Кофе по-ирландски (СИ) - Полански Алла

Люсенька – родная сестра мамы моего спутника. Веселушка-хохотушка.

– Да, Танечка. Вот доживёте до нашего возраста – и вам снова всё так интересно станет! Прямо как в детстве!

– Я так рада, что именно за ваш столик попала!

– И мы рады! Попробуем вас заставить захомутать Ромку, раз уж вы свободны! А то тридцать пять лет, а хоть бы раз девушку домой привёл…

– Мама! Ты говори, говори – мне уже всё равно. Не реагирую…

– Ну и не реагируй! Танюша, а давайте с вами выпьем?

– С вами – с удовольствием!

– Эх! Жаль, что вы, Танюша, именно с Пашей пришли. Очень жаль. Вряд ли вы, конечно, теперь так резко на Ромку перекинетесь после такого-то кавалера, но мы готовы подождать. Правда, Ром?

– Ага, хоть всю жизнь буду ждать, лишь бы тебе, мама, было о чём поговорить.

– Вот видите, Таня, если вы когда-нибудь решите выйти замуж за хирурга, выбирайте только Рому. Остальные – ещё большие зануды!

– Вы такая… весёлая… Повезло Роме с мамой!

– Ой, Люсенька! Ну это точно наша девочка! Я её уже люблю!

Меня так увлекли эти две удивительные женщины, что я даже на какое-то время позабыла о том, что так тревожило ещё совсем недавно. Однако свадьба шла своим чередом, и пришло время свидетелям произносить тост.

Объявлена тишина в зале. Всё внимание на молодожёнов и свидетелей. Паша и Юля стоят по обе стороны своих подопечных, берут в руки красивые папочки и читают длиннющий тост, который сулит молодым счастье, деньги, как минимум трое детей и ещё много чего. В конце напутствия звучит стандартное «горько», и Макс с Ирой оправдывают ожидания гостей. Счёт идёт до двадцати. И всё бы ничего, если бы кто-то из подвыпивших гостей в угаре не выкрикнул: «А теперь пусть целуются свидетели! Без этого никак – традиция».

Как назло, эту идею подхватили многие из присутствующих. Очень уж им парочка понравилась, и всем хотелось насладиться развитием интриги. Это был тяжёлый для меня момент. Я мысленно молилась, чтобы Паша сделал что угодно, только бы не пошёл на поводу у гостей Иры и Макса.

Свидетели поднимаются со своих мест и улыбаются. Я безотрывно смотрела на Пашу, но он даже не бросил и мимолётного взгляда на меня. Сердце забилось, словно подбитая птица. Никто не сказал, что-то вроде: «Да бросьте, какая традиция?» Или что-то в этом духе…

Паша медлил, а гости ещё больше расходились, и кто-то даже громко выкрикнул: «Горько свидетелям!».

– Пойдём, покурим…

– Не сейчас, Ром.

Мама и тётя Ромы сидели и, не отрывая глаз, смотрели, что же будет дальше. Только Люсенька успела кинуть на меня полный сочувствия взгляд.

Они целовались. Я не могла видеть, как именно, но вспыхнувшие сразу после этого щёки Юли даже с моей близорукостью невозможно было не заметить…

– Я же говорил: пойдём покурим…

– Теперь пойдём…

Люсенька и мама Ромы проводили нас молча, и мне показалось, что в их глазах затеплилась маленькая надежда.

По дороге к выходу я чувствовала, что как минимум половина зала смотрит мне в спину – её так и жгло огнём сплетен и злословий.

– Хочешь, я с ним поговорю?

– Ты? О чём?

– Ну, нельзя так с девушкой…

– С женой – нельзя. А с девушкой, видимо, можно…

– Я бы на такой поступок не решился.

– А у тебя и нет девушки.

– Что будешь делать?

– Я? Не знаю… а что делают на свадьбах, Ром? На свадьбах, Рома, пьют и веселятся! И даже такие зануды, как ты! Веселья не гарантирую, а вот напьюсь точно! Составишь компанию?

– Тебе-то? А тебе разве можно отказать?

– Ну, таких случаев сложных в моей практике ещё не встречалось, но вполне возможно, что какой-нибудь душерез станет первым!

– Не-а, не станет…

Бросаю сигарету в урну и уверенной походкой иду в зал.

Помни, кто ты. Помни, что тебя нельзя сломать. Помни, что ты можешь потерять всё, кроме одного и самого главного в твоей жизни – самой себя. Помни, что говорила бабушка: «Тростинка может надломиться, только если сама этого захочет. А если не захочет – она просто согнётся от порыва ветра, но потом снова поднимется и станет от этого лишь крепче».

Я – тростинка, которая не хочет надламываться. Я согнусь, прогнусь, прижмусь к земле, но выживу и поднимусь… всем ветрам назло.

Мимо проходит Юля. Смотрю ей в глаза – та отводит взгляд, сутулится и чуть не бежит к туалету. Бог с тобой…

Сажусь на место, улыбаюсь. Люсенька и мама Ромы делают вид, что ничего не видели, и что вообще ничего не случилось. Мама Ромы протягивает мне бокал с шампанским.

– Выпей, милая! Веселись! Ты такая молодая – нельзя в молодости не веселиться, это же просто преступление. Я права, Люсенька?

– Да-да! Вот я, когда была помоложе, совсем недавно, лет двадцать пять назад….

И начался рассказ длинною в маленькую жизнь… Прервал его Паша. Он тихо подошёл, положил мне руки на плечи и предложил выйти на улицу. Клянусь, если бы мы были одни, я бы выцарапала ему глаза, переломала бы руки и ноги и… ух… чего бы только с ним не сделала… Но надо было сохранять хорошую мину при плохой игре.

– Нет, я только что оттуда. Сходи один.

Обычно, когда я говорю таким тоном, собаки прижимают уши и хвост, стараясь поскорее убежать с глаз долой. Не громко, нет, но холодно и бескомпромиссно.

– Хорошо.

– Вот и отлично.

Праздник был в разгаре! Я увидела самые чудовищные и пошлейшие конкурсы, которые только скопил народный опыт за последнюю сотню лет. Именно тогда я поняла: если я ещё раз когда-нибудь выйду замуж, ни одна самая мелкая деталь этого праздника не пройдёт мимо меня, я всё сделаю сама и никому ничего не доверю.

Начались танцы. Пара туров – с участием жениха и невесты, потом вальсировали Паша и Юля. Потом они вальсировали вчетвером. Я не смотрела: танцевальная зона была как раз позади меня.

– Татьяна! Вы что, не умеете танцевать?

– С чего вы это взяли, Люсенька?

– Сидите тут со старыми тётками, слушаете их бредни, а между тем Рома был бы совсем не прочь ангажировать вас…

– Тётя! Прошу тебя… мне уже неудобно перед Татьяной.

– И правильно, что неудобно! Молодая дама в таком изысканном туалете сидит, и никто не приглашает её танцевать! Тебе должно быть стыдно, а не просто неудобно!

Я улыбалась. Странно, ведь в моём положении улыбаться вряд ли станешь, но эти женщины настолько обволакивали своей добротой и женской мудростью, что от них при всём желании невозможно было оторваться.

– Кхм-кхм! Татьяна, я приглашаю вас на танец!

Рома вытянулся, наклонил голову чуть вперёд, заложил одну руку за спину и всем своим видом показывал, что он, мол, настоящий гусар.

Мы вышли танцевать одни. Паша с Юлей и Макс с Ириной сидели за своим столом. Но я успела заметить, что Паша как-то явно невпопад отвечает Юле и при этом смотрит на Рому. Достаточно пристально смотрит. Рома оказался парнем не промах. Он деланно поклонился в сторону Паши, поймав на себе его взгляд. Меня это подзадорило. Танцором Рома был просто превосходным! Он кружил меня по всей площадке, и если бы мой папа ещё в детстве не научил меня уверенно держаться в вальсе, я бы непременно оступилась.

Танец захватил меня: мимо проносились лица, цветы, всё сливалось в один большой калейдоскоп, и это было так прекрасно – просто танцевать и ни о чём не думать. Ни одной мысли.

– Можно я у вас заберу свою даму?

– А вот у дамы и поинтересуйтесь.

– Знаете что, дорогие кавалеры, я не стану предметом вашего спора. Я устала и хочу подышать свежим воздухом.

Они одновременно сказали: «Пойдём».

– Нет, я, пожалуй, пойду одна…

Вышла на улицу. Щёки горели от танца. Я прикурила сигарету и посмотрела в тёмное небо. Пускала одно за другим колечки и следила за тем, как они поднимались наверх и таяли…

– Всё-таки обиделась?

– И не надо так подкрадываться, как будто ты кот, который у меня сметану стащил.

– Обиделась, да?

– Я? На что? Ах, вспомнила… ты же Юлю поцеловал? Ну так что ж… поцеловал и поцеловал…