Черный карлик - Вальтер Скотт

Войдя в спальню мисс Вир, он увидел дочь, которая сидела у окна, подперев голову рукой. Она либо дремала, либо была погружена в такое глубокое раздумье, что не слышала шума его шагов. Напустив на себя выражение печали и сострадания, он подошел к дочери и, подсев поближе, привлек к себе внимание, нежно взяв ее за руку. При этом он не забыл сопроводить свой жест глубоким вздохом.

— Отец! — воскликнула Изабелла. Она как-то странно вздрогнула, и на лице у нее отразился скорее страх, нежели радость или нежные чувства.

— Да, Изабелла, — сказал Вир, — твой несчастный отец, который приходит в роли кающегося грешника, чтобы просить прощения у своей дочери за зло, причиненное ей от чрезмерной любви, и потом расстаться с ней навсегда.

— Сэр! Причиненное мне зло? Расстаться навсегда? Что все это значит? — недоуменно спросила мисс Вир.

— Да, Изабелла, я говорю это вполне серьезно.

Но позволь мне прежде спросить тебя, не подозреваешь ли ты, что я мог быть причастен к тому странному происшествию, которое произошло с тобой вчера утром?

— Вы, сэр? — начала Изабелла и запнулась, с одной стороны — сознавая, что он угадал ее мысли, а с другой — борясь со стыдом и страхом, которые мешали ей признаться в столь унизительном и нелепом подозрении.

— Да, да! — продолжал он. — Твое колебание выдает, что у тебя были такие мысли, и сейчас мне предстоит тяжелая задача признаться в том, что твои подозрения не были безосновательными. Но выслушай мои оправдания. Не к добру поощрял я ухаживания сэра Фредерика Лэнгли. Я считал невозможным, чтобы у тебя могли быть серьезные возражения против брака, который принесет тебе явные выгоды.

Не в добрый, час ввязался я вместе с ним в эту затею с целью вернуть изгнанного монарха и независимость нашему отечеству. Он воспользовался моей неосторожностью, моим доверием, и моя жизнь сейчас у него в руках.

— Ваша жизнь, сэр? — повторила чуть слышно Изабелла.

— Да, Изабелла, — продолжал отец, — жизнь того, кому сама ты обязана жизнью. Как только я осознал, что его безудержная страсть может толкнуть его на крайности (надо отдать ему справедливость, что если он и вел себя безрассудно, то только из чрезмерно пылкого чувства к тебе), я попытался под благовидным предлогом удалить тебя на несколько недель и таким образом выпутаться из положения, в котором очутился. В случае, если бы ты стала по-прежнему противиться этому браку, я хотел негласно отослать тебя на несколько месяцев в Париж, в монастырь твоей тетки с материнской стороны.

Но, вследствие целого ряда недоразумений, ты вернулась обратно из тайного и безопасного места, которое я предназначил для тебя в качестве временного убежища. Судьба лишила меня этого последнего выхода, и мне остается лишь благословить тебя и отослать из замка с мистером Рэтклифом, который как раз собирается уезжать. А там скоро решится и моя собственная судьба.

— Боже мой, сэр! Возможно ли это? — воскликнула Изабелла. О, зачем только меня освободили из заключения, которому вы меня подвергли! И почему вы скрыли от меня свои намерения?

— Подумай сама, Изабелла. Неужели ты хотела бы, чтобы я вызвал у тебя предубеждение против своего друга, которому я больше всего хотел угодить, и рассказывал тебе о мало похвальной настойчивости, с которой он добивается своего. Это было бы нечестно с моей стороны, тем более что я сам же обещал помогать ему. Но все это дело прошлого. Я и Маршал решили умереть как мужчины. Остается лишь отослать тебя отсюда под надежной охраной.

— Силы небесные! Неужели нет никакого исхода? — в ужасе воскликнула молодая женщина.

— Нет, дитя мое, — тихо ответил Вир, — кроме той меры, к которой ты сама не станешь советовать своему отцу прибегнуть: первым предать своих друзей.

— Нет, нет, только не это, — заговорила она с жестом отвращения и с такой поспешностью, словно не желала поддаться искушению согласиться на этот единственный выход из положения. — Но неужели нет никакого другого выхода… Бежать, прибегнуть к посредничеству кого-либо… Просить заступничества…

Я на коленях буду умолять сэра Фредерика!

— Ты понапрасну унизилась бы! Он не изменит своего решения; я точно так же решил мужественно встретить все испытания, уготованные мне судьбой.

Только при одном условии он может передумать, но у меня язык никогда не повернется сказать тебе, что это за условие.

— Назовите его, я заклинаю вас, дорогой отец, — воскликнула Изабелла, — что это за просьба, которую мы не в состоянии удовлетворить, чтобы предотвратить грозящую вам страшную катастрофу?

— Этого, Изабелла, — торжественно сказал Вир, — ты не узнаешь, пока голова твоего отца не скатится с окровавленного эшафота. Только тогда ты узнаешь, что его действительно можно было бы спасти с помощью одной жертвы.

— Но почему же не сказать об этом сейчас? — настаивала Изабелла. — Неужели вы думаете, что меня смутит мысль о том, что ради вашего спасения мы должны пожертвовать всем нашим состоянием? Или вы предпочитаете оставить мне в наследие муки раскаяния, которые я буду испытывать всякий раз, когда подумаю, что вы погибли, в то время как оставалось средство предотвратить нависшую над вами беду?

— Ну что ж, дитя мое, — сказал Вир, — поскольку ты настаиваешь, чтобы я сказал тебе то, о чем тысячу раз предпочел бы умолчать, знай, что в качестве выкупа он не возьмет ничего другого, кроме твоего согласия стать его женой — и притом сегодня же, не позже полуночи.

— Сегодня, сэр! — повторила молодая женщина, пораженная ужасом при этом известии. — Стать женой такого человека, чудовища, которое способно добиваться женщины, угрожая жизни ее отца! Поистине, это невозможно.

— Ты права, мое дитя, — молвил в ответ ее отец, — поистине это невозможно, и я не имею ни права, ни желания воспользоваться такой жертвой.

Это в порядке вещей: старики умирают, и их забывают, а молодые должны жить и наслаждаться счастьем.

— Чтобы мой отец умер, в то время как его дочь могла спасти его! Но нет, нет, дорогой отец, простите меня, это невозможно. Вы просто хотите склонить меня к исполнению вашей воли. Я знаю, вы по-своему заботитесь о моем счастье и придумали эту ужасную историю для того, чтобы повлиять на меня и преодолеть мои колебания.

— Дочь моя, — отвечал Эллисло тоном, в котором оскорбленная гордость, казалось, боролась с родительскими чувствами, — так ты подозреваешь, что я изобрел эту историю, чтобы подействовать на твои чувства! Придется снести и это и даже унизиться до того, чтобы отвести от себя это недостойное подозрение. Ты знаешь безупречную честность своего кузена Маршала — посмотри, что я ему напишу; из его ответа ты сама увидишь, что опасность, которой мы подвергаемся, совершенно реальна, что я принял все меры, чтобы ее предотвратить.