Леонид обязательно умрет - Дмитрий Липскеров

Паничкин находился в состоянии такого изумленного потрясения, что более не в силах был оставаться в боксе с Северцевым, спешно покинул его, дав команду запереть девятнадцатый наглухо.

– Кормить? – поинтересовался завхоз психиатру в спину.

– Что?

– Найденыша кормить?

– Конечно, конечно! – ответствовал Паничкин через плечо. – Мы же люди, в конце концов!

«А если мы Ирочку не кормили, то что, теперь не люди?» – задал себе вопрос Берегивода.

Еще два дня мучился в своем кабинете главный психиатр. Десятки разных предположений проскальзывали в его воспаленном мозгу. И научные версии возникали о происхождении семилетнего Тарзана, о возможности его выживания при полном отсутствии пищи, а тем более воды. Летаргия? Мумифицирование? Тьфу, глупость какая!.. И бытовые предположения обдумывались – нарочное мистифицирование его, психиатра Паничкина, с целью дискредитации! В этом он подозревал бывшего следователя Берегиводу…

Ближе к вечеру усталый мозг выдавал совсем страшные вещи. Мальчишка – вовсе не мальчишка, а дьявольское воплощение, или, того хуже, – божественное. То или другое послано для расправы с Паничкиным за посильное участие в злых временах… При таких мыслях Паничкин глотал по три таблетки феназепама, запивая транквилизатор коньяком. Через пять минут его плоть охватывала блаженная нега, он был готов дружить и с Богом, и с дьяволом, а потом, расслабленным, засыпал на кожаной кушетке прямо в кабинете.

Изможденным на утро третьего дня до последнего края, Паничкин распорядился по телефону отмыть пациента Северцева в душе, постричь цивильно и накормить обедом, предназначенным для персонала. Затем одеть мальчика во все новое больничное и доставить к нему, Паничкину, прямо в кабинет для терапии.

Что и было сделано.

Леонид, одетый во все новенькое – белое, сидел напротив стола психиатра, а взгляд его был ангельски покорным, будто мальчик продолжал просить прощения за давешние оскорбления.

Паничкин постарался улыбнуться, потом спросил сипло:

– Тебя как зовут?

– Леонид, – ответил невольник советской психиатрии.

– Да-да. А меня Паничкин. Доктор Паничкин.

– Очень приятно.

– И мне…

Потом они долго молчали. Леонид не отрывал своего чистого взгляда от психиатра, тот в свою очередь потупленно глядел в пол, иногда лишь вскидываясь головой.

– Вы так не расстраивайтесь, – предложил Леонид. – Все будет хорошо.

– А как ты выжил? – неожиданно вырвалось у Паничкина.

– Все очень просто, – пояснил Северцев, – мне Данилка помогал.

– Это какой Данилка?

– Которого вместо меня на саночках свезли.

– Он что, тоже выжил?

– Выжил!.. Он вас тоже навестит!.. И Ирочка!

Были речи мальчишки абсолютно ненормальными на взгляд Паничкина, показывающие на шизофренический диагноз. Но психиатру все равно стало почему-то страшно, как никогда в жизни, хотя перевидал он на своем веку столько шизофреников, сколько нормальных людей не видел.

– Шутишь?

Леонид улыбнулся виновато и признался:

– Шучу! Разве может мертвый олигофрен мне помочь?

– Нет, – твердо ответил психиатр.

– Значит, шутка.

И здесь Паничкин все понял. Мысли побежали скоренько, складываясь в логическое построение.

Точно!!! Завхоз Берегивода! Бывший следак!.. Его кровавых рук дело!.. С его слов, якобы замки не открывались много лет! А где тому свидетели?.. Заставил, гэбэшная сволочь, персонал молчать о том, что мальчика кормили, учили и его психика вошла в нормальное русло! Подставу готовил, расстрельщик, коварную!.. Ишь, изощренный деспот, еще надпись соорудил пугающую! Своим дерьмом нагадил или?..

Главный психиатр просиял лицом. Теперь ему все было ясно, как в весеннее солнечное утро ясно в небесах.

– Берегивода? – заговорщицки вопросил он.

Леонид покорно согласился.

– Да. Вы – проницательный!

– Тридцать лет в психиатрии!

– Солидно.

– А тебе сколько лет?

– Семь.

– А мыслишь на восемь.

– Спасибо.

– А зачем Берегивода хотел подставить меня? Отвечай смело, меня можешь не бояться!

– Не знаю, – с неподкупной искренностью ответил Леонид. – Я мальчик, я таких вещей не понимаю. Мне семь лет, и я хочу в школу!

– В школу?

– Учиться.

– Учиться?.. Какие же проблемы! Освидетельствование пройдешь и… На здоровье! Всем маленьким мальчикам надо учиться!.. Знаешь ли ты, кто такой Эйнштейн?

– Это фамилия Данилки?

Паничкин был полностью удовлетворен. Страх уже покинул его организм, он вновь ощущал себя маститым психиатром, который в состоянии справиться с любым, самым замысловатым случаем. А с Берегиводой надо разобраться как можно скорее!.. У него, Паничкина, еще много связей в компетентных органах осталось!..

Мальчику он еще раз ответственно обещал, что комиссии произведут все необходимые формальности и отпустят Леню в школу…

Вечером того же дня психиатр Паничкин связался с генералом Комитета государственной безопасности, с которым имел хоть и не дружеские, но вполне доверительные отношения. Он коротко рассказал о произошедшем и о завхозе Берегиводе.

– Очень странный тип! – закончил рассказ Паничкин.

– Поможем! – обещал генерал. – Я тебе завтра человечка подошлю, поговори с ним об этом.

На следующий день в кабинет Главного психиатра вошел человек в штатском, который без стеснений подошел прямо к письменному столу главврача и представился:

– Полковник Дронин!..

…Возвращаясь из психиатрической клиники, полковник Дронин с некоторой грустью размышлял о превратностях судьбы и о том, что все в этом мире закольцовано, не бывает линий, идущих в никуда! Прав тот безумец, утверждавший, что и параллельные прямые пересекаются!

Никак не мог предположить полковник, что фамилия Северцев еще когда-нибудь ему встретится. Сначала он не мог припомнить, мучился, сидя в кабинете психиатра, знакомостью, а как только вышел на улицу, тотчас в голове все прояснилось. Северцев, он же Криницин. Особо опасный преступник! С его бабой, умершей от родов, имел связь дронинский друг Платон Антонов, который очень странно ушел из жизни…

Воспоминания накатили на офицера, он что-то прикинул в уме, посчитал, получалось, что мальчишке должно было быть сейчас семь лет.

Почему в сумасшедшем доме?.. Вообще очень странная история!.. Какой-то завхоз Берегивода, вроде бывший следователь… Ну, его-то он, Дронин, пробьет!.. Сам этот Паничкин ему показался не совсем в своем уме, но, как говорят, любого психиатра можно спокойно поменять местами с пациентом… Северцев Леонид Павлович!.. Каким же способом этому мальчишке остались фамилия и отчество преступника? Такие дети должны поступать в сиротские дома обезличенными. Там им дают новые имена и фамилии, чтобы впоследствии никаких недоразумений не возникало, чтобы будущие граждане СССР не совестились своим преступным происхождением. Сейчас не тридцать седьмой год!..

Вернувшись в свое ведомство, Дронин отдал два приказа:

– Поднимите мне дело Криницина за шестьдесят четвертый год, он по уголовке проходил особо опасной, и пробейте Берегиводу Николая Трофимовича. Говорят, он из наших бывших!

– Бывших не бывает, – ответили расхожей фразой.

О том он и сам знал.

А вдруг этот Северцев-Криницин все же сын Платона?.. Надо будет взглянуть на мальчика!..

В то же самое время Леонид Павлович Северцев, переведенный в санаторное отделение психиатрической больницы, лежал на кровати, руки под голову, глядел в растрескавшийся потолок и все время думал.

Мысли мальчика проистекали в русле обдумывания своего будущего. Леонид никак не связывал его с пребыванием в психушке, пусть даже в санаторном отделении. Его здешнее окружение – такие же дегенераты, как и все дети в этом заведении. Санаторное, буйное – никакой разницы! Леонид также полагал, что и вне стен психиатрического заведения все дети – кретины. Мальчик вообще не выносил человеческую глупость, детское же скудоумие просто приводило его в бешенство. Леонид, не задумываясь, раздавал своим соседям оплеухи, когда они, несмышленые, приставали с предложениями поиграть, например, в доктора и пациента. Ему нравилось, как завывают эти уродливые создания, утирая кровавую юшку из-под разбитых носов…

– Вот вам доктор!

А этот Паничкин, у которого мозги свело от непонимания и который, гад, забыл о нем на семь лет, оставив без пищи и воды! Когда-нибудь он этому негодяю пустит в ухо сотню рыжих муравьев… Сейчас же необходимо пользоваться хитростью и умом, чтобы не застрять в таком отвратительном месте на всю жизнь!..

Самый тяжелый момент – объяснить, как он продержался такое немыслимое время без пищи и воды… Честно говоря, Леонид и сам не ведал, каким образом такое произошло, испытывая в настоящее время постоянное чувство голода и жажду. Видимо, при крайней опасности организм настроил себя на автономное существование, на некую форму медитации. Шестилетний плач – медитация! Но об этом также следует молчать. Надо говорить только то, что понятно. А то, что способен понять Паничкин, психиатр сам ему подсказал. «Буду все валить на Берегиводу! Он меня кормил и поил. И разговаривать выучил тоже он. А писать и читать я не умею!..»