертвеца ползал белый котенок.

Адвокат обыскал покойника. У самого пояса он нашел притороченный кожаный мешочек, в котором горцы обычно носят пули. Но вместо свинца там лежали снятые с жертв обручальные кольца, серебряные и золотые крестики. Среди них был и тот, который носил отец Кирилл. Там же обнаружился и золотой хронометр Генри Мозера. Он прихватил мешочек, свои часы и мяукающее белое создание, взирающее на него с надеждой.

Во дворе присяжный поверенный склонился над телом Шакура. Горец был мертв. Папаха слетела с его головы и обнажила повязку, скрывающую еще не зажившие ушные раны. В кармане у него лежала окровавленная, пробитая пулей фотографическая карточка, на которой была запечатлена молодая женщина в национальной одежде. Рассмотреть ее было невозможно. «Все местные барышни похожи друг на друга, как бусинки четок. Особенно когда они носят эти черные безликие платки», — подумал Ардашев и оставил фотографию рядом с покойником. Его внимание привлекло оружие убитого. Это была та самая винтовка Энфилда образца 1853 года, гильзу от которой он подобрал на месте, где прятался стрелок, пытавшийся его убить. «Тогда получается, что во время фазаньей охоты в меня целился Шакур? Да, занятная вырисовывается пьеска! Тут есть о чем поразмыслить. Однако сейчас не время для рассуждений. Стрельба разбудила аул, и пора уносить ноги», — здраво рассудил Клим Пантелеевич и зашагал к лесу.

Обратную дорогу он нашел без труда. Ориентироваться помогали характерные приметы: то замеченный ранее каменный столб с выбитыми христианскими крестами, то знакомый куст красного шиповника на пригорке, то сожженная молнией сосна, попавшаяся на глаза, когда его вели туземцы.

Через пять часов утомительного горного перехода показалась избушка ветеринарного поста. Неподалеку стояли взнузданные лошади, а у костра отдыхали казаки. Заметив путника, дозорный подал условный знак. Появились вахмистр и офицер, который шел навстречу. В нем Клим Пантелеевич узнал подполковника Фаворского.

24

Столичный гость

Ардашев сидел в своем кабинете и, утонув в любимом кресле, гладил белого котенка, привезенного в Ставрополь. На столике лежала стопка прочитанных газет. Все первые страницы местной прессы чернели траурными рамками. Известие о гибели целой экспедиции потрясло не только Ставропольскую губернию, но и соседнюю Терскую область. Шутка ли? Семь лучших представителей общества были убиты.

Жандармский подполковник Фаворский, никогда не общавшийся с репортерами, вдруг изменил своему правилу и дал подробное интервью «Ставропольским губернским ведомостям». Он честно признался, что все предыдущие сообщения о смерти Зелимхана оказались ошибочными. За главаря шайки принимали его подручных. Не преминул жандарм и поведать, что заслуга в устранении беспощадного разбойника и его пособников принадлежала присяжному поверенному Ардашеву, который не только сумел вырваться из плена, но и уничтожил всю банду. О Шакуре офицер не сказал ни слова. За проявленную доблесть Терское областное жандармское управление представило присяжного поверенного Ардашева к ордену Владимира III степени.

Адвокат поднялся, подошел к окну и, не выпуская крошечное создание из рук, мысленно вернулся к событиям третьего дня. Сразу после встречи с Фаворским он повел казаков к тому печальному месту, где на экспедицию напали туземцы. Спустившись в пропасть, они сумели поднять наверх лишь несколько трупов, вернее то, что осталось от изъеденных шакалами и исклеванных орлами тел. Было очень странно, что бездыханное тело диакона Кирилла сохранилось довольно хорошо. Священнослужитель покоился на скалистом выступе так, как будто только что прилег отдохнуть. Его глаза были открыты и обращены в небо. Ни Кампуса, ни учителя Гласова, оставившего дневниковые записи, ни фотографа Мокина не нашли. Вот уж действительно — канули в небытие.