Воспоминания - Аристарх Васильевич Лентулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бывший царский прокурор Янек Николай Федорович[234], сухой чиновник, никакого отношения к искусству не имеющий, со всеми художниками успевший проявить сухую педантичность и чиновничье высокомерие, за последнее время притихший, окончательно наученный неоднократными столкновениями с художниками, ко мне относился с подобострастностью, очевидно, заранее предвкушая успех выставки, хотя за <моей> спиной своими опасениями и мутил Ю. М. Славинского за большое количество церквей и за «Эмигрантку» — картину, о которой я расскажу при описании этой выставки.
Однако надо отдать справедливость, что сей Янек своей точностью и исполнительностью весьма способствовал тому, что выставка открылась вовремя и вполне доделанной.
Еще одну из самых главных ролей в моей выставке играла Жанна Эдуардовна Каганская[235].
Жанна Эдуардовна Каганская, добротная дама с претолстенькими ногами, не лишенная, однако, приятности, в дружбе со всеми художниками, так называемыми формалистами. Она работала в Третьяковской галерее, теперь работает по выставочной секции «Всекохудожника». Ж. Э. знает жизнь всех художников и в отдельности каждого из них, держит себя в значительной мере независимо, любительница позлословить. Она в дружбе с О. Н. Бубновой[236], женой наркома, которая занимает скромное место в том же кооперативе, но тем не менее непосредственно, конечно, влияет на всю жизнь кооператива. С ней быть в дружбе — вещь неплохая.
Эта Жанна Эдуардовна ко мне и моей выставке относилась очень благосклонно и считала своим долгом ежедневно инспирировать меня всеми разговорами и сплетнями, которые слагались перед открытием выставки и во все время ее существования: чем будоражила меня все время, меня, реагирующего сильно на все, что касалось моей выставки. Это не потому, что я большой любитель бабьей болтовни, но потому, что действительно атмосфера вокруг выставки была весьма сгущенная.
За несколько дней до открытия Ж. Э. звонит мне по телефону и сообщает, что она хочет заехать ко мне и поговорить о «делах». У меня в семье только что был крупный разговор с Марией П., моей женой, на почве моей дружбы с К. П. в присутствии самой К. П. Я был очень расстроен, и мне, по правде говоря, не хотелось никого видеть, но делать было нечего: я любезно заявил, что буду рад ее видеть, тем более что любопытство давало себя знать. Мы прекратили все споры и встретили ее как ни в чем не бывало. К. П. осталась тоже. Она очень умная женщина и выручала нас тем, что в течение всего вечера вела беседу с гостьей. Я овладел собой только после нескольких рюмок ликера, который мы все стали пить. Ж. Э. значительно повеселела и под конец стала перебирать всех и вся и под страшным секретом сообщила мне, что у меня есть враг в лице Ольги Николаевны, которая будто с пеной у рта доказывала, что я типичный представитель буржуазного искусства, и что будто бы даже предсказывала полный провал выставки, еще больше чем у Кончаловского, тем самым деморализовала всех, кто фактически вел работу по выставке.
О. Н. также яростно выступала против «Эмигрантки», вещи, которую я написал с одной художницы, моей ученицы, очень ко мне привязанной и по внешности очень подходящей модели для такого сюжета. Словом, название «Эмигрантка» вытекло само собой. Я ее посадил на диван с руками, придерживающими малиновый накинутый на плечи джемпер, с поднятым поворотом головы, окружил ее грудой различных предметов: шляпами, женскими и мужскими брюками с подтяжками, чемоданами, картонами со всяким барахлом, спринцевальной кружкой с резиновой кишкой и дамскими кружевными панталонами.
И действительно, придя на другой день в кооператив, я прочитал у всех в выражении лица холодок и во всяком случае заметную перемену ко мне. То ли все знали, что все разговоры обыкновенно доходят до своего адресата, то ли на самом деле скептически относились к вещам, предназначенным к выставке. Я нервничал и терялся. В конце же обнаружилась характернейшая черта обитателей «Всекохудожника», которые, не имея своего мнения, целиком меняют его, а вместе с ним и отношение к вам, стоит только кому-либо из влиятельных лиц обмолвиться либо одобрением, либо руганью. В таких случаях близкие друзья мои, вроде Ю. Д. Соколова, меня стараются приободрить, а такие друзья, как Ж. Э., которая хотя и не меняет скоро своего отношения, но зато переходит в дидактический тон и читает ряд наставлений, так сказать, искренне скорбя: «Ах, Аристарх Васильевич, я вам говорила, что не надо показывать „Эмигрантки“, вот вы меня, Аристарх Васильевич, не слушали, а теперь видите, что вы себе только вредите, ну ничего, не волнуйтесь» и т. д.
Два дня спустя во «Всекохудожник» приходит начальник морских сил <…> и просит, чтобы ему показали мои вещи до выставки, и вот курьез: он приходит в неописуемый восторг от моих вещей, в том числе и от «Эмигрантки». И, о милосердный боже, что за метаморфоза произошла! Мне немедленно звонит Ж. Э. и требует, чтобы я немедленно приехал. И тут происходит нечто невообразимое, ко мне по очереди лезут и жмут руку, все стараются заявить, что каждый из них именно не сомневался в предстоящем успехе выставки и что-де каждый из них это еще первый знал и об этом мне говорил и пр., и пр.
Я жалею, что в дальнейшем каждый шаг выставки увеличивал ее успех, а то, я уверен, было бы много еще разных анекдотов, достойных пера Зощенко или Романова[237]. Жутчайшие муки приходится испытывать, когда выставку устраиваешь не сам, а другие, и ты обязан отчитываться в каждом своем шаге и проходить через бесконечные чистилища, от которых уже давно отвык за двадцать пять лет.
Первый отбор был на предмет оформления вещей на подрамники и окантовки. Вещи мои, откровенно признаюсь, были на девяносто процентов в плачевном состоянии, многие из них приходилось заново прописать, а процентов пятьдесят тщательно реставрировать. В этом деле мне много помогла талантливая художница Татьяна Сергеевна Анисимова, дочка проф. геологии. Она с Ю. Д. Соколовым совершенно самоотверженно старались и много сделали для успеха моей выставки, они размывали вещи, реставрировали и проч.
Второе чистилище — предвыставочный просмотр жюри из представителей кооператива, т. е. хозяев выставки во главе с Ю. М. Славинским при участии В. Ф. Сахарова, коммерческого директора кооператива, человека с недюжинными коммерческими способностями, фактического основателя и инициатора кооператива, к недостаткам которого можно отнести излишнюю манеру выставлять себя в роли знатока, нередко выступать на собраниях почти теоретиком искусства и непременно участвовать во всех
