Партизанский фронт - Иван Дедюля

Подлец растерялся, задрожал, но сейчас же спохватился:

— Я Мошков, а не Мешков. Говорю же, что здесь явная ошибка. Меня принимают за кого-то другого… Вот смотрите — у меня сохранилась даже красноармейская книжка.

Когда в землянку для очной ставки ввели его бывшего однокашника-полицейского, Мешков остолбенел. Приведенный подтвердил свои показания. Однако Мешков быстро овладел собой. Даже понимая, что дальнейшие увертки ни к чему, он все же настойчиво ставил под сомнение показания полицая:

— Он враг и предатель, а вы ему верите! Это же гестаповский диверсант и провокатор, понимаете?! Я его совершенно не знаю, он спутал меня с кем-то…

После некоторой паузы полицай, внимательно разглядывая Мешкова, уверенно заявил:

— Это он! Видите черную бородавку? Пусть не юлит!

— Шкура! Сволочь! — презрительно процедил разоблаченный лазутчик. Тут произошло нечто неожиданное. Он как-то сжался, будто кошка перед прыжком, и через мгновение бросился на полицая, мертвой хваткой вцепившись в его глотку. Однако сильный удар помощника Чуянова быстро осадил злобного предателя. Придя в себя, он тут же раскис и в истерике начал биться головой о стенку землянки, вопя: — Я ненавижу вас, большевики! Ваши карты биты, а дни сочтены, запомните это! Стреляйте! Режьте! Но от меня ничего не узнаете. Жаль, что мне не удалось свести счеты с вами — чекистами. Хайль! — истошно взвыл диверсант и, упав на пол, забился в истерическом припадке.

Когда его, окатив водой, поставили на ноги, Чуянов сказал:

— Идиот! Если бы ты не был ослеплен ненавистью, то смотрел бы на все по-иному. Но теперь поздно!

Глядя на хищный оскал его лица, я почему-то вспомнил о предательском донесении, посланном из лагеря в гестапо после ухода наших девушек-связисток и подписанном «Лесной волк». «Надо проверить — не он ли?» — быстро мелькнула у меня мысль. И я как можно спокойнее сказал Чуянову:

— Ну вот и «Лесной волк» финишировал…

Удар был настолько неожиданным и точным, что диверсанта всего передернуло. Поняв, что пощады ему не будет, он в исступлении выкрикнул:

— Ненавижу вас! Убивайте! Но знайте, за «Лесного волка» вам еще припомнят гестаповские драконы…

Больше ничего мы от него не добились. А на истерические вопли о драконах, откровенно говоря, не обратили внимания. А зря!

…Поздно ночью решалась участь раскаявшегося лазутчика-полицая. В штабе разгорелся спор. Одни требовали расстрелять.

— Они, подлюги, мышьяк засыпают в наш котел, отравляют, жгут и вешают советских людей, а мы с ними возимся. К стенке предателя, и дело с концом! — гневно шумел Кисляков.

Другие считали возможным и полезным предоставить полицаю возможность искупить вину. После долгих дебатов решили использовать его для разведки против немцев. Он был назван «Фигаро» и после соответствующей подготовки получил от Чуянова контрспецзадание. Мы не просчитались. Благодаря правдоподобной «легенде» о причинах его возвращения ему удалось обмануть гестаповцев и остаться у них на службе. От него поступил, как увидим ниже, ряд важных сведений…

Нам стало известно, что противник решил провести против нашего отряда карательную операцию довольно крупного масштаба. Проанализировав поступающие данные, в том числе и донесение «Фигаро», мы убедились, что блокаду гитлеровцы начнут в самые ближайшие дни. Не было никаких сомнений в том, что при любых вариантах осуществления блокады немецкое командование обязательно постарается расположить часть своих сил по узкоколейке. Об этом, в частности, свидетельствовало то, что в конце зимы оккупанты срочно восстановили до рубежа реки Гайны полотно и мосты на узкоколейке, которые мы довольно основательно разрушили еще осенью.

По нашему предположению, командование карательной экспедиции, основываясь на устаревших данных об отряде, наметило следующий план. Немцы были уверены, что отряд, находящийся в лесном массиве в районе Гребенчука, во всех случаях будет переходить к жесткой обороне основной базы. Это «наше твердое намерение» в целях дезинформации мы постоянно «доводили» до эсэсовцев через своих связных, а последний раз — через «Фигаро». Исходя из этого, они решили, захватив рубеж узкоколейки, блокировать отряд, а затем уничтожить его методическим наступлением. По их расчетам, отступать на юг мы не могли, так как там тянулся обширный почти открытый участок, а за ним проходили оживленная автомагистраль и круглосуточно охраняемая железная дорога Минск — Москва.

На западе непреодолимым барьером для партизан фашисты считали широко разлившуюся Гайну и Гайнское болото. Основной удар они замышляли нанести крупными силами мотопехоты и танков с востока. Штаб карателей полагал, что стоит только оседлать узкоколейку, разделив тем самым лесной массив на две части, как наши коммуникации на севере окажутся перерезанными. Этим оккупанты надеялись захлопнуть западню и зажать партизан в мешке. Расправиться с нами на суше гитлеровцы намеревались пехотой и танками, а тех, кто сумеет прорваться к реке и болоту, расстрелять с самолетов. Уничтожив отряд, гитлеровцы получали бы беспрепятственный доступ в Логойский и Плещеницкий районы, богатые строительными материалами (лесом и камнем), необходимыми для возведения по западному берегу Березины тыловой оборонительной укрепленной полосы.

Оценив складывающуюся обстановку, мы с командиром и начальником штаба решили сманеврировать отрядом и тем самым спутать планы карателей. До рассвета отряд бесшумно покинул обжитый Гребенчук и переправился на левую сторону Гайны. Первая рота расположилась в бывшей школе на Антопольской высоте, вторая находилась в глубине соснового бора близ деревни Ляды. Третья ушла на север — в район деревни Швабовки. Штаб, часть разведки и хозяйственный взвод остановились в деревнях Заречье и Сутоки.

Расчеты врага оказались бы верными, если бы отряд пассивно оставался в старом районе. Не зная наших истинных планов, враг готовился окружить лесной массив, где оставались лишь пустые землянки да набитые соломой и сухими листьями чучела в немецкой форме. На наиболее вероятных направлениях появления карателей наши саперы установили и замаскировали значительное количество противопехотных мин нажимного действия. При входе в лагерь и на всей его территории вокруг землянок повесили дощечки с надписями: «Берегись! Заминировано!», а кое-где и в самом деле поставили мины.

Скрытно и быстро выведя отряд из подготавливаемой ему западни, командование и штаб решили неожиданным и смелым ударом разгромить первую группу карателей, которую они, несомненно, должны выслать по узкоколейке. От исхода этой операции зависело многое. Нам хотелось показать им, что блокировать нас не так-то просто.

Наш прогноз оправдался. Разведка установила, что на станции Жодино уже был оборудован специальный состав для перевозки немецкого подразделения, чтобы оседлать узкоколейку. В состав входили платформы, оборудованные как подвижные укрепленные огневые точки. Их фашисты вымостили железнодорожными шпалами, по краям уложили мешки с песком, а между ними соорудили бойницы и пулеметные гнезда. Пока только не было известно, когда и сколько карателей будет выслано на этих платформах в первую вылазку и как они будут вооружены.

Эти данные были получены поздней ночью. Из Жодино в штаб прибыл наш связной — лейтенант Ромашко. Он доложил, что утром из Жодино немцы выдвинут по узкоколейке около роты — до 100 человек, вооруженных пулеметами, автоматами, винтовками и гранатами.

В засаду было решено выдвинуть нашу первую роту. Все было взвешено и продумано до мелочей. Перед рассветом рота под руководством мужественного и хладнокровного Демина и комиссара Лихтера, погрузив на подводы партизанскую «артиллерию» — 10 тяжелых снарядов, — отправилась к узкоколейке. Третья рота под командованием лейтенанта Фоминкова с целью отвлечения части сил противника выступила на ответвление от автомагистрали шоссе Москва — Вильнюс.

Над деревьями низко неслись сплошные облака. Моросил густой мелкий дождь, часто переходящий в снег. В общем, для партизанской вылазки погода была в самый раз. Походную колонну замыкали медсестра Валя Бондарева и политрук Прочаков.

Рота благополучно прошла Кормшский лес, пересекла поляну и добралась до места засады. Подрывники быстро установили на узкоколейке снаряды, протянув от них подрывные шнуры. За это время остальные замаскировались вдоль насыпи в обледеневшем кустарнике и изготовились к бою. Начинало светать.

Ждать под дождем на холодной расквашенной земле было, конечно, не очень-то приятно. Но вот до партизан донеслось сначала тихое гуденье рельсов, потом из-за макушек деревьев показался черный дым. А вскоре все увидели пыхтевший паровоз. Состав плелся так медленно, что казалось, будто он крадется по рельсам. Перед небольшим деревянным мостом, примерно в двухстах метрах от засады, он остановился. На землю важно сошли два офицера, солдаты с пулеметом и тремя овчарками. На платформах, за мешками с песком, настороженно зашевелились рогатые каски карателей. Из бойниц грозно смотрели стволы пулеметов и винтовок. Сошедшие гитлеровцы нерешительно огляделись по сторонам и трусливо зашагали к небольшому, недавно восстановленному деревянному мосту. Тщательно осмотрев его, они поспешно вернулись и вскарабкались в тамбур паровоза. Вслед за ними впрыгнули и собаки. Тотчас до партизан донеслась команда: