Чистое небо (СИ) - Евгений Шпунт

упрямо решил, что должен выучить его, и ему не хотелось терять время. Кроме того, признался он себе, дело было в самой Леу. С ней было интересно. Поначалу колючая и ехидная, Леу оказалась смешливой, веселой, доброй — разве что слегка нетерпеливой. Часто ей было тяжело усидеть на месте, а еще эльфийка любила подстерегать Мартина, когда тот приходил на место встречи. Леу могла бесшумно появиться из-за дерева, мимо которого он только что прошел и мог бы поклясться, что никого не видел, или вдруг свеситься с ветки вниз головой, так, что ее лицо оказывалось совсем рядом с его, и еще беззлобно посмеивалась над тем, что сумела застать Мартина врасплох. Серьезной она тоже могла быть — когда рассказывала ему о фаэйри, сама расспрашивала Мартина о мире за пределами леса, или учила его новым словам на эльфийском. В последнее время тяжело сосредоточиться было уже самому мальчику. Он долго не мог понять, в чем причина, но потом сообразил — говорящий камень. Они оба держали его, пальцы Леу касались руки Мартина, и это… отвлекало, признавался он себе. Немного отвлекало.

Легкая, но почти постоянная усталость, ночные встречи с эльфийкой, работа в скриптории — за всем этим вести о войне как-то отошли на задний план, да и вестей особых толком и не было. Несколько раз мимо монастыря на север проходили отряды под пурпурными с золотым орлом и зелеными знаменами, скорее всего набранные из бывших воинов эйрийской армии. Совсем недавно, может, пару седьмин назад, паломники принесли слух о битве, в которой убрийское войско разгромило венардийцев и заставило выживших бежать назад к границе, вот, в общем, и все.

Это, наверное, было и к лучшему, решил Мартин. Чем меньше думаешь о войне, тем легче. Меньше воспоминаний, от которых руки сами сжимаются в кулаки, а в горле встает ком, не дающий дышать. Меньше страшных снов. Ну их всех.

По-настоящему Мартин вспоминал о происходящем на севере лишь в зале Тысячи Звезд, когда братья возносили молитвы об убитых и о том, чтобы война поскорей закончилась. Он молился вместе со всеми, обращался к небу искренне, но про себя хотел, чтобы служба поскорей закончилась.

Так было и в тот вечер — Мартин, глотая слова, и наверное, чуть раньше, чем нужно, пробормотал «а тех, кто погиб, прими в своих бескрайних чертогах, не дай упасть и угаснуть, и пусть сияют они в вечности», и собрался было встать с колен, когда настоятель поднял руку, давая понять, что еще не закончил.

— Еще одна молитва, — объявил он. — О Веречье. Брат Олиф днем собрался было туда за овощами и зерном, но на полпути его остановил патруль. В деревне карантин, королевские солдаты оцепили ее, никого не впускают и не выпускают. Сказали, кто-то у них подхватил кровяную лихорадку. Давайте попросим небо…

Мартин почувствовал, как у него перехватило дыхание, сердце бешено застучало. Накатила волна жара, как будто это у него самого закипела кровь в жилах.

Это случится опять.

— Всевечное небо, что над нами… — начал настоятель.

— Нет!

Мартин вскочил на ноги. На него уставились десятки удивленных глаз. Он и сам не знал, что хочет сказать — вряд ли ему поверят, но нужно же было сказать или сделать… что-нибудь. Хоть что-нибудь.

— Отец, это… подождете… это не лихорадка никакая! Они снова хотят… они наденут на них браслеты! На деревенских! Они все умрут!

Старик снова поднял руку пытаясь успокоить его.

— Мартин, пожалуйста. Мы ведь говорили об этом. Ты должен…

— Я не врал вам! — закричал он. — И сейчас не вру! Нужно сделать что-нибудь, иначе вся деревня погибнет!

— Мартин…

— Нельзя их бросать, отец! Мы должны что-то сделать! Пожалуйста!

— Мартин!

Настоятель повысил голос. Некоторые из соседей тянули Мартина за рясу, пытаясь заставить снова сесть; он успел заметить, как недовольно хмурящийся Бирн пробирается к нему из другого конца двора.

— Постойте, я… пожалуйста… да отстаньте вы! — Мартин рванулся, освобождаясь от вцепившихся в него рук, сделал глубокий вдох, постарался взять себя в руки. Нужно объяснить им. Спокойно все объяснить. — Это не лихорадка. В деревне никто не болен. Пока, по крайней мере. Венардийцы заставили их надеть браслеты судьбы, а парные браслеты сейчас на солдатах, которые собираются идти в бой. Скорее всего, какой-нибудь отряд, который сейчас сражается в Убре, и… точно, недавно же венардийцев там разбили, поэтому сейчас они решили снова использовать браслеты…

Подоспевший библиотекарь схватил его за плечо.

— Мартин! Небо, да что с тобой?! Прекрати!

— Дайте мне договорить! Потом наказывайте, как хотите, но сейчас дайте договорить. Я же говорил тебе! И настоятелю говорил, они уже так поступили с Вересковицами. Вы не поверили, а сейчас…

— Венардийцы не могут быть настолько жестоки, чтобы обрекать невинных поселян на смерть. Там же женщины и дети, Мартин! Неужели ты думаешь…

Их уже окружила толпа монахов. Братья тихо переговаривались, качали головами, с опаской глядя на мальчика.

— Еще как могут! Когда их солдаты пойдут в бой, убрийские стрелы будут лететь мимо, даже если стрелять будут с двух шагов, и… и мечи у убрицев будут выскальзывать из рук, и копья будут ломаться, а здесь, в Веречье местные просто будут падать и умирать, понимаете, вы?!

— Мартин, ты не в себе. Пожалуйста, замолчи.

— Если кому-то из деревенских повезет и солдат, на котором парный браслет, избежит только раны, то здесь он отделается сломанной рукой или ногой, или свалится с болезнью, но не умрет. Только потом венардийцы все равно убьют всех выживших, чтобы никто не узнал о том, что произошло. Пожалуйста, нужно… нужно что-то сделать!

— Достаточно, — перекрывая шум, громко сказал настоятель. — Братья, кто там ближе? Пожалуйста, отведите Мартина в келью и заприте, для его же блага. Травщик приготовит успокоительное. Он отдохнет и завтра ему станет лучше.

Он не успел отшатнуться, и его тут же схватили, аккуратно, но крепко.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Нужно им помочь! Пока не поздно, нужно…

Мартин продолжал объяснять и уговаривать монахов, пока его вели по коридорам дорматория. Попробовал снова, когда чуть позже явился Конолл в сопровождении Тага и Киллиана, но его не стали слушать. Травщик принес кружку с отваром, а когда Мартин отмахнулся, его снова скрутили — небольно, но так, что он не мог и пальцем пошевелить — и Конолл влил ему в горло отдающую травами горькую жидкость. Мартин успел почувствовать, как кружится голова и пол уходит из-под ног, а потом вокруг стало темно и тихо.

— … да чем Конолл его опоил?

Голоса поднимались откуда-то