Лебеди остаются на Урале - Анвер Гадеевич Бикчентаев

какой-то! С таким не развернешься. Придется нажать на секретаря высокими авторитетами».

— Экспедиция, по существу, создана и послана академиком Губкиным, за ней пристально следит нарком Орджоникидзе. Мы, в том числе и я, только исполнители их воли…

Алтынбаев, перестав протирать стекла очков, перебил Белова:

— Оставим историю. Разве важно, кто создал экспедицию?.. Кстати, башкирская партийная организация тоже не сидела сложа руки. Мы все время теребили Москву. В конечном итоге и это не важно. Из переписки с главком выяснилось, что экспедиция интересуется только горными районами. Так будьте добры, объясните мне: почему изменился первоначальный план?

Белов замялся.

— Одним словом этого не объяснишь… Придется, как я вижу, прочитать целую лекцию.

Собеседник закивал головой.

— Лекцию так лекцию. Нам, партийным работникам, не часто приходится слушать вашего брата специалиста. Чаще нам самим приходится ораторствовать.

Беседа неожиданно становилась интересной. Белов незаметно для себя увлекся. Он вспомнил всех геологов, побывавших в Башкирии, и изложил их противоречивые высказывания об уральской нефти, которая лежит глубоко в недрах земли. Руками ее не прощупаешь. В общем, рискованное дело поиски нефти. Тут побывали даже представители братьев Нобель, их тоже интересовала башкирская нефть. А горный департамент отказался вести бурение «за счет казны», несмотря на упорство уральского геолога Кандыкина…

Алтынбаев вдруг вставил:

— После гражданской войны тут бурили, не правда ли?

— Бурили, да вся беда в том, что техника тогда была очень несовершенная. Самая глубокая скважина 1919—1921 годов не достигала и сорока метров. А без глубоких скважин ничего нельзя точно определить.

Алтынбаев, сняв очки, развел руками.

— Так, может быть, ты объяснишь мне, почему так упорно вы держитесь за пашни Карасяя? Мне Ясави жаловался на тебя.

Белова начинал сердить дотошный секретарь:

— Ну, тут вопрос специальный.

— А все-таки?

Пришлось рассказать об исследованиях сейсмологов.

— Возле Карасяя пласты как раз образуют свод — наиболее благоприятные условия для скопления мигрирующей нефти. И это определило наш выбор.

Будущий промышленный гигант, Черниковский комбинат, куда спешил секретарь обкома, оказался недалеко от Уфы. Алтынбаев и Белов ходили по строительной площадке, уточняя, где будет главный корпус комбината и будущий социалистический город. Откуда дуют ветры, не будут ли они гнать дым из заводских труб на город? Что сделано для водоснабжения? Откуда будут брать воду — из Белой или Уфимки?..

Иногда Алтынбаев спрашивал о чем-нибудь у Белова, но тот только пожимал плечами, отговариваясь тем, что он не градостроитель…

Белов ходил по пятам за Алтынбаевым, чувствуя себя неловко в новой для него роли экскурсанта. Строители комбината перешептывались за его спиной, принимая Белова за архитектора из Москвы. Ему начало казаться, что Алтынбаев повез его с собой для того, чтобы дать ему «почувствовать масштаб»: наглядно показать, что их экспедиция не единственное дело, которым занята сейчас Башкирия.

На обратном пути, когда старая машина упрямо карабкалась в гору, Алтынбаев улыбнулся.

— Через каких-нибудь двадцать лет новый город обгонит нашу Уфу… А тебе, дорогой, не избежать еще одного собрания колхозников. Докажи, что земля хранит нефть, а в остальном я тебе помогу.

Про себя Алтынбаев подумал: «Самоуверен и напорист, видать. Хотел взять барьер с ходу, да не тут-то было. Наши крестьяне гордые, с ними надо говорить умно».

— Я не могу приказать колхозу удовлетворить твои требования, — продолжал он. — Должен сказать, своим анархизмом ты уже немало повредил делу. С самого начала следовало опереться на помощь партийных органов… Хорошо, что не оправдываешься. Докладную оставь в обкоме и жди меня в самом скором времени в Карасяе. Придется помирить тебя с Ясави. Одному тебе не справиться с ним. Ясави, пожалуй, и меня не сразу послушает.

На прощанье Белов крепко пожал руку секретарю, молча благодаря его за науку.

2

С каждым из них в отдельности Белов уже встречался: с Ясави — в Карасяе на собрании, с Алтынбаевым — в Уфе. «Интересно, как поведет себя теперь Ясави? Ведь перед ним не приезжий неизвестный ему геолог, а сам секретарь обкома!» — подумал Белов, когда они втроем снова встретились в Карасяе.

Он не учел одного обстоятельства: Алтынбаев для Ясави был не только секретарем обкома, но и фронтовым другом…

В последнее время Артем Алексеевич вовсе перестал заниматься своим непосредственным делом — геологией: он или сломя голову скакал на коне, или заседал, или «вправлял мозги» тем, кто не выполнял его приказаний, или прорабатывал кого-нибудь, или сам выслушивал упреки.

С каждым днем Белов открывал в себе новые качества, о существовании которых раньше не догадывался. Он, оказывается, мог нашуметь, накричать на человека, как это случилось с Бураном, когда тот отказался седлать коня и потребовал перевести себя на буровую. Так, наверно, и вырабатывается административная жилка. Выяснилось, что он неплохо владеет и военным искусством — тактикой и стратегией… Постепенно он оттеснял Великорецкого и прибирал к рукам дела. Все члены экспедиции, хотели они того или нет, вынуждены были заниматься подготовкой к бурению. Изыскания на горном плато как-то сами собой приобрели второстепенное значение.

Сегодня решается вопрос об отторжении колхозной земли для будущей буровой конторы… Тоже трудное дело…

Между председателем колхоза и секретарем обкома партии происходил удивительный разговор. Начав спор на башкирском языке, которого Белов не понимал, они в конце концов перешли на русский.

— Я говорю о счастье, — гудел Ясави. — Вот ты секретарь обкома, тебе виднее, ты вроде как на горе стоишь. Скажи откровенно: разве мы не добились заметных успехов за эти годы колхозной жизни? А что будет впереди? Дай только срок! Еще недавно Карасяй угасал у всех на глазах. Сколько матери ни рожали детей, столько и забирало их кладбище. Каждую весну из аула уходили десятки крестьян в поисках работы, и редко кто из них возвращался домой.

«Зачем Ясави начал издалека, с истории?» — подумал Белов.

К его удивлению, Алтынбаев молчал, старательно рассматривая свои очки. То дул на стекло, то вытирал их носовым платком или принимался разглядывать роговую оправу.

— Смотри, какие хлеба растим! — развел руками Ясави. — У кого раньше были такие урожаи? Помещик Семенов собирал с десятины сорок пудов, мулла Билал — тридцать пять. А ты спроси, сколько мы собрали в прошлом году, и я тебе отвечу: каждая десятина дала почти по шестьдесят пудов. И поверь мне, будем собирать еще больше!..

Ясави говорил долго.

— Неужели тебе будет тесно, если в долине поставят вышки? — вдруг спросил его Алтынбаев.

— О чем же я и говорю! — обрадовался Ясави. — Конечно, будет тесно. Ты, наверно, забыл, Тагир, как убили твоего отца на меже за десять саженей земли? Земля для крестьянина — что воздух для растения или вода для рыбы…

Голос Ясави поднялся