Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прямо вам скажу, я не эмигрант, намерен в будущем вернуться и жить в России, мне не хотелось бы, скажем так, светиться в антисоветском издании. Только ваше доброе имя подвигло меня на интервью «Новому русскому слову», но предупреждаю: в статье не должно быть никакой политики.
– Вполне понимаю вас, Александр Акимович. У меня в газете особый статус – никакой политики от меня и не ждут. А потому мне дают интервью даже советские артисты, писатели и художники, приезжающие сюда. И ваши бывшие коллеги из МХТ в 1923 году общались со мной и не пожалели об этом. А вообще, Александр Акимович, меня по-настоящему восхищает ваша творческая и человеческая судьба! Уйти от Станиславского и достичь совершенства на абсолютно другой стезе, в «другой опере», как говорится! Но – все время на колесах, как вам такая жизнь?
На этот вопрос Санин и себе самому боялся ответить: действительно, уже за шестьдесят, давно пора где-то остановиться, получать стабильный доход, спокойно жить да радоваться. А приходится крутиться от контракта до контракта, считать каждую копейку и ждать нового договора. Действительно, сколько так еще можно жить?
– Признаюсь, господин Камышников, но не для печати. Тяжеловато физически, возраст уже не тот. Но иногда куда тяжелее морально: хочется пожить на одном месте, в своей квартире – в Париже сейчас у нас замечательный дом, с любовью обихоженный супругой и сестрой. Ох, как часто хочется вернуть прошлое, возвратиться в Москву, на Арбат. Что поделаешь? Однако есть в такой жизни моменты, не только компенсирующие эти неудобства, но делающие жизнь прекрасной. Я – русский художник, патриот, влюбленный в русские традиции, русское искусство. И представьте себе ощущение режиссера, когда где-нибудь на краю света – в той же Аргентине, в которой я и не чаял в молодые годы побывать, – тысяча людей встают со своих мест и аплодирует Римскому-Корсакову или Даргомыжскому и русским певцам в твоей постановке! В такие моменты, поверьте, забываешь обо всех тяготах и невзгодах своей цыганской жизни. Нет, служить России на международной сцене – это радость, восторг, которого не передать. Это великая нравственная миссия.
Санин сказал, как выдохнул. И увидел, что растрогал Камышникова, который записал эту его патетическую речь в своем блокноте какими-то закорючками. Стенография, какая-то своеобразная скоропись? Но следующий вопрос журналиста в буквальном смысле спустил его на землю.
– Как вы устроились в Нью-Йорке, как вам город?
– Город невероятный. С одной стороны – каменные джунгли, но уж очень хорошо обустроенные. Ритм здесь такой, что некогда остановиться, оглянуться. Вперед и вперед… И еще, смотрю я на этот град небоскребов и думаю, что, в сущности, в суждениях об Америке очень много пристрастного и неверного. Не может быть, чтобы та мелкая долларовая психология, которую приписывают американцам, могла бы создать эту феноменальную страну. Полагаю, то, что двигает Америку, лежит за пределами сухого расчета и говорит о силе полета и об инициативе незаурядной. Кроме деловой удали, кроме шири натуры, не умещающейся в схему голой наживы, нужен взлет духа над материей.
– Вы не только художник, вы еще и философ, умеющий подметить детали и сделать обобщения, – польстил Санину Камышников. – Я тоже отношусь к той категории русских, которые приемлют Америку, ее характер и взгляд в будущее!
– А какая замечательная здесь театральная массовка – белые, черные, цветные, какое потрясающее многоязычие на улицах – настоящая вавилонская башня, опрокинутая на землю. И каждому есть дело, и никому нет дела до каждого. Иногда задумываешься: что их всех сюда тянет?
– А вот это самое и тянет: каждому есть дело и никому нет дела до каждого. Никто ни у кого не спрашивает, еврей ты или русский, мусульманин или адвентист седьмого дня, коммунист или социалист. Живи как можешь, работай где устроишься, только не нарушай законов…
– Странно, газеты полны сообщениями о мафии, убийствах и ограблениях, а на улицах спокойно…
– Знаете, у меня создалось впечатление, что обычному законопослушному человеку мафия не страшна, есть, правда, опасность случайной пули, но и под машину можно попасть случайно. Квартиру-то вы уже сняли?
– Да, спасибо. Нам, можно сказать, повезло – довольно просторная, с двумя спальнями, неподалеку от театра, на 37-й улице. И с роялем – квартира досталась нам от одного музыканта, переехавшего в Европу. Признаюсь, в Нью-Йорке меня радует множество российских продуктов – к американской еде, честно говоря, мы привыкаем с трудом…
– Да, русская икорка для одних – средство от ностальгии, для других – наоборот. Но действительно, русских продуктов здесь много – «Амторг» старается. А взамен вывозит в Россию фордзоны и другую технику. Со временем выкроите денек-другой, дорогой Александр Акимович, и поездите по Америке – очень живописная страна, я вам доложу.
– Могу похвастать: при всей моей занятости неделю назад мы совершили трехдневное автомобильное путешествие в Бостон с одним русским американцем и его невестой. Он ехал в Бостон в командировку и предложил нам с супругой составить им компанию. Конечно, мы с благодарностью его приняли. Видели удивительные по красоте места по пути – горы, горные леса с невероятным разноцветьем осенних красок, такое в Европе редко увидишь. А в Бостоне, я встретился с Сергеем Кусевицким, в двадцать третьем году мы с ним ставили «Хованщину» с французами в Гранд-опера. Сейчас он руководит Бостонским симфоническим оркестром…
– О, Сергей Александрович Кусевицкий и его оркестр очень популярны. Так с чем вы прибыли в Метрополитен-опера, маэстро?
– За много лет работы у меня выработалось свое отношение к постановке оперных спектаклей. Когда бы опера ни была написана, ставим мы ее для современников. В этом – ключ проблемы. Представьте, я бы скопировал миланскую «Сомнамбулу» столетней давности, которую видел и одобрил сам гениальный Винченцо Беллини, на которой, по воспоминаниям Глинки, в зале лили слезы слушатели, растроганные этой мелодрамой влюбленных из швейцарской деревни. Скажите, пожалуйста, взволновала