В гостях у турок - Николай Лейкин

Разговаривая такъ, они проѣхали маленькую станцію Кадикіой и остановились у платформы станціи Адріанополь.

— Ну, теперь нужно держать ухо востро! сказала мужу Глафира Семеновна, нѣсколько измѣнившись въ лицѣ. — Самое опасное мѣсто начинается. Адріанополь, а послѣ него черезъ нѣсколько станцій и проклятая станція Черкеской…

— Да, да… Но теперь уже насъ двое мужчинъ, сказалъ ей въ утѣшеніе Николай Ивановичъ. — У англичанина револьверъ, у меня — кинжалъ, такъ чего-жъ тебѣ!

— Ахъ, оставь пожалуйста. Что вы подѣлаете, если въ поѣздъ вскочитъ цѣлая шайка разбойниковъ! Убери свою сумку-то съ деньгами подъ диванъ. Если и ограбятъ насъ, то все-таки деньги-то останутся. Трудно имъ будетъ догадаться, что деньги подъ диваномъ. Или нѣтъ, погоди… перемѣнила свое намѣреніе Глафира Семеновна. Въ сумкѣ пусть останется переводъ на Ліонскій Кредитъ, а сторублевыя бумажки дай мнѣ. Я сейчасъ пойду въ уборную и спрячу ихъ себѣ въ чулокъ. Туда-же уберу и брилліанты. Про здѣшнихъ разбойниковъ прокуроръ разсказывалъ, что они довольно деликатны, такъ, можетъ быть, даму-то и не станутъ такъ ужъ очень подробно обыскивать.

Николай Ивановичъ передалъ ей пачку, завернутую въ бумагу. Она отправилась въ уборную и черезъ нѣсколько времени вернулась.

— Готово, сказала она, силясь улыбнуться, но у самой у нея дрожали руки.

Она попросила у англичанина понюхать спирту.

Англичанинъ подалъ ей флаконъ и, кромѣ того, предложилъ ей валерьяновыхъ капель. Она приняла и капель и немного успокоилась отъ нихъ. Поѣздъ въ Адріанополѣ стоялъ минутъ двадцать. Николай Ивановичъ и англичанинъ ходили въ буфетъ и выпили по три рюмки коньяку. Со станціи Николай Ивановичъ вернулся значительно повеселѣвшій и сказалъ женѣ:

— Вотъ тебѣ и мусульманская земля! Магометъ запретилъ вино, а они коньякъ продаютъ въ буфетѣ.

— И ты выпилъ? воскликнула Глафира Семеновна.

— Выпили съ англичаниномъ по рюмочкѣ. Почемъ знать! Можетъ быть, ужъ послѣдній разъ? Можетъ быть, ужъ дальше ни за какія деньги не достанешь, сказалъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, дай-то Богъ!

Поѣздъ тронулся. Глафира Семеновна начала креститься. Отъ валерьяновыхъ капель она чувствовала себя спокойнѣе и повторила пріемъ. Второй пріемъ сталъ навѣвать на нее даже сонъ и она стала дремать.

Пришелъ турокъ кондукторъ еще разъ провѣрять билеты.

— Скоро станція Черкеской будетъ? спросила она его по-французски.

— Узункьопрю… Павловской… Люле-Бургасъ… Мурядли-Кьопекли — Черкаскіой… далъ отвѣтъ кондукторъ, перечисливъ станціи.

— Мерси… А на всякій случай вотъ вамъ, сказалъ Николай Ивановичъ по-русски и сунулъ кондуктору нѣсколько піастровъ. — Все-таки лучше, когда бакшишемъ присаливаешь, обратился онъ къ женѣ.

Разговоръ съ англичаниномъ изсякъ. Англичанинъ сидѣлъ молча въ углу купэ, завернувъ свои длинныя ноги пледомъ, и клевалъ носомъ. Онъ хотѣлъ погасить принесенныя съ собой свѣчи, но Глафира Семеновна попросила оставить ихъ горящими.

— Уснетъ онъ, подлецъ, навѣрное уснетъ, а мѣсто теперь самое опасное. Вотъ тоже пригласили къ себѣ караульщика-соню… говорила Глафира Семеновна мужу про англичанина, — Хоть ужъ ты-то не засни за компанію. А все вѣдь это съ коньяка, прибавила она.

— Ну, вотъ… Я ни въ одномъ глазѣ…

— Пожалуйста, ужъ ты-то не засни…

— Ни Боже мой…

А самою ее сонъ такъ и клонилъ. Валерьяна сдѣлала свое дѣло. Нервы были спокойны… Передъ станціей Узупкьопрю англичанинъ уже спалъ и подхрапывалъ. Глафира Семеновна все еще бодрилась. Дабы чѣмъ нибудь занять себя, она сдѣлала себѣ бутерброды изъ дорожной провизіи и принялась кушать. Съ ней присоединился супругъ и они отлично поужинали. Сытый желудокъ сталъ еще больше клонить ее ко сну.

— Неудержимо спать хочу, и если усну, пожалуйста хоть ты-то не спи и разбуди меня на слѣдующей станціи, сказала мужу Глафира Семеновна.

— Хорошо, хорошо! Непремѣнно разбужу.

Она закутала голову платкомъ и, сидя, прислонилась къ подушкѣ, а черезъ нѣсколько минутъ ужъ спала.

Николай Ивановичъ бодрствовалъ, но и его клонилъ сонъ. Дабы не уснуть, онъ курилъ, но вотъ у него и окурокъ вывалился изъ руки, до того его одолѣвала дремота. Онъ слышалъ, какъ при остановкѣ выкрикивали станцію Павловской, а дальше уже ничего не слышалъ. Онъ спалъ.

Такъ проѣхали много станцій. Глафира Семеновна проснулась первая. Открыла глаза и съ ужасу своему увидала, что Николай Ивановичъ свалился на англичанина и оба они спятъ. Свѣчи англичанина погашены. Свѣтаетъ. Поѣздъ стоитъ на какой-то станціи. Она посмотрѣла въ окно и увидала, что надпись на станціонномъ домѣ гласитъ «Kabakdschi» (Кабакджи). Опустивъ стекло, она стала спрашивать по-французски бородатаго красиваго турка въ фескѣ:

— Черкеской? Станція Черкеской далеко еще?

— Проѣхали, мадамъ, станцію Черкескіой, отвѣчалъ турокъ тоже по французски и отдалъ ей честь по-турецки, приложивъ ладонь руки съ фескѣ на лбу.

— Ну, слава Богу! миновала опасность! — произнесла Глафира Семеновна, усаживаясь на мѣсто и крестясь. — А мой караульщикъ-то хорошъ! — подумала она про спящаго мужа и принялась будить его.

XLIV

Разбудивъ мужа, Глафира Семеновна накинулась на него, упрекая, зачѣмъ онъ спалъ.

— Нечего сказать, хорошъ караульщикъ! Въ самомъ-то опасномъ мѣстѣ и заснулъ. Ну, можно-ли послѣ этого на тебя, безстыдника, въ чемъ нибудь положиться! говорила она.

— Да вѣдь благополучно проѣхали, такъ чего-жъ ты кричишь! отвѣчалъ Николай Ивановичъ, потягиваясь.

— Но вѣдь могло случиться и не благополучно, а ты дрыхнешь. Ахъ, все это коньякъ проклятый!

— Да всего только по одной рюмочкѣ съ англичаниномъ мы и выпили.

— Выпьешь ты одну рюмочку, какъ-же… Знаю я тебя! Ахъ, какъ я рада, что наконецъ-то мы подъѣзжаемъ къ такому городу, гдѣ всѣ эти коньяки ужъ по закону запрещены! вздохнула Глафира Семеновна.

Отъ возгласовъ ея проснулся и англичанинъ.

— Черкескіой? спросилъ онъ, щурясь и зѣвая.

— Какое! Проѣхали. Давно ужъ проѣхали! Пассе… Дежа пассе Черкеской! махнула рукой Глафира Семеновна и прибавила:- Тоже хорошъ караульщикъ, минога длинная!

— Кель статьонъ апрезанъ? (т. е. какая теперь станція?) спрашивалъ англичанинъ.

— Кабакдже… Извольте, запомнила… Вамъ, обоимъ пьяницамъ, особенно должно быть мило это названіе станціи.

— Кабакджи?.. ce ca… Сейчасъ будетъ знаменитая Анастасіева стѣна, сказалъ англичанинъ по-англійски и перевелъ слова «Анастасіева стѣна» по-французски и по-нѣмецки и сталъ разсказывать о построеніи ея въ эпоху Византійскаго владычества для защиты отъ набѣговъ варваровъ. — Стѣна эта тянется отъ Чернаго моря до Мраморнаго и отъ Мраморнаго до Эгейскаго… повѣствовалъ онъ по-англійски, смотря въ окно вагона и отыскивая по пути остатки стѣны. — Вуаля… указалъ онъ на развалины четырехъ-угольной башни, виднѣвшейся вдали при свѣтѣ восходящаго солнца.

Супруги слушали его и ничего не понимали. Англичанинъ взялъ нарядный путеводитель и уткнулся въ него носомъ. Вотъ и станція Чатальджа. Глафира Семеновна взглянула на часы на станціи. Европейскій циферблатъ часовъ показывалъ седьмого половину.

— Скоро мы будемъ въ Константинополѣ? задала англичанину Глафира Семеновна вопросъ по-французски.

— Въ девять съ половиной. Черезъ три часа, отвѣчалъ онъ и продолжалъ смотрѣть въ путеводитель. — Здѣсь вообще по пути очень много остатковъ римскихъ и византійскихъ построекъ, продолжалъ онъ бормотать по-англійски, когда поѣздъ отъѣхалъ отъ станціи Чатальджа, и вскорѣ, увидавъ въ окно группу какихъ-то камней, за которыми виднѣлась каменная арка и полоса воды, произнесъ по-французски:- Римскій мостъ… Древній римскій мостъ черезъ рѣку Карасу…

Далѣе показались опять развалины Анастасіевой стѣны, на которыя не преминулъ указать англичанинъ, но супруги относились къ разсказамъ его невнимательно. Поѣздъ бѣжалъ по песчаной, невоздѣланной мѣстности, горы исчезли и лишь вдали виднѣлись голые темные холмы, ласкающія взоръ бѣлыя деревушки также не показывались и путь не представлялъ ничего интереснаго. Супруги подняли вопросъ, гдѣ-бы имъ остановиться въ Константинополѣ.

— Непремѣнно надо въ какой-нибудь европейской гостиницѣ остановиться, говорила Глафира Семеновна. — У турокъ я ни за что не остановлюсь. Они такіе женолюбивые… Все можетъ случиться. Захватятъ да и уведутъ куда-нибудь. Просто въ гаремъ продадутъ.

Николай Ивановичъ улыбнулся.

— Полно, милая, сказалъ онъ. — Прокуроръ разсказывалъ, что Константинополь въ своихъ европейскихъ кварталахъ совсѣмъ европейскій городъ.

— Мало-ли, что прокуроръ съ пьяныхъ глазъ говорилъ! Какъ пріѣдемъ на станцію, сейчасъ спросимъ, нѣтъ-ли какого нибудь Готель де Пари или Готель де Лондонъ — и въ немъ остановимся. Непремѣнно чтобы была европейская гостинница и съ европейской прислугой.