Плохо быть мной - Михаил Найман

Она не удостоила меня даже взглядом.

Я открыл дверь книжного магазина и поднялся по лестнице. В «Барнс и Нобл» на втором этаже было кафе «Стар Бакс».

— Молока, — сказал я девушке за стойкой.

— Вы его берете с кофе? — спросила она неживым голосом. Смотрела на меня в упор, но не видела. Никого не видела.

— Нет, — ответил я и лишь тогда спохватился, что ответ неправильный.

— С вас два пятьдесят.

Я чуть не обалдел.

— Два доллара пятьдесят центов? Разве молоко не идет с кофе бесплатно? — Я помахал рукой перед ее лицом. Надеялся, что так она меня увидит.

— Вы же сказали, что не берете его с кофе. Два пятьдесят, — повторила она, не мне, а кассовому аппарату.

Я стал рыться в карманах.

— Слушайте, у меня, конечно, есть два доллара. Только это мои последние деньги.

— Два пятьдесят.

Я с трудом наскреб мелочь, и за это мне до краев наполнили молоком продолговатый стеклянный бокал с ручкой. Это был самый красивый бокал молока, который мне довелось держать в руках. И самый дорогой тоже.

Я нес его на вытянутой руке, как кипяток, и на глазах у всей толпы торжественно вручил девушке. Все теперь смотрели на уличное представление двух действующих лиц, где я был актер второго плана, мальчик на подтанцовках.

— Как он будет пить из продолговатого бокала? — впервые посмотрела на меня девушка. — Он что, страус или жираф?

Она смотрела на меня совсем не так, будто я единственный человек, кто понимал ее, — как я вообразил, когда увидел ее в подворотне. Не думаю, что она вообще меня помнила. Взглядом, какой был у нее, смотрят на идиота, на умалишенного — в нем было неподдельное пренебрежение, если не неприязнь. Взгляды толпы обстреливали меня, у меня забегали глаза, я растерялся. Я сделал извиняющиеся жесты, чувствуя свою вину перед девушкой и зрителями, и направился обратно к кафе.

— Куда ты молоко понес? — В ее оклике прорезалась грубость, не вяжущаяся с ее хрупким обликом. — Оставь стакан здесь! Просто принеси блюдце.

Когда я вернулся с блюдцем, красавица все так же продолжала меня игнорировать.

— Откуда он взялся? — спросил я, скорее для того, чтобы доказать, что имею основания задать этот вопрос и имею право интересоваться котенком.

Девушка мне не ответила.

— Бедный! — сказала она, нежно гладя котенка и странным способом подчеркивая этим презрение к моей персоне.

Я поднял голову и увидел, как мимо нас по Купер Сквер медленно проплывает полицейская машина. В ее затемненном окне я успел заметить лица двух копов, подозрительно и критически меня разглядывавших. Меня это взбесило. Не то, что копы, а глупость всей ситуации.

— Бедный! — с ожесточением принялся я вторить девушке. — Бедный котик! — стал напевать с отвращением и гладить, как оголтелый, его сомнительного качества шерстку. Кот был мне нафиг не нужен, и из-за того, что я попался на удочку, я злился еще сильнее.

Но больше всего сейчас я терпеть не мог сидящую рядом с ним. Мы вдвоем склонились над котенком, и из-за того, что с показным подражанием жалел эту никчемную зверушку, я окончательно увяз в унизительном положении.

В это время со стороны Бродвея вынырнул черный лимузин, и внимание толпы переключилось на него. Все как будто поняли, что уличное представление последних двадцати минут будет иметь свое продолжение именно в той точке.

Из лимузина вышел высокий худой человек с копной волос такого огненно-рыжего цвета, что ты задумывался, не парик ли. В это же мгновение в моем сознании вспыхнула уверенность сродни дежавю, что я знаю этого человека, причем знаю хорошо. Старый знакомый или друг. Может, даже детства. Глядя на карикатурно искусственные, словно вылепленные из воска, черты его лица, я с чего-то унесся воспоминаниями в раннюю пору жизни и не мог не улыбнуться незнакомцу.

Потом понял, что это постаревший ведущий шоу, выходящего на NBC в одиннадцать тридцать ночи, — Генри Кассиди, которого я смотрел каждый вечер в первые бессмысленные годы на Западе, когда языковой барьер еще мешал мне жить нормально.

Появление Генри вызвало ажиотаж среди публики. Несколько человек захлопали в ладоши. Хотя Генри далеко не первый номер среди ведущих, это было совершенно не важно — главное, что его лицо регулярно мелькало по телевизору, а это значит, что он не был одним из нас. Кто-то из толпы выкрикнул фразу: «Если вы смеетесь слишком много и у вас болят губы, это значит, что вы смотрите шоу Генри Кассиди, так что звоните на горячую линию по телефону 212…» Наверное это была одна из визитных карточек шоу Генри.

Мистер Кассиди не обратил внимания на резонанс, вызванный появлением его персоны, просто вышел из лимузина, хлопнув дверью. Публика не могла поверить в то, что это происходит на самом деле, что простые смертные стоят на одной земле с небожителем.

— Мы же договорились с тобой встретиться на Принц стрит, Лиз? — нежно обратился Генри к моей напарнице. С шуточным укором. — И что ты делаешь с этим отвратительным животным, Лиз? — добавил он, сощурившись на кота так, будто смотреть на это ниже его статуса.

— Вовсе не отвратительное и не животное, Генри! Я шла по Астор Плейс, увидела этого брошенного всеми, одинокого беднягу и решила усыновить.

— Усыновить! — всплеснул руками Генри Кассиди и залился тем же деланным смехом, каким смеялся по телевизору. Смехом, сделанным из того же искусственного материала, что и черты его лица. — Мы опаздываем на вечеринку.

— Но я хочу усыновить этого бедного кота! — чуть не топнула она ногой.

— Ты не можешь взять эту тварь, Лиз!

— Он такой милый!

— Обещаю тебе купить бенгальского короткошерстого кота. Только брось эту гадину и поскорее садись в машину. И, будь добра, постарайся прийти в свое обычное состояние и выкинуть из головы весь этот альтруизм к тому времени, как мы подъедем к Тридцатой улице.

Девушка, не глядя на меня, небрежным движением передала мне на руки котенка и скрылась в лимузине. Мистер Генри Кассиди дал несколько автографов и направился к автомобилю вслед за ней. Несколько человек опять захлопали в ладоши, когда машина, тронувшись с места, взревела и выехала на Бродвей.

Я остался стоять с котиком на руках, не зная, что делать дальше. Только сейчас я заметил, что он облезлый и на одном глазу бельмо.

— В этом городе полно бездомных котов, — донеслась до меня из толпы неприязненная реплика, явно ставящая мне это в вину. Было непонятно, к кому из нас двоих относилось «бездомный». — Легко подхватить оригинальную болезнь в нашем славном городе.

Теперь все смотрели на меня с опаской и недоверием, перформанс из блистательного и гламурного превратился в неопрятное отталкивающее зрелище. Я чувствовал себя крайне неуютно.

Я вновь увидел ту же полицейскую машину, проплывающую уже в обратную сторону, и морды копов, разглядывающих меня еще с большим подозрением, чем раньше. С бездомным котом на руках посередине улицы я и сам почувствовал себя подозрительным типом.

Я вышел на Астор Плейс, где стоял известный всем куб, балансирующий на одной из своих вершин. Около него ошивалась компания на биомексах. Я вошел на площадь и приложил кошку к кубу. Она заскользила вниз, заскребла когтями по гладкой поверхности и жалобно замяукала. Я сел у подножья и обхватил голову руками. Чувствовал себя окончательным мерзавцем. Каждое новое взвизгивание резало мне душу. Наконец животное спрыгнуло и побежало на газон. В ту секунду, когда котяра остановился на травке перед проезжей частью, он уже был обычной чужой бездомной кошкой, и мысль, что я имею к нему отношение, выглядела абсурдной. Я удивился, что просто отпустить бездомную кошку гулять по своим делам — это такое очевидное решение проблемы.

Рядом со мной у куба сидел парень и, так же, как я, наблюдал за трюками, которые выделывали ребята на биомексах. Их прикид мне не нравился. Шмотки были настолько альтернативные, что не несли в себе функцию одежды. Парень рядом со мной был одет так же, как эти на великах. Я решил, что кто-то взял его велосипед и он дожидается своей очереди, чтобы сесть на него и взяться за свои кульбиты.

Он мрачно смотрел на ребят на биомексах, потом сказал, что эти ребятки на велосипедиках достали его в конец. Я сказал, что думал, он из них. Он повернулся ко мне, выпучил глаза и спросил, не обкурился ли я крэком. В руках у него была пачка Marlboro. Он показал ее и сказал, что, если перевернуть пачку вверх ногами и прочитать, то получится «ужасный еврей» — и дал мне пачку, чтобы я убедился. Я взял, перевернул ее и попробовал прочитать так, как он сказал.

Парень посмотрел на меня, подождал и спросил:

— Прочитал?

Я ответил, что, во-первых, не хватает начальной буквы H, и что R и B не в ту сторону. Он пристально посмотрел мне в глаза и сказал: