Тайны Кремля - Юрий Жуков

В тот же день В. М. Молотов выступил по радио с речью, также не предрешавшей по своему содержанию будущность западного соседа СССР. «Польша, — объяснил Вячеслав Михайлович, — стала удобным полем для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Советское руководство до последнего времени оставалось нейтральным. Но оно в силу указанного обстоятельства не может больше нейтрально относиться к создавшемуся положению. От советского правительства нельзя также требовать безразличного отношения к судьбе единокровных украинцев и белорусов, проживающих в Польше»[156]. Столь настойчивое акцентирование внимания на том, что Советский Союз всего лишь берет на себя только заботу о белорусах и украинцах было далеко не случайным. Намекало правительствам Великобритании и Франции о «линии Керзона», установленной еще в декабре 1919 года никем иным, как Верховным советом Антанты, и признанной в июле 1920 года Польшей на конференции в Спа естественной, справедливой этнографической границей между двумя странами.

Почти трое суток — 17, 18 и 19 сентября, пока соединения особых военных округов, Белорусского и Киевского, преобразованных в Белорусский и Украинский фронты под командованием М. П. Ковалева и С. К. Тимошенко, вели бои с разрозненными, потерявшими управление и взаимодействие, деморализованными польскими частями, советское руководство выжидало. Все еще колебалось и потому не объявляло о своих дальнейших действиях, так как скорее всего еще не было уверено, как же ему следует поступить. Только вечером 19 сентября окончательно признало, что суверенная Польша перестала существовать как полтора года назад — Австрия, и полгода назад — Чехословакия. Что Польша даже как германское марионеточное образование с предельно урезанной территорией не обретет второе рождение. И лишь потому Кремль сделал следующий шаг, столь помешавший ему в дальнейшем — согласился на включение западных областей Белоруссии и Украины в состав СССР, о чем Молотов и поставил в известность Шуленбурга.

Но опять же потребовалось еще шесть дней — продолжавшихся колебаний, взвешивания всех последствий нелегко дававшегося решения, прежде чем Сталин и Молотов приняли Шуленбурга. Уведомили его 25 сентября о готовности на полную ликвидацию Польши. Два дня спустя для оформления нового соглашения в Москву вновь прибыл Риббентроп, и на рассвете 28 сентября вместе с Молотовым подписал второй советско-германский договор — «О дружбе и границе». В соответствии с ним Литва переходила в «зону интересов» Советского Союза, а Восточная Польша по линии, мало расходящейся с «линией Керзона» — входила в состав СССР. На следующий день и договор, но без одного «конфиденциального» и двух «секретных» протоколов, и сопровождавшая его пресловутая карта, вызвавшая столь шумные страсти полвека спустя, были опубликованы в газете «Правда».

Этот договор, разумеется, отказалось признать правительство национального согласия Польши, созданное как эмигрантское в Париже 30 сентября во главе с генералом Владиславом Сикорским, долгие годы находившемся в оппозиции к санационному режиму. Не признали договор и Великобритания, Франция. Воинственным видным политиком, кто понял сущность вынужденной долговременной стратегии СССР и не побоялся публично одобрить ее, оказался Уинстон Черчилль. Выступая 1 октября 1939 года по лондонскому радио со своим очередным обзором событий, он заявил:

«Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…

Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Это противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России»[157].

Не имея тогда никаких контактов с Кремлем, обладая лишь знаниями и опытом, Черчилль в тот день до малейших деталей сумел предугадать внешнюю политику СССР на последующие два года. Не ошибся ни в чем.

Между тем серьезнейшим образом изменилось не только международное положение СССР, который оказался в еще большей изоляции, нежели прежде. Стал выглядеть в глазах миролюбивых демократических стран союзником, даже пособником агрессора — нацистской Германии. Осенью 1939 года обострилось и внутреннее положение Советского Союза, что объяснялось ускоренной подготовкой к войне, сопровождавшейся решительной и кардинальной ломкой старой системы управления народным хозяйством, реорганизацией наркоматов, ведавших тяжелыми отраслями промышленности.

Вызывалось осложнение внутриполитического положения и еще одним, уже чисто субъективным обстоятельством. Пока лишь обозначившимся возрождением поначалу не очень заметного, но оттого не перестающего быть чрезвычайно опасным в реальных условиях личностного противостояния в высшем эшелоне власти.

В. М. Молотов, вынужденный начиная с мая полностью сосредоточиться на самом важном, основном для судеб страны — проблемах внешней политики, практически стал отходить от исполнения остальных своих обязанностей по правительству. Все реже участвовал в работе двух важнейших для того времени его органов. Экономического совета (ЭкоСо, до 23 ноября 1937 года именовавшегося Советом труда и обороны) — постоянно действующего узкого состава союзного совнаркома, включавшего его председателя, первого заместителя, заместителей и главу Госплана. Комитета обороны при СНК СССР (КО, образован 27 апреля 1937 года «в целях объединения всех мероприятий и вопросов обороны»)[158], в который входили, помимо Молотова, Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов и — от партии — И. В. Сталин. В ЭкоСо Вячеслава Михайловича все чаще подменял его официальный заместитель А. И. Микоян, а в КО, начиная с 21 июня — введенный в комитет решением ПБ — Н. А. Вознесенский. Последнее вскоре и привело к тому, что КО, поначалу чисто координационный орган, стал приобретать самодавлеющую роль. Ведь его новый фактический руководитель являлся к тому времени уже не только председателем Госплана, но с 4 апреля еще и заместителем председателя СНК СССР[159].

Совмещение трех столь значительных постов в одних руках Вознесенским, молодым выдвиженцем, всего год работавшим на ответственной должности, только на XVIII съезде ставшим членом ЦК (всего лишь!), не могло не насторожить членов недавно сложившегося узкого руководства. В Вознесенском, которому явно покровительствовал Сталин, безошибочно увидели очередного и, притом, весьма опасного соперника: Каганович, которого он уже обошел на иерархической лестнице; Микоян, с которым сравнялся; Молотов, которому угрожал. И чтобы восстановить нарушенное появлением Вознесенского равновесие, только что установившуюся расстановку сил, члены узкого руководства пошли на серьезную меру. Ввели 26 июня в ЭкоСо, дабы для начала нейтрализовать самостоятельность Микояна, ограничить его усилившуюся позицию, А. А. Андреева, А. А. Жданова и Г. М. Маленкова[160]. Сделали это, не обеспокоившись тем, что из троих лишь Андреев имел на то формальное право, являясь зампредом СНК СССР, да вдобавок, куратором по ЦК ВКП(б) всех трех сельскохозяйственных наркоматов — земледелия, совхозов и заготовок.

Однако на деле подобная аппаратная игра ни к чему не привела. Жданов, даже если бы и захотел, просто физически не мог исполнять предписание ПБ — «аккуратно посещать заседания и принимать активное участие в работе» ЭкоСо. В те самые дни он как начальник УПиА был занят, загружен до предела созданием, прежде всего, системы обучения молодых и наиболее перспективных членов партии. Ведь буквально в тот же день ПБ санкционировало учреждение, в дополнение к уже действовавшей Высшей школы парторганизаторов, где повышали свои знания те, кто не имел среднего образования, еще и Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б). А именно в ней, с 2,5-летним сроком обучения, рассчитанной на курс в 500 человек возрастом от 22 до 28 лет с законченным средним образованием[161], и предстояло готовить те кадры, которым вскоре предстояло оказаться на всех уровнях власти всех ее структур — и партийной, и хозяйственной, и советской. Кроме того, не меньшую заботу для Жданова, его управления представляло формирование новых творческих союзов, образованных по решениям ПБ: от 3 мая — советских композиторов, и от 21 июня — советских художников[162]. Столь же, если не более, был загружен и Маленков. Через его УК, через него лично в то время проходило чуть ли не полное обновление руководства и наркоматов, и местных партийных организаций, в которых началось избрание новых бюро — обкомов, крайкомов, ЦК компартий союзных республик.