Иисус. Дорога в Кану - Энн Райс

Вернулись только самые близкие звуки: Симон Петр рассказывал, что я исцелил его тещу одним только прикосновением руки.

Я повернул лицо к насыщенному влагой ветру. Он был приятный, легкий, напоенный тонкими ароматами воды. Мое обожженное тело впитывало воду даже из воздуха. Я был так голоден.

Далеко позади нас, как я знал, Филипп с Нафанаилом вступили в спор, и я снова позволил себе слышать то, чего не слышали остальные вокруг меня. Нафанаил не желал и отказывался идти дальше против своей воли.

— Из Назарета? — переспросил он. — Мессия! Ты хочешь, чтобы я в это поверил? Филипп, я жил на расстоянии броска камня от Назарета. И ты говоришь мне, что Мессия из Назарета? Что доброго может быть из Назарета? Нет, ты говоришь невозможные вещи.

Мой брат Иоанн развернулся и подошел к ним.

— Не может быть, но так и есть, — объявил он.

Мой юный брат был так порывист, так преисполнен благоговения, будто до сих пор стоял, омываемый водами чудесной реки, упиваясь Духом, посетившим воды в то мгновение, когда разверзлись Небеса.

— Он и есть тот самый, верно говорю тебе. Я видел это, когда он крестился. И Креститель сказал, сам Креститель произнес эти слова…

Я перестал слушать. Я позволил ветру унести их спор. Я поглядел на далекий сияющий горизонт, где бледные холмы сливались с синевой небес, и на облака над ними, похожие на паруса кораблей.

Нафанаил подошел, глядя на меня пристально, с подозрением. Я кивнул ему, и мы пошли рядом.

— Так значит, ничего доброго не может быть из Назарета? — спросил я Нафанаила.

Он залился румянцем.

Я засмеялся.

— Вот он, подлинный израильтянин, в котором нет Иакова, — сказал я.

Я хотел сказать этими словами, что в нем нет лукавства. Он без утайки говорил вслух то, что было у него на уме. Он говорил от души. Я снова радостно засмеялся.

Мы двигались по дороге в лениво ползущей толпе.

— Откуда ты знаешь меня? — спросил Нафанаил.

— Что ж, я мог бы ответить, что встречал тебя в доме Хананеля, где ты видел меня плотником.

Это его поразило. Он не мог поверить, что я тот самый человек. Он с трудом припоминал его, и то лишь потому, что, когда тот пришел, Нафанаил успел написать для Хананеля целую гору писем. Все медленно сходилось в его голове: заурядный, болезненного вида плотник тогда — и теперь, когда он смотрит на меня, в мои глаза, особенно в мои глаза.

— Но позволь мне сказать точнее, откуда я знаю тебя, — сказал я. — Я только что видел тебя под смоковницей, одного, ты сердился, бормотал себе под нос, увязывая книги и узлы для завтрашнего путешествия, сильно раздраженный тем, что тебе придется возвращаться домой на бракосочетание Рувима и Авигеи. И вдруг ты явственно ощутил, что нечто большее, нечто гораздо более важное, кажется, вот-вот произойдет с тобой здесь, у моря.

Он был потрясен. Он испугался. Иоанн, Андрей, Иаков и Филипп образовали вокруг него кольцо. Петр стоял в стороне. Все они с тревогой наблюдали за ним. Только я снова рассмеялся про себя.

— Разве я не знаю тебя? — спросил я.

— Рабби, ты — Сын Божий, — прошептал Нафанаил. — Ты — Царь Израилев.

— Потому что я видел тебя мысленно, под смоковницею, ворчащим, что столько узлов надо тащить с собой на свадьбу?

Я задумался на мгновение.

— Аминь, аминь, — сказал я и добавил, веря в то, что говорю: — Ты тоже будешь видеть небо отверстым, каким видел его Иоанн. Только ты не увидишь голубя, когда увидишь небо отверстым. Ты будешь видеть ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.

Я коснулся рукой груди.

Он был охвачен благоговением. Как и остальные, только они были охвачены всеобщим очарованием, все нарастающим ощущением чуда.

Мы подошли к таможенному посту.

Там сидел богатый сборщик мыта,[7] я видел его на реке, тот самый, которого так подробно описали мне как человека, что поддерживал на берегу Иосифа, тот самый, что привез его тело домой, в Назарет, для погребения.

Я подошел к нему. Те, кто ждал своей очереди платить пошлину, отступили. Скоро толпа стала слишком большой и слишком настойчивой. Погонщики лошадей, ослы, груженные товаром, телеги, уставленные корзинами, и корзины с рыбой — все это дожидалось отправки, и люди выражали свое недовольство тем, что приходится ждать.

Мои ученики придвинулись ко мне.

Мытарь что-то писал в своей книге, стиснув зубы, губы его были напряженно сжаты, когда он водил пером. Наконец, с большой неохотой оторвавшись от подсчетов из-за тени у своего локтя, которая не двигалась с места, он поднял голову и увидел меня.

— Матфей, — сказал я и улыбнулся. — Записал ли ты своим красивым почерком те слова, что сказал тебе мой отец, Иосиф?

— Учитель! — прошептал он.

Он встал. Он не мог найти слов при виде той перемены, какая произошла во мне, ибо он видел множество небольших отличий от меня прежнего. И прекрасные одежды были самым незначительным из них. Прекрасные одежды были для него делом обычным.

Он не заметил остальных, которые стояли в стороне, сбившись в кучу. Он не заметил, как Иоанн и Иаков бар Зеведей сверкают на него глазами, словно хотят бросить камень, и как холодно глядит на него Нафанаил. Он смотрел только на меня.

— Рабби, — сказал он. — Будь у меня твое позволение, я записал бы их, да, все слова, что сказал мне твой отец, и много, много больше, то, что я сам видел, когда ты вошел в реку.

— Идем же со мной, — сказал я. — Я пробыл в пустыне множество дней. Сегодня мы будем пировать с тобой, я и мои друзья. Идем же, устрой нам праздник. Отведи нас в свой дом.

Он пошел прочь от таможенного поста, не обернувшись ни разу, взял меня под руку и повел в маленький городок у моря.

Остальные не стали осыпать его оскорблениями, не стали ничего говорить в глаза. Но конечно же, он слышал обвинения, которые время от времени бросали ему те, кто шел позади нас, и те, кто отстал и следовал за нами поодаль, небольшой толпой.

Не оставляя меня, он отправил мальчика вперед — предупредить слуг, чтобы готовились к нашему приходу.

— Но как же свадьба, рабби? — спросил Нафанаил, явно потрясенный. — Нам надо идти, иначе мы не поспеем вовремя.

— У нас еще есть время — это ночь, — ответил я ему. — Не волнуйся. Ничто не помешает мне явиться на свадьбу. И я должен рассказать вам сегодня о том, что случилось со мной, пока я блуждал по пустыне. Вы прекрасно знаете или узнаете уже скоро, что произошло, когда я пришел креститься на Иордан к своему брату Иоанну. Но историю моих скитаний по пустыне могу рассказать только я.

Глава 25

Сиреневые сумерки опустились на холмы, когда мы незамеченными вошли в Назарет.

Я повел всех кругом, чтобы нас никто не увидел, потому что факелы уже были зажжены и слышались радостные голоса. Прибытия жениха ожидали менее чем через час. Дети играли на улицах. Женщины в своих самых лучших белых платьях уже ждали с лампами в руках. Остальные все еще собирали цветы и делали из них гирлянды. Люди выходили из окрестных рощ с букетами из миртовых и пальмовых ветвей.

В доме царила суматоха, шли последние приготовления.

Моя мать заплакала, увидев меня, и бросилась в мои объятия.

— А мы думали, ты не придешь, — сказал дядя Клеопа, обняв нас обоих.

— Смотрите, кого я привел с собой, — сказал я, указывая на Маленькую Саломею, которая немедленно залилась слезами, обнимая отца.

Маленький Тобиах. Племянники и братья столпились вокруг нас, маленькие дергали меня за полы нового одеяния, и все приветствовали тех, чьи имена я поспешно называл.

Братья встретили меня, и каждый смотрел несколько смущенно, особенно Иаков.

Все знали Матфея как человека, который вместе с ними оплакивал Иосифа. Никто не задал вопроса, почему он здесь, даже дядя Алфей и Клеопа, даже мои тетки. И на его роскошные одежды никто не бросал косых взглядов.

Однако времени на разговоры не было.

Приближался жених.

Пыль была яростно сметена с наших одежд, сандалии вытерты, руки и лица вымыты, волосы причесаны и умащены, свадебные наряды вынуты из узлов. Маленького Тобиаха отмыли и сейчас же нарядили в чистое, все остальные тоже занялись приготовлениями.

Маленький Шаби прибежал сообщить, что никогда еще не видел в Назарете столько факелов. Все без исключения, во всем селении, вынесли их. Послышалось хлопанье в ладоши. Пение.

Даже сквозь стены мы слышали грохот цимбал, высокие голоса рогов.

Нигде не видно моей возлюбленной Авигеи.

Наконец мы вышли во двор, все мужчины выстроились по кругу. Самые маленькие доставали из корзин любовно сплетенные из плюща и белых цветов венки и надевали их всем на склоненные головы. Яким тоже был с нами. Молчаливая Ханна нарядилась в белое платье, ее по-девичьи причесанные волосы были красиво убраны под покрывало, она надела венок мне на голову, и ее глаза сияли, когда она улыбалась.