Тело призрака - Владимир Сверкунов

– Конечно, о чем речь! – загорячился хозяин. – Я же флотский, слово держать умею.

– Ладно, поверю, – согласился журналист. – Седьмого ноября в одиннадцать часов утра в Москве на площади Революции состоится митинг. Ленин будет там. Но я вас прошу быть поближе к трибуне, поэтому приезжайте пораньше. И обязательно найдите там меня.

Напоследок Ганченко поинтересовался, как добраться до центральной усадьбы «Маяка», и Виктор посоветовал ему подойти к почте: туда, бывает, приезжает колхозная машина.

Ждать у почты пришлось часа полтора, и когда появился «газик», Евгений заканчивал записывать в блокнот все ранее им услышанное. На его счастье водителем оказался тот самый Иван, который подвозил Ленина ночью на станцию. Он уже знал, кем оказался его попутчик, и жалел только о том, что их разговор в машине был таким коротким. Шофер взял у Ганченко не пригодившуюся тому бутылку и пообещал показать место, где он увидел на дороге Ленина.

Вскоре они уже ехали по грунтовке, плавно извивающейся между рядами молодых сосновых посадок.

– Так вы говорите, что на него напали волки? – осведомился Евгений.

– Это он так утверждал, – отозвался Иван. – Сам-то я их не видел.

К месту, где Ленин остановил машину, они доехали довольно быстро, но и за столь короткое время журналист узнал все подробности ночной поездки. Он поблагодарил Ивана и выразил желание выйти там, где голосовал Ильич.

– Смотрите, не задерживайтесь до темноты, – предупредил водитель. – А то неровен час, и вы столкнетесь с серыми. У нас их развелось много.

Когда «газик» скрылся за поворотом, Ганченко стал осматривать местность. Ничего, кроме вырванного кем-то из земли двухметрового ствола дерева, лежащего на краю дороги, обнаружить не удалось. Вокруг находки были беспорядочно рассыпаны следы, судя по всему, кроссовок, которые тянулись с той стороны, куда уехала машина. Но в направлении станции их не замечалось.

«Наверное, этой палкой Ленин хотел оборониться от волков», – подумал Евгений, и быстрым шагом пошел вдоль довольно отчетливых следов. Уже через полчаса он заметил, что отпечатки снова оборвались. Зато налево уходила почти неприметная тропинка, устланная серыми листьями. И хотя следов на ней не было, да они и не смогли бы здесь проявиться, журналист после небольшого раздумья свернул на стежку.

Интуиция не подвела Евгения. Примерно через полкилометра он уткнулся в глухой высокий деревянный забор. Обволакивающая тишина, как ластиком, стирала веру в реальность происходящего. Журналист подергал одну из досок, и она отклонилась в сторону, повернувшись на одном, верхнем, гвозде. Он увидел старый запущенный парк и серое двухэтажное здание особняка в глубине.

Ганченко толкнул рукой соседнюю доску, и она подалась точно так же, как первая. На их месте образовалась дыра, в которую можно было почти свободно пролезть. Но Евгений не торопился нарушать границы чужого владения.

«Несомненно, что Ленин выбрался именно здесь, – подумал журналист. – Но ведь должен быть обычный вход. Почему же он не воспользовался им? Может быть, ему запрещено покидать особняк, и он попросту сбежал? Вот почему и нет никакой связи с воскресением! Тогда выходит, что Ильича держат взаперти. Если я прав, то и мне самому опасно проникать туда: мало ли на что способны эти люди?! К тому же, если я себя обнаружу, Ленина могут перевезти куда-нибудь еще. Значит, вторжение пока отменяется, по крайней мере, до тех пор, пока не станет ясно, какие цели преследуют те, кто стоит за Ильичом».

Ганченко осторожно вернул на место обе доски и, раздвигая кусты, стал пробираться вдоль забора. Он миновал два угла и, пройдя еще метров двести, увидел асфальтированную дорогу, ведущую к усадьбе. Не выходя на нее и скрываясь в кустах, он обнаружил запертые ворота и калитку, в которых зияли круглые скважины внутренних замков. Никаких признаков жизни не наблюдалось.

По-прежнему прячась в зарослях, Евгений продвинулся вдоль дороги и только метров через сто, наконец, вышел на нее.

«Надо узнать, куда ведет этот путь», – подумал журналист и зашагал по асфальту. К его удивлению маршрут оказался не очень длинным, и через пятнадцать минут он уже стоял на другой станции, название которой уже не очень удивило его. Надпись на платформе гласила: «Горки Ленинские».

13

Вопреки опасению Ленина, доктор не стал ругать его за самовольную отлучку. Более того, когда они приехали в особняк, Тимофей Николаевич по-отечески обнял Ильича, поцеловал в лоб и мягко спросил:

– Устали?

Ленин, почувствовав теплоту и заботу, чуть не заплакал. По крайней мере, глаза его увлажнились, и он стал горячо объяснять:

– Сам не понимаю, как такое произошло? Меня будто звал какой-то голос: «Сева, уходи!»

– Сева? – переспросил шрамоносец.

– Да, именно так, – Сева, – подтвердил Ильич.

– А вам знакомо это имя? – поинтересовался доктор.

– Боюсь, что нет. Вероятно, здесь есть какое-то созвучие с именами Иисус и Иосия? – предположил Ленин.

– Даже не думайте! – отсек Тимофей Николаевич. – Они древнееврейского происхождения, а Сева или Всеволод – славянского.

– Тогда я ничего не понимаю, – сдался Владимир Ильич.

– Не волнуйтесь, – успокоил доктор. – Возможно, мы столкнулись с рецидивом болезни. Что-то не так соединилось в подсознании, и возник некий фантом, который вас встревожил. Честно говоря, я уже полагал, что лечение успешно завершено. Но теперь придется провести еще один сеанс коррекции головного мозга. И сделаем мы это прямо сейчас, пока образовавшаяся ложная связь активна и ее будет легче обнаружить. А отдохнете потом!

Через несколько минут снова загудела «стиральная машина», опять голова Ленина оказалась опутанной разноцветными проводами с мигающими шариками. И вновь пациент, введенный в аппаратный гипноз, должен был отвечать на вопросы шрамоносца.

– Кто такой Сева? – спросил тот.

– Сева – это я, – тихим голосом отозвался Ильич.

– Вы уверены? – продолжил допрос доктор, глядя на экран компьютера, где на одном из схематически изображенных полушарий возникла окрашенная алым цветом небольшая зона. Шрамоносец мышкой выделил всю проблемную область и нажал три клавиши на компьютерной клавиатуре. После этого «стиральная машина» резко ускорила обороты.

– Не совсем, – сказал, наконец, Ленин.

Постепенно красная зона стала закрашиваться серым.

– Тогда кто же вы? – с нажимом спросил Тимофей Николаевич.

– Владимир Ильич Ленин, тысяча восемьсот семидесятого года рождения, великоросс, – отчеканил пациент.

Серый цвет на экране компьютера сменился зеленым, и шрамоносец удовлетворенно потер лоб. Внезапно проявившаяся связь была успешно разорвана, но значит ли это, что подобных рецидивов впредь не будет? Такой гарантии Тимофей Николаевич дать не мог.

Он скептически относился к сравнению человеческого мозга с компьютером. И дело даже не в масштабах мыслительного «материала»: в голове человека, как известно, сосредоточено во много раз большей нейронов, чем ячеек памяти – кластеров в самой раскрученной электронно-вычислительной машине. Но главное, мозг жил по иным, только ему известным законам. Увы, тайна их уже много веков оставалась нераскрытой.

Шрамоносец вспомнил удивительный случай: о нем совсем недавно раструбили средства массовой информации. Во время медосмотра в одном из парижских государственных учреждений обнаружилось, что у весьма успешного чиновника вообще отсутствовал головной мозг! А между тем, он идеально справлялся со своими обязанностями, был прекрасным семьянином: двое его детей отличались хорошим воспитанием, которому в полном смысле безмозглый родитель постоянно уделял внимание. К сожалению, Тимофею Николаевичу не удалось получить хоть какие-то подробности исследований уникального человека: французские коллеги засекретили все материалы, касающиеся этого дела. Но он предположил, что в данном случае функции головного мозга смог взять на себя спинной, тоже недостаточно изученный.

Такая удивительная приспособляемость человеческого мыслительного аппарата и восхищала, и пугала его. Шрамоносец предполагал, что, в отличие от компьютера, мозг постоянно создавал многочисленные копии мыслей, связей, состояний человека и «прятал» их в местах, известных только ему одному. И почему бы этой информации не оказаться, скажем, где-нибудь в костном мозге берцовой кости?!

Конечно, существовал еще один вариант: человеческое тело могло оказаться просто приемником какого-то удаленного сверхмозга, и тогда, действительно, человек в буквальном смысле с пустой головой ничем не отличался бы от других: за него думали там, наверху. Но если принять такую гипотезу за реально существующий процесс, то надо вообще отказаться от любых исследований мыслительных способностей людей. А в его случае – просто выбросить на металлолом всю груду аппаратуры, громоздившейся в лаборатории.