Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

Летом 1139 года «нача» Всеволод Ольгович «замышляти на Володимериче и на Мстиславиче, надеяся силе своей и хоте сам всю землю держати с своею братьею», — свидетельствует летописец{132}. Причем Всеволод чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы начать военные действия одновременно на нескольких направлениях, препятствуя тем самым объединению князей «Мономахова племени». Его двоюродный брат Изяслав Давыдович вместе с половецкими отрядами двинулся к Владимиру-Волынскому, против князя Изяслава Мстиславича. Сам же Всеволод с братом Святославом выступил к Переяславлю, где княжил Андрей Владимирович Добрый.

Однако ни на одном из этих направлений успех не был достигнут. Посланное на Волынь войско дошло только до Горыни — пограничной реки между Киевской и Волынской землями и, «пополошившеся», повернуло обратно. Испугала ли их угроза ответных действий Изяслава Мстиславича, или же переполох случился по другой причине, летописи не объясняют.

Самому Всеволоду также не удалось добиться успеха. Он потребовал от Андрея добровольно оставить Переяславль и перейти на княжение в Курск (младший брат Всеволода Ольговича, князь Глеб Курский, умер осенью 1138 года). В Переяславле же должен был сесть на княжение Святослав Ольгович.

Трудно сказать, на что надеялся Всеволод. Может быть, на миролюбие и уступчивость Андрея, отнюдь не стяжавшего себе славу грозного воина? Тем более что одновременно Всеволод угрожал войной и Вячеславу Туровскому, и Ростиславу Смоленскому, и даже Юрию Суздальскому, так что надеяться на помощь братьев и племянников Андрею не приходилось. Но если так, то Всеволод явно просчитался. Добровольный отказ от «отчего» Переяславля лег бы несмываемым пятном позора и на самого Андрея Владимировича, и на все его семейство. Переяславль оставался родовым гнездом Мономашичей, их «отчиной» и «дединой», и Андрей — а вместе с ним и его дружина — готов был умереть за него.

Летописи сохранили его исполненный достоинства ответ на требование Всеволода Ольговича: «Лепьши ми того смерть и с дружиною на своей отцине и на дедине взяти, нежели Курское княжение. Отець мои Курьске не седел, но в Переяславли. Хочю на своей отчине смерть прияти. Оже ти, брате, не досыти волости, всю землю Рускую дьржачи, а хо-щеши сея волости, а убив мене, а тобе волость. А жив не иду из своей волости». (Впоследствии слова эти стали едва ли не поговоркой. Даниил Заточник, автор знаменитого «Слова», или «Моления» (XII или XIII век), повторял их, ссылаясь почему-то на князя Ростислава — вероятнее всего, Ростислава Юрьевича, сына Юрия Долгорукого: «Не лгал бо ми Ростислав князь: “Лепше бы ми смерть, ниже Курское княжение”; такоже и мужеви: лепше смерть, ниже продолжен живот в нищети…»{133})

Слова Андрея были подтверждены делом. Когда Святослав Ольгович с войском подошел к Переяславлю (Всеволод остался на Днепре), он был наголову разбит дружиной Андрея. Переяславский князь не велел своим воинам преследовать бегущего противника, и на следующий день, 31 августа, князья стали заключать мир. Но и здесь не обошлось гладко. Андрей целовал крест 31 августа, Всеволод же должен был сделать это на следующий день. Однако в ночь на 1 сентября Переяславль загорелся. Произошло это «не от ратных», замечает летописец, а случайно, по неосторожности. На Всеволода Ольговича случившееся произвело сильное впечатление. Он не послал войско захватывать беззащитный город (как ему советовали), но целовал крест Андрею, выговорив при этом: «…то ми был Бог дал, оже ся есте сами зажгли; аже бы лиха хотел, то что бы ми годно, то же бы створил. А ныне целовал еси хрест ко мне: аже исправишь, а то добро, не исправишь ли, а Бог будет за всим».

Андрей «исправил», то есть признал Всеволода великим князем Киевским и не пытался воевать с ним. С этого времени между князьями установились добрые отношения. В конце того же года князья совместно заключили мир с половцами у Малотина (в Переяславской земле). Возможно, тогда же Андрей договорился со своим недавним соперником и неудавшимся претендентом на переяславский стол Святославом Ольговичем о заключении династического союза: впоследствии сын Андрея Владимир возьмет в жены дочь Святослава[26].

Примирился Всеволод Ольгович и с Изяславом Мстиславичем и Вячеславом Владимировичем, хотя и не сразу. Дядя и племянник направили своих послов к киевскому князю, также признавая его права на великое княжение. «Всеволод же не хоте учинити воле их, и последе съдумав, оже ему без них нелзе быти, и дав им прошение их, и крест к ним целова». Во многом этому способствовала позиция киевлян, благожелательно настроенных к князьям «Мономахова племени». Мир с ними упрочивал положение Всеволода Ольговича в Киеве лучше, чем недавние подарки и щедрое угощение.

Единственным непримиримым противником киевского князя оставался Юрий Долгорукий. В те самые дни, когда Всеволод Ольгович с братом Святославом намеревался идти к Переяславлю, он, в свою очередь, готовился к походу на Киев. Для этого Юрий объединился со своим племянником Ростиславом Смоленским. Прежняя неприязнь к Мстиславичам, обиды, чинимые теми и другими, казалось, были забыты. В августе 1139 года Юрий лично прибыл в Смоленск. Именно отсюда он обратился к новгородцам, призывая их к участию в походе. Однако новгородцы ответили отказом. Более того, 1 сентября сыну Юрия Ростиславу пришлось бежать из Новгорода к отцу.

Для Юрия это был очень чувствительный удар, фактически сорвавший все его планы относительно будущей войны. Вероятно, и Ростислав Мстиславич без новгородской помощи отказался выступить против Всеволода Ольговича. Разгневанный Юрий вместе с сыном и дружиной вынужден был возвращаться в Суздальскую землю. По пути он захватил Новый Торг (нынешний Торжок) на реке Тверце — форпост Новгорода у самой границы с Суздальской землей{134}.

Так Юрий потерпел двойную неудачу. Во-первых, на неопределенное время для него был потерян Киев, во-вторых, — Новгород. Правда, какие-то сторонники суздальского князя в Новгороде остались, и рычаги воздействия на этот город — в том числе и экономического характера — были сохранены.

Тем временем новгородцы послали в Киев за Святославом Ольговичем, однажды уже сидевшим на княжении в их городе. Святослав прибыл в Новгород с большим опозданием, 25 декабря. Однако уже вскоре он сумел вызвать к себе неприязнь новгородцев какими-то своими «злобами» и «насильем» (выражения киевского летописца). В заточение в Киев были высланы бывший новгородский посадник Константин Микульчич и некоторые другие мужи; ряд видных новгородцев, опасаясь расправы, бежали в Суздаль к князю Юрию Владимировичу. Среди них были сын бывшего новгородского посадника Иванка Павловича Судило, в будущем сам посадник, а также еще один будущий посадник Нежата Твердятич. Всех их Юрий охотно принял.