Аэропорт - Сергей Лойко

Все действующие предприятия и шахты в регионе встанут, многие будут разрушены. Как в 1941 году и в два последующих года Великой войны, Донбасс снова будут утюжить танки и самоходные орудия. Соня с мужем смотрели только российское телевидение (украинское у них плохо показывало), и там постоянно твердили, будто какие‑то «укрофашисты-бандеровцы» (кто такие, где они?) вторглись в Восточную Украину, где «свободолюбивый русскоговорящий народ» готовится отразить новую фашистскую агрессию («Матерь Божья! Да не дай Бог!»).

Как именно делал это «свободолюбивый народ» Донбасса, пятидесятисемилетний крановщик и его супруга могли лицезреть без бинокля из первого ряда своего бельэтажа на третьем этаже хрущевки без лифта из бело-серого силикатного (модель «общественный туалет парковый номер 24») кирпича поутру 12 апреля 2014 года.

Как говорится, запомните эту дату. Она теперь стоит практически рядом с другой исторической датой, 22 июня 1941-го (даже набор цифр почти такой же) — днем «вероломного» нападения фашистской Германии на СССР. Когда в первый месяц Великой Отечественной «непобедимая и легендарная» почти в полном составе сдалась в плен, Солегорск тут же открыл ворота железной коннице Вермахта и был освобожден лишь в 1943 году. В 2014-м не было ни железной конницы, ни Вермахта, ни «непобедимой и легендарной», а город вновь пал — теперь уже под натиском банды крымских бомжей под руководством московского психопата-реконструктора.

Но об этом немного позднее, а пока под окном заслуженного крановщика, чей дед тоже воевал и был убит в самом конце той долгой войны, продолжалась операция по захвату важного органа власти. Ее неторопливо проводили неуклюжие люди в камуфляже и черных масках.

Человек двадцать, вооруженные автоматами, испуганные и нерешительные, сидели под окнами пустого отделения милиции и наблюдали за происходящим. Их коллеги подогнали микроавтобус цвета хаки, на котором, вероятно, и приехали (к тому моменту еще непонятно откуда) представители массового движения «Народный гнев Донбасса».

Автобус задом подъехал к окну на первом этаже. Один конец троса нападавшие прицепили к фаркопу автомобиля, другой — к железной решетке на окне. Со второй попытки решетка вылетела, и двое боевиков прикладами разбили окно.

Им самим, наверное, эти действия могли напоминать какой‑нибудь из многочисленных российских сериалов про ментов и бандитов: вовремя вызванный ОМОН, тоже в камуфляже и масках, отважно и профессионально штурмует проржавевший ангар бывшего предприятия (в Украине, как и в России, почти все предприятия бывшие, даже в кино), уничтожает бандитов и освобождает заложников.

Но тут‑то все было как раз наоборот. Это отряд бандитов штурмовал здание милиции. Такое редко увидишь в кино, ведь сценаристы и режиссеры пусть и не самые умные, но все же не полные идиоты, чтобы снимать ненаучную фантастику. Или попросту — то, чего в жизни не бывает и чему никто не поверит.

События 2014 года в Украине, однако, наглядно доказали: жизнь настолько многогранна, что в ней увидишь еще и не такое. Штурм прошел без единого выстрела, впрочем, как и ранее захват целого полуострова. Тогда в агрессоров не стреляла украинская армия, теперь не стреляло отделение милиции.

Но в Крыму украинская армия была хотя бы на месте. Просто не было приказа стрелять. А раз нет приказа, то и взятки гладки. Солегорскому же горотделу милиции по определению и по закону не нужен был никакой приказ, чтобы стрелять по бандитам и нарушителям, особенно когда те с оружием в руках штурмуют их отдел. Их долгом было денно и нощно поддерживать порядок и защищать покой мирных граждан.

В отделе в ту ночь и в то утро просто некому было стрелять! В горотделе милиции никого не было! Вообще! Даже собаки Мухтар в наморднике.

Ну, допустим, в банке рано утром может никого не быть. Ну, в какой‑нибудь маленькой или пусть даже в крупной организации. Но в отделении милиции — извините! Может, как в песне поется, «кое-где у нас порой», а именно в Солегорске, бывают такие отделения милиции, где никого не бывает. Может, все менты, в конце концов, просто были на срочном вызове или на еще более срочном задании?

Впрочем, объективности ради нужно заметить, что в Киеве милиционеров в форме, и особенно гаишников, тоже искали днем с огнем целую неделю после победы майдановской революции, пока остывал народный гнев. Потом, правда, нашли и снова поставили тех же самых, на тех же перекрестках с теми же полосатыми палочками, словно в память о свергнутом режиме.

И в Солегорске их не пришлось очень долго искать. Они нашлись сами. Через пару дней после свержения законной власти в одном отдельно взятом за жопу городе они скромно так, по гражданке, заявились в горотдел теперь уже «черных масок» и застенчиво попросили отдать им их личные дела и документы из сейфов.

— Оружие можете оставить себе, если нужно. Но мы будем очень признательны, если вы хотя бы бумажки (не денежные, конечно, ха-ха) из сейфов отдадите, — вкрадчиво попросил дядя в помятом сереньком костюме, предъявивший удостоверение начальника юротдела милиции главной «маске», которая даже не удосужилась представиться. — Ну, хотя бы наши личные дела.

— Личные получите, а остальные ваши бумаги нам самим пригодятся, — сказала «маска» на чистом русском языке без всякого украинского или южнорусского акцента. — Завтра приходите.

Старший мент торжественно вручил старшему бандиту ключи от города, то есть от всех сейфов в отделе, от оружейной комнаты, от служебных машин, и ушел в бессрочный неоплачиваемый даже рублями отпуск. А могли бы, конечно, и заплатить, «за понимание и сотрудничество».

В тот же день, когда был вероломно захвачен горотдел милиции, или «ментовка поганая», как его с любовью называли местные жители, СБУшники,[142] словно сговорившись, тоже не оказались на работе в своем юротделе, когда туда наведалось совершающее «чес» по провинции все то же шапито «маски-шоу».

Конечно, рыцари плаща и кинжала, а то и паяльника и пассатижей не всегда могут быть видимы постороннему глазу. Но не до такой же степени, когда в их контору приходи, кто ни захочу, и забирай оружие и секретные документы с именами и кличками всех стукачей в городе. Литература полезная. Стукачи при любом режиме — вещь незаменимая.

Вот так к концу второго дня пребывания в Солегорске со своим и без того немалым арсеналом «маски» без всяких проблем заполучили стрелкового оружия на пару рот и БК для них же на неделю плотного боя. И теперь на пороге солегорской администрации их уже поджидала, заламывая руки, дебелая дама подпреклонного возраста с гидроперитным париком вместо волос — мэр города Авдотья Щепкина.

— Все в порядке! — обращалась она через спортивный мегафон «времен очаковских и покоренья Крыма» к жиденькой толпе, состоящей преимущественно из женщин ее же возраста и стати, а также военных и соляных пенсионеров, размахивающих российскими триколорами. — Это не какие‑то пришельцы с запада. Это наши ребята с Донбасса. Я... я... я всегда выступала против новой власти, и вот она закончилась, правда?

Вопрос относился к тому, кто стоял рядом с ней на ступенях администрации, — высокому худому человеку в фуражке времен «Белой армии», в высоких, до блеска начищенных сапогах, в синем новеньком галифе и в таком же новом с иголочки френче выгоревшего цвета и фасона. Он был перепоясан кожаными ремнями, как белогвардейский контрразведчик из фильма «Неуловимые мстители». В правой руке в белой кожаной перчатке он держал стек, которым методично постукивал по блестящему сапогу, словно напевая «Поручика Голицина». Из‑за черной маски на лице трудно было понять, есть ли на нем пенсне. Равно как и невозможно было увидеть, насколько реинкарнированный герой еще той, настоящей Гражданской войны похож на поручика с бешеными белесыми глазами из белогвардейского гестапо, которому его шеф полковник Щукин из самого популярного советского сериала как‑то заметил: «Я сомневаюсь, поручик, была ли у вас мать!».

Этот удивительный человек был не кто иной, как бывший спецслужбист и до недавнего времени режиссер-любитель и такой же продюссер массовых исторических военизированных реконструкций, «российский публицист и писатель» (если верить Википедии) Апполон Бальзаминович Дыркин, действующий ныне под емким и звучным позывным «Расстрел».

Дыркина в свое время выперли из Учреждения за сдвиг по фазе «на почве национализма и великодержавного шовинизма». Но, как известно, бывших кагэбэшников не бывает, и талантливый псих дождался‑таки своего второго шанса, который и открыл ему путь к его звездному часу. Страна, откуда он приехал, родина-мать талантливых психов, востребовала его талант снова, и Дыркин ее не подвел.

Пока власть в Киеве соображала, как отреагировать на новое вторжение северо-западного соседа, теперь уже в материковую Украину, Дыркин развил в Солегорске бурную деятельность. Он раздал стрелковое оружие под запись в блокнот «лучшим людям города» — безработным, бомжам, наркоманам, бывшим зекам, персонажам, у которых жизненное кредо и профессиональное резюме отображались в их татуировках. Таким образом он и увеличил численность своей маленькой народно-освободительной армии до двух полных рот.