Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

Все это происходило в самом конце июля 1146 года. 30 июля (или, по другой летописи, 1 августа)[30] князь Всеволод Ольгович скончался[31]. Тут-то и выяснилось, что все клятвы Игорю сохраняли свою силу лишь до тех пор, пока был жив Всеволод.

ИЗЯСЛАВ МСТИСЛАВИЧ — КНЯЗЬ КИЕВСКИЙ

О событиях в Киеве Юрий по-прежнему узнавал со значительным опозданием, хотя все происходившее там напрямую затрагивало его.

Вокняжение Игоря не устроило никого — ни киевлян, ни жителей других городов Киевской земли, ни даже князей, бывших союзниками или вассалами Всеволода Ольговича. Сразу же после смерти Всеволода в Киеве начался мятеж, который удалось «утишить» лишь князю Святославу Ольговичу. По требованию киевского веча он целовал крест и за себя, и за своего брата Игоря на том, что князья никому не будут творить «обиды» и «насилья», а киевляне и вышгородцы сами расправятся со своими обидчиками Ратшей и Тудо-ром; в свою очередь «кияне» провозгласили князьями обоих Ольговичей: «Брат твои князь и ты», «и на том целоваше вси кияне хрест и с детми, оже под Игоремь не льстити [и] под Святославом».

Тогда же Игорь отправил гонца к князю Изяславу Мстиславичу в Переяславль с известием о смерти брата и с просьбой подтвердить прежнее крестное целование. Однако ответа так и не дождался: «Он же ни ответа ему не дасть противу той речи, ни посла к нему пусти».

Как позднее заявлял сам Изяслав, он и не собирался признавать предсмертное распоряжение Всеволода, считая его незаконным. Главное же, одновременно с гонцом от Игоря в Переяславле появились тайные посланцы от киевлян, зовущие князя на великое княжение: «Поиде, княже, к нам, хощем тебе». Зачинщиками измены летопись называет виднейших киевских бояр — тысяцкого Улеба, старого воеводу Ивана Войтишича, служившего еще Владимиру Мономаху, Лазаря Саковского и других. Позднее с тем же призывом к Изяславу Мстиславичу обратились жители Белгорода и Василева — важнейших крепостей в Киевской земле — и, что еще более важно, «черные клобуки» — торки, берендеи и другие «свои поганые», населявшие Поросье (земли по реке Роси). Если князья Ольговичи были традиционно связаны с «дикими» половцами, обитателями Степи, то переяславские князья, потомки Всеволода Ярославича и Владимира Мономаха, могли опереться на «своих поганых» — тех же степняков, еще в XI веке расселившихся на окраинах Русской земли (в пределах Киевского и Переяславского княжеств) и несших здесь, помимо прочего, сторожевую службу. Ненависть, которую питали друг к другу те и другие, привносила в междоусобные войны Ольговичей и Мономашичей совершенно особые формы степной жестокости.

Прежде чем принять окончательное решение, князь Изяслав Мстиславич отстоял молебен в соборной церкви Архангела Михаила и взял благословение у переяславского епископа Евфимия (он занял кафедру в 1141 году). Евфимий и освободил его от крестного целования, данного прежде Всеволоду Ольговичу. «Всеволода есми имел в правду брата стар[е]ишаго, — объявлял позднее Изяслав дружине, — за-неже ми брат и зять, старей мене, яко отець. А с сими (с Игорем и Святославом. — А.К.), како ми Бог дасть и сила Животворящаго креста: да любо си голову положю перед вами, любо си налезу стол деда своего и отца своего». Дружина восприняла эти слова как вполне достойные князя. Решение спора о княжении в Киеве было отдано на «Божий суд», то есть предоставлено оружию.

Собрав «воев», Изяслав выступил из Переяславля, переправился через Днепр у Зарубского брода и двинулся к Киеву. Повсюду его встречали с ликованием, У небольшого городка Дернового князь соединился с «черными клобуками» и «поршанами» (жителями Поросья), отчего его войско сразу же увеличилось в несколько раз. Сюда же прибыли и новые «мужи» от киевлян, подтверждавших свой выбор: «Ты наш князь, поеди [на] Олговичь… кде узрим стяг твои, ту и мы с тобою готови есмы». Сам же Игорь до времени ничего не знал о предательстве своих первейших воевод.

Игорь был обречен. Единственное, на кого он мог опереться, — так это на своих двоюродных братьев Давыдовичей. Он вновь просил их подтвердить свое прежнее крестное целование, а те взамен стали выпрашивать себе новые волости. Игорь обещал им все, что они просили, лишь бы Давыдовичи поскорее пришли ему на выручку. Летопись сообщает, что черниговский епископ Онуфрий — вероятно, слишком хорошо знавший нрав и привычки своих князей — особо настаивал в те дни на недопустимости нарушения крестного целования и призывал священников возвестить об этом по всем церквам: «Аще кто сего крестьное целования съступить, а проклят будеть Господьскима 12 праздникома». Но Давыдовичи все же отступились от данного на кресте слова и не пришли на помощь своему двоюродному брату. Наверное, куда раньше Игоря они увидели всю безнадежность его положения.

13 августа 1146 года у валов Киевской крепости разыгралось сражение, ставшее последним для князя Игоря Ольговича. В решающий момент киевское войско во главе с тысяцким Улебом и воеводой Иваном Войтишичем перешло на сторону Изяслава Мстиславича; берендеи, переправившись через Лыбедь, захватили обозы Игоря у самых Золотых ворот. Игорю остались верны лишь его собственная дружина и дружины его брата Святослава и племянника Святослава Всеволодовича. «Видив же то Игорь, и Святослав, и сыновец его Всеволодичь, не смятошася, но поидоша противу Изяславу». Однако пробиться сквозь полки противника уже не было никакой возможности; Изяславовы вой теснили их со всех сторон, берендеи зашли с тыла «с саблями и почаша я сечи». Дружины Ольговичей были рассеяны и большей частью истреблены; князья обратились в бегство. Святославу Ольговичу удалось бежать за Днепр; Игорь же заехал в болота, «и угрязе под ним конь». Передвигаться самостоятельно Игорь уже не мог, «бе бо ногама болен»; он провел в болотах четыре дня, после чего его отыскали и привели к Изяславу. Новый киевский князь повелел заковать своего недавнего соперника в железа и отправил в Переяславль, где посадил в монастырь Святого Иоанна в «поруб» — монастырскую темницу без окон и дверей{147}.

Так Изяслав Мстиславич стал киевским князем. «С великою славою и честью», благодаря «Бога и силу Животворящаго креста о таковой помощи Его», он в тот же день въехал в Киев. «И выидоша противу ему множество народа, игуме-ни с черноризьци и попове всего города Киева в ризах; и приеха к Святой Софьи, и поклонися Святой Богородици, и седе на столе деда своего и отца своего». Можно сказать, что именно громкие имена отца и деда прежде всего обеспечили Изяславу победу — Киев восторженно встречал возвращение на «златой» стол представителя «Мономахова племени». Тем более что моральное торжество от победы над Ольговичами было подкреплено и материально: исполняя древний, еще родовой, обычай, Изяслав отдал на разграбление киевлянам и своей дружине все захваченное в Киеве имущество Всеволода и Игоря: «и села, и скоты, и взяша именья много в домех и в монастырех». Тогда же Изяслав примирился с сыном Всеволода Ольговича Святославом. С поля битвы тот бежал в Киев, где укрылся в Ирининском монастыре, но был вытащен оттуда и приведен к Изяславу. «И рече ему (Изяслав. — А.К.): “Свои ми еси сестричичь (то есть родной племянник, сын сестры. — А.К.), и поча и водити подле ся». Изяслав конечно же отобрал у племянника Владимир-Волынский, однако привел его к крестному целованию и дал взамен Бужск, Межибожье и Котельницу (всего пять городов на западной границе Киевского княжества). Еще со времен Витичевского съезда 1100 года эти города воспринимались как своего рода «отступное» за Владимир-Волынский.