Меченосец - Валерий Большаков

Араб поклонился и ответил:

– Меня зовут Ахмед ибн-Фадлан ибн-аль-Аббас ибн-Рашид ибн-Хаммад. Я прибыл в эту холодную страну из славного города Багдада, дабы помогать послу святейшего халифа в его славных делах... Во имя Аллаха, велик Он и всевышен!

– Да уж, славных дел вы натворили, – проворчал Клык. – Распалили булгар так, что те взбесились!

Ибн Фадлан прижал пятерню к сердцу и поклонился.

– Ладно, чего уж там... – махнул рукой князь. – Присутствуй.

Араб отвесил дежурный поклон и осторожно поинтересовался:

– Обычай сжигания мертвых известен в Индии, где люди поклоняются множеству богов. Русы тоже предают своих мертвецов огню. Мы же, боящиеся Аллаха, хороним их. Чей же обычай лучше?

Боевой Клык фыркнул и ответил со снисхождением:

– Вы, арабы, глупый народ. Вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его в землю, где он становится добычей пресмыкающихся и червей. Мы же сжигаем павшего или умершего в огне, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай! – Громко захохотав, князь добавил: – По любви богов к Адулбу, наслали они ветер, так что огонь охватит его в час!

И подлинно, не прошло и часа, как ладья с умершим и подругой его обратилась в пепел.

Рассеялся дым, и князь вновь созвал своих гридней – таскать землю на щитах и засыпать место последней стоянки лодьи. Дружина взялась за дело споро, так что к вечеру на берегу возник курган. На вершине его вкопали деревянный столб, обтесанный с одной стороны, и жрец выжег на нем имя похороненного, а ниже – имя великого князя: «АДУЛБ ПОЛУНОЧНИК – ХАЛЕГ ВЕДУН».

Погас один большой костер, зато разгорелось много малых, словно отмечая торжество жизни над смертью. Началась поминальная тризна.

Дорогое вино заморское лилось рекой, что уж говорить о выдержанном меде – хоть топись в нем. Олег отведал медку, выдул полный кубок – хорошо пошло.

– Закусывать надо, – сказал Пончик.

Сухов вяло махнул рукой и подставил кубок расторопному рабу-кравчему. Тот живо плеснул новую порцию меду.

Сколько он выхлебал хмельного напитка, Олег не упомнил. Проснувшись посреди ночи, Сухов обнаружил себя голым, на расстеленной овчине. Земля, до того опаленная костром, грела сквозь шкуру так, что на коже пот высыпал бисером.

Рядом, круглой попой к нему, спала голая девица. Кто такая?..

Сухов приподнялся на локтях и огляделся. Он лежал на берегу, среди гаснущих огней. В дрожащих отсветах угадывались спящие товарищи, богатырский храп звучал на все голоса.

Поискав одежу и оружие, Олег обнаружил их рядом с собою и успокоился. Подумал-подумал и шлепнул девицу по упругой заднице. Нечаянная любовь живо обернулась к нему, залопотала не по-русски, придвинулась, подлащиваясь и раздвигая ноги. Хорошенькая вроде, пригляделся Олег.

Так и не познакомившись с девушкой, он овладел ею. Сухов мял большие груди с торчащими сосками, рассеянно слушал стоны и горячие аханья, а сам вспоминал Елену Мелиссину.

Удивительно, но случайная наложница излечила ему душу, утешив тело. Тоска истаяла, зато родилось ожидание.

А рано утром князь низко поклонился кургану с прахом Адулба и объявил:

– Пора!

Лодьи по очереди отваливали от булгарского берега и выгребали на стрежень великой реки.

Землями сувазов и арису, черемисов и мери флотилия поднялась до реки Шексны, переправилась в озеро Весь, то бишь Белое, оттуда волоками добралась до Онего, через реку Сувяр выплыла на простор озера Нево и свернула к устью реки Оклоги[48]. Вскорости по правую руку открылась древняя столица Гардарики – Альдейгьюборг, с могучей крепостью, сложенной из камня по приказу Халега Ведуна, перенесшего престол свой в Ногард, Новый город, заложенный совсем недавно на вливе Оклоги, там, где мутная река вытекала из Ильмерь-озера.

Туда и потянулись лодьи, одолевая пороги, пока не завиднелся вдали новый стольный град, не зажелтели свежим деревом его стены. Город продолжал строиться – от крепости на правом берегу на берег левый тянули Великий мост, рубились из дуба кургузые башни, беря под защиту Славенский конец Новгорода.

Лодьи приставали к набережной Буян, и варяги вскакивали со скамей, ревели от восторга, изо всей силы колотя друг друга по спинам и плечам. Они дома! Дома!

И только Олег оставался спокойным в общей кутерьме, ибо его дом был очень далеко отсюда...

Часть вторая

«ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ»

Глава 9,

в которой Олег отправляется на юг

Лето кончилось скоро. По утрам стало холодать, леса переоделись, пятная багрецом и желтью хмурые сосняки и ельники. Но не долго красовались лиственные породы – задули ветра каленые, и все пышное убранство опало, оголяя корявые ветви. Набежали тучи, спрятали сочную голубизну небес, вывалили снегу по колено, и весь видимый мир перекрасился в цвета зимнего триколора – белый, черный и серый.

И вот перелистнулся календарь на месяц грудень, предпоследний в году. Олег заметил, что для варягов зимовка не тянулась, как для него. Русы продолжали жить как жили, не откладывая бытие на потом. Пили, ели, спали, целые турниры по тавлеям разыгрывали. Подружек заводили. И каждый день учились побеждать – уж за этим Инегельд следил в оба глаза, спуску не давал.

Беготня по лесным тропам, борьба и кулачные бои, упражнения с мечом, с луком и стрелами, с дротиками, долгие разговоры у костров, где воспоминания о реальных битвах причудливо мешались с вымышленными победами, – вся эта «боевая и политическая подготовка» ужимала время, ускоряла тягомотное перетекание секунд в минуты, минут в часы, часов в дни и недели. Олег и сам бы не заметил, если бы ему не напомнили – сегодня 24 студня! Праздник! Йоль называется. Самая длинная ночь в году. После нее света будет прибавляться, зима на убыль пойдет, повернет к теплу и вешнему растополью.

– Ты где встречать-то будешь? – прогудел Малютка Свен.

– Не знаю, – пожал плечами Олег, плотнее запахивая теплый овчинный полушубок.

– Пошли с нами, – пригласил Свен. – Фудри будет, и Стегги, и Пончик. Князь обещал подойти... Чего одному сидеть?

– Пошли! – махнул рукой Сухов.

– Во! – оживился Малютка. – Хозяйка еще и пирожков напечь грозилась – с ягодой! Дюже вкусные!

А Новогород не очень-то и тишел на ночь глядя. И в темноте не тонул. Группки парней и девушек, хохоча во все горло или прыская в ладошку, перебегали от дома к дому, плясали вкруг костров, шатались по улицам, пели песни и махали факелами в такт. С наступающим!

Дом, где гостила «чертова дюжина», был из богатых – большая усадьба постройками своими брала двор в обхват, замыкала его неровным квадратом. Даже ворота были сделаны аркой под вторым этажом хозяйского «теремка».

Пировали в отдельной избе – «столовой». В ней было натоплено, сизый дым стлался повыше полок-сыпух, циклончиком крутясь под дымогоном. Посреди обширной хоромины стоял длинный, крепкий стол, скобленный дожелта. И чего только не было на том столе! На солилах – общих деревянных блюдах – дымилось жареное мясо, горячее, исходящее духовистым соком и влекущее голодный взор румяной корочкой. В деревянных ведерках плескался мед, стояла даже корчага с «зеленым» вином – так тут почему-то прозывали вино белое. А посередке курчавилась паром целая гора выпечки – пирожков, расстегаев, булок, кренделей...

По лавкам сидело человек десять гридней, к молодежи присоседился Турберн Железнобокий, большая и шумная душа компании. Турберн спорил с Хуртой Славинским, белобрысым веснушчатым парнем, принявшим крещение. Спор шел на опасные темы.

– Да не могла Мария бога родить! – наседал Турберн. – Никак не могла!

– Пресвятая она... – пробубнил Хурта.

– Да хоть какая! Все одно – не богиня. Женщина! И что вы так баб шугаетесь? «Непорочное зачатие»... Можно подумать, бывает иное!

– Все мы во грехе рождены... – бубнил Хурта.

Олег скинул полушубок, подумал и разделся до рубахи.

– Знаешь, Хурта, – вздохнул Железнобокий, – я б еще понял, если бы дите от брака с сестрой родилось или, там, от отца с дочерью. Вот то грех! Потому как родная кровь смешана, и дитю тому хворым быть и тямом скорбеть. Но если люба мне девка, и понесет она от меня – где ж тут грех?!

– В блуде!

– Кончайте эту тему, – не выдержал Олег. – Ты, Хурта, не помнишь случайно, какую такую новую заповедь Иисус дал?

– Возлюби ближнего, – буркнул Славинский.

– О! – поднял палец Олег. – Вот и возлюби Железнобокого, пока тот не рассердился всерьез и не накидал тебе пачек... Может, закусим? – предложил он. – А то остынет.

– Давайте... – проворчал Турберн и потер зачесавшийся глаз. – Давайте сначала выпьем!

И они выпили. Трижды. Хмельной мед и выдержанное вино смягчили души, добавили к праздничному настроению хмельной радости.

Хурта впал в задумчивость. Ивор Пожиратель Смерти тоже порой замирал, уставясь в «красный угол», где в пламени светильника отсвечивали лики богов, вырезанные из дуба. Огонек прыгал, мерцал, тени шевелились, и казалось, боги пытаются что-то сказать, раздувая щеки, кривя брови, но никто не слышит гласа их...