Записки prostitutki Ket - Екатерина Безымянная

И Даша училась. Училась лучше всех. Спортсменка, с идеальным музыкальным слухом и знанием трех языков.

В самый лучший университет, на самый лучший факультет – все сама, без блата, но под покровительством отца.

Староста в институте, главред студенческой газеты, молодец, молодец, молодец.

В двадцать Даша захотела жить отдельно. Мама заохала и прикинулась сердечницей, папа заорал и задал несколько вопросов, ответы на которые ему были не нужны.

Как это – отдельно? А как же институт семьи?!

Нет, нет и еще раз нет!!!

Даша устроилась на приличную работу.

Даша защитила кандидатскую на какую-то сложную тему, вроде «Влияние сообщающихся сосудов на философский аспект французского творчества Шопена в период Великой Депрессии».

Спустя время она принялась за докторскую, но на работе словила повышение, и докторскую пришлось отодвинуть на неопределенный срок. Большую часть заработанного Даша отдавала матери с отцом.

На стройматериалы для дачи, на ремонт в квартире и снос стен, на новую кухню и дорожку к клумбам. Родители лучше знали, куда вложить деньги, и не понимали, зачем они нужны такой молодой Даше – вещи у нее есть, а кушать можно дома.

О следующем повышении Даша, не будучи полной дурой, решила умолчать. И на кровно заработанные, прикрываясь командировками, стала путешествовать. Наконец-то вырвалась из дома.

Сначала с подружками в Болгарию, а потом и в одиночку – откуда у подружек столько денег, чтобы несколько раз в год мотаться по заграницам?

Берлин, Мюнхен, Кельн, Париж, Прага, Вена, Краков – перед глазами был весь мир.

В Афинах Даша познакомилась с греком – ах, каким был тот грек! Голубоглазый, накачанный. Аполлон, не иначе. Только достоинство у него было далеко не аполлонское. Лучше, лучше! С ним-то у Даши и случился первый раз.

И Даша поняла, что много в жизни упустила.

В Париже – французы, в Кракове – поляки, потом венгры, шведы, датчане…

Новая страна – новый мужчина. Везде Даша наметанным уже глазом вырывала из толпы того самого – ненавязчивого хорошего любовника, яркого, да что яркого – самого лучшего представителя своей страны. Дорвалась до того, чего всю жизнь была лишена.

И правда, а то б познакомилась с таким в семнадцать, да замуж бы вышла, родила б – и какие уж тут путешествия.

Но в семнадцать познакомиться не дал отец. В семнадцать, в двадцать, в двадцать пять… Каждого, кто претендовал на сердце или хоть на вечер в кино с дочерью, папа отметал за непригодностью. Не для того свою кровиночку растил.

А вышло, что для фюреров да лягушатников.

И Даша поняла вдруг, что, чем дальше она от дома, тем больше там любви и меньше опеки. К тому моменту Даше исполнилось двадцать девять. И тут подружка позвала в Египет.

Даша взяла отпуск и поехала. Солнце ударило в голову, вокруг были мужчины, молодые, много. Свежие, накачанные, с мускулистыми руками и смуглой кожей.

Гуляй – не хочу.

Она и погуляла. Вечер – с одним, вечер – с другим, а вскоре встретила Ваэля.

Высокий черноглазый художник из Хургады, он покорил ее сердце сразу и, похоже, навсегда. И случилось то, что должно было случиться: она стала ездить к нему каждые две недели, хватая на работе то больничные, то отпуска.

В один из таких визитов Ваэль сказал ей, что они – люди взрослые, что жизнь он без нее не представляет, а потому отчего бы ей не переехать? И нарожать ему детей.

Даша была человеком неглупым (три языка, кандидатская и почти дописанная докторская – это не хухры-мухры), детей не планировала, да и жить в египетской деревне в ее планы как-то не входило, а потому она поклялась Ваэлю в вечной любви, но решительно сказала, что пообещала родителям: если замуж, то в России. Какая ж свадьба без любимой бабушки?

Ваэль поник, но смирился.

А Дашка вскоре поняла, что критические дни она упустила еще полтора-два месяца назад. Стала вспоминать, когда они были, да так и не вспомнила.

Доктор сказал: быть мамой.

Рожать, не рожать? Даша долго мучалась вопросом.

Но жизнь подсказала: рожать. Да и когда, если не сейчас.

Ваэль был рад и дико счастлив. Вновь предложил ей кров, стол и свекровь в парандже. Ребенку был нужен отец, но в Египет совсем не хотелось. И Даша позвала Ваэля в Питер.

Справки, бумажки, инстанции. Даша оформляла приглашение. Родители глотали валерьянку, но положение дочки уже стало слишком очевидным.

Инстанции, бумажки, справки. Даша оформляла ипотеку. Новостройка, 64 метра, Купчино.

Счастливое время: впереди – вся жизнь, отдельно от родителей, с любимым мужем и ребенком.

В аэропорту Ваэля встречали всей семьей. Бывший военный скептически осматривал новоявленного зятя и молчал, поджав губы. Мама-врач нашла в себе силы хотя бы поздороваться.

Свадьбу сыграли скромно.

Вскоре родилась Анечка. Чудесная девочка с черными, как у папы, глазами.

– А зачем жить в новой квартире, когда семейный дом стоит пустой? Молодоженам жить с нами, только с нами! – кричал папа.

– Мы и с ребеночком поможем, – визжала рядом мама.

– Квартиру новую сдавать, и точка, – не успокаивался папа.

– А то Даша в декрете, кто ж будет на семью зарабатывать? – поддакивала мама.

– Ваэля еще русскому языку научить нужно, чтобы мог тут работать, – уточнял папа.

Ваэль попробовал участвовать в дебатах, но ему сложно было переспорить папу, плохо зная язык.

Быть может, все могло быть по-другому. Но Даша сдалась. Беременность и роды не оставили ей сил сопротивляться. 64 метра заняла молодая пара с ребенком – они могли себе позволить жить отдельно. Даша – нет.

Срок действия приглашения кончился через три месяца. Ваэля временно отправили на родину, для того, чтобы снова начать бумажную волокиту.

Его новый приезд затянулся. В той далекой и жаркой стране заболела мать, начались проблемы у отца, да и внезапно подкинули работу.

Он все реже появлялся в скайпе, смотрел виновато, улыбался смущенно.

Даша поняла почти сразу: там, в Египте, снова сезон, снова новые туристки, яркие, без проблем, без маленьких детей, без растяжек и сумасшедших родителей.

Ане исполнился год, когда Ваэль снова приехал. И снова три месяца, и снова лететь, и снова Дашка осталась одна.

Она попыталась вернуться на работу. Отец заорал, чтобы сидела дома. Даша не нашла сил спорить.

– У ребенка должна быть мать! – как всегда, поддакнула ему Дашина мама.

Слишком быстро забыли они, как когда-то соглашались сидеть с внучкой «если что».

Ваэль пишет одну эсэмэску в неделю. Там всегда одно и то же: «Люблю – не могу, приеду как только, так сразу». В скайп он давно не выходит.

Даша сидит дома и растит дочь. Варит борщи по рецепту матери и под ее присмотром. Убирает квартиру, плохо спит ночами, хочет на свободу, но не имеет сил хотя бы поругаться, хоть и бурлит внутри, видя, как отец – бывший военный – объясняет маленькой и еще ничего не понимающей Анечке, что на завтрак отводится не больше пятнадцати минут.

Во всем должна быть дисциплина.

В соседней комнате спит Анина бабушка – не менее авторитарный врач, который лучше знает, как надо прожить жизнь, и хочет быть в курсе каждого чиха внучки.

В Дашиной новостройке в Купчино до сих пор живет все та же пара. Они крепкой любящей семьей растят свое ненаглядное чадо.

Даша сидит у меня на кухне – дома ее ждет скандал – ушла гулять с ребенком на час, а прошло уже больше двух. Я завариваю чай, и Дашка говорит вдруг:

– У меня не получилось, Кать. А знаешь, так теперь, наверное, будет всегда.

Староста в институте. Главред студенческой газеты. Высшее образование. Красный диплом. Защищенная кандидатская и так и не дописанная докторская…

Жертва страсти

Вот-вот, бдсм, бдсм, «возьми меня покрепче, детка», все дела.

А я смеюсь – остановиться не могу. Как вспомню – так и хихикаю.

Потому что нарочно не придумаешь. Нет, ну я понимаю, секс веселый бывает. Но так, чтоб еще и другие смеялись – это исхитриться надо.

Короче, не буду я долго мыслью по древу растекаться.

Сходила, в общем, к парикмахерше. Пора было, пора.

Юля – худенькая, маленькая, почти прозрачненькая. Девочка-нежный-цветочек.

Все бы ничего, но…

Поскольку с Юлечкой знакомы мы давненько, то я посвящена в некоторые подробности ее личной жизни.

Я вот не знаю – то ли харизма у меня какая, то ли что, но люди со мной не стесняются. Не стесняется и Юленька. Однажды мы разговорились, и, слово за слово, узнала я пикантную подробность из ее постельной жизни.

Этот нежный цветок любит, чтоб покрепче.

Ну там, покрепче взял, поплотнее вставил, опять же, иногда чтоб по личику ладошкой.

В смысле, его, мужской, ладошкой.

Нежный цветок это заводит. Нежный цветок от этого тащится.

Ну, что поделать – ну такая.

Вчера Юленька была, как всегда, нежна, воздушна и мила. И все бы ничего, но даже под искусственным светом салона Юленька была в не слишком черных, но все же темных очках.