Море имен - Ольга Онойко

Алей подумал, что успеет застать Осень за обедом. Время шло, нужно было действовать. Понимание – дело большое, но само по себе проблему не решает. Где-то в неведомом ином мире блуждали, потерявшиеся, папа и Инька, не могли понять, куда они угодили и что делать… «Я их найду», – заново поклялся Алей. Он испытывал настоящее счастье от мысли, что все-таки может – найти.

Не хватало сущей мелочи.

Алей знал, как попасть в Старицу, но не знал, как из нее выбраться.

В первый раз его вывела Осень, оставив урок по выходу на потом. Во второй – он просто заснул у Старицы и проснулся у себя дома. Впору было бы рассмеяться, не будь каждая минута так дорога.

– Тьфу ты, горе луковое! – вслух сказал Алей и ринулся на цокольный этаж, в столовую.

У дверей этажа он чуть не налетел на Джипега с компанией: сотоварищи возвращались на рабочие места. Вид у них был сытый и добродушный, и только Гиф, завидев Алея, коварно, по-лисьи захихикал.

– Обедать идешь? – спросил он.

– Ага! – крикнул Алей, ссыпаясь по лестнице.

– Эх ты, – укоризненно сказал Джипег ему вслед. – Не компанейский ты человек, Алик.

Тифф и Ави расхохотались.

– Проспорил ты, Джипег, – бодро объявил Гиф. – Щелбан тебе!

Осень ела медленно и красиво: аккуратно резала мясо, изящно свинчивала крышку с бутылочки соуса, точными движениями нанизывала на вилку листья салата. В толкотне и суете Алей издалека заметил ее. Она сидела одна и будто бы медитировала над тарелкой – так медитируют, осознавая каждое мелкое обыденное движение.

Но ИскИны не предаются углубленному созерцанию – ИскИны производят расчеты. Лицо Осени было настолько невыразительным, что Алей затревожился за нее. В присутствии других людей она никогда не выключала имитацию обычного человеческого поведения: знала, что ее природная холодность выглядит непривлекательно, а в беседе невежливо. Алей ценил ее доверие: наедине с ним она порой позволяла себе экономить ресурсы.

Но сейчас, в офисной столовой…

«Это что-то очень важное, – понял Алей. – Ужасающе важное». Осень расставила приоритеты и решила некоторое время не следить за тем, какое впечатление производит. Алей вообразил, насколько сложная система умозаключений, допущений и взаимозависимостей поглощает все ресурсы ИскИна, и поежился.

На миг он даже засомневался, стоит ли тревожить Осень сейчас. Но у него тоже было дело ужасающей важности. Возможно, речь шла о двух жизнях – и о бесконечно дорогих жизнях.

– Алик? – Осень подняла глаза.

– Осень, – он сел напротив, сплел пальцы в узел и сжал до боли, – пожалуйста, удели мне полчаса. Пятнадцать минут. Десять. Это очень важно.

– Я могу уделить тебе несколько суток, – сказала она, и смысл слов противоречил равнодушию, с которым они были произнесены. – Что случилось?

– Мне нужен рейд. Третий учебный рейд. Мне нужно научиться выходить из Старицы. Потом… потом я все смогу делать сам.

– Ты хочешь искать отца из Старицы?

– Да.

– Ты можешь попробовать.

Возле кухни отворили дверь на улицу. В столовую ворвался ветер, принес шорох листьев и шум машин.

– Что? – тише выговорил Алей после паузы.

Осень помолчала немного и аккуратно съела кусочек жаркого.

– Я отведу тебя в рейд, – сказала она. – Прямо сейчас. Только возьми что-нибудь поесть. Я подозреваю, что ты начнешь метаться в Старицу и обратно, а это требует очень много энергии. Потерять сознание в Старице – не то чтобы смертельно опасно, но крайне нежелательно. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя вытаскивал Стародубцев?

Алей покивал и покорно поплелся за обедом. Суп и котлеты уже остыли, но разогревать их в микроволновке показалось ему слишком долгим делом, и он решил съесть холодные. Осень ждала за столиком, глядя в окно прямо перед собой. Она походила на статую: даже губы побледнели, и только золотые волосы оставались живыми. Зрелище было жутковатое.

– Будь готов к тому, что получится не сразу, – сказала она.

– Я готов.

Осень кивнула и замолчала. Алей торопливо хлебал едва теплый суп.

– Осень, – осторожно спросил он наконец, – о чем ты думаешь?

– О тебе.

«Романтичный ответ», – подумал Алей, уныло усмехнувшись; будучи абсолютно честным ответом компьютера, он звучал совсем не лирически.

– И… что?

– Алик, что ты сказал в милиции, когда снимали показания? Что отец просто исчез?

– Нет, конечно. Мы сказали, что они уехали на машине.

– Ясно. Хорошо.

Лицо Осени не менялось ни в единой черте. Она будто превратилась в фотографию самой себя. Алей ждал-ждал новых вопросов, потом решил заговорить сам. Заледеневшая в своих мыслях Осень его пугала.

– Сеня, – понизив голос, окликнул он, – что случилось? Там, наверху, ты не была такая. Что ты… придумала?

Она медленно перевела на него взгляд – механический, пустой, страшноватый. Потом вздохнула. Лицо ее утратило бесстрастие и стало печальным. У Алея мурашки побежали по спине; только когда напряжение отпустило, он понял, до какой степени был напуган и скован.

Возле кухни подсобные рабочие громогласно спорили, закрывать дверь или оставить так.

– Ты переоцениваешь меня, Алик, – грустно сказала Осень. – Я мало что знаю и еще меньше могу. Но транс, в котором находились твоя мать и отчим – он очень странный. Я подумала о нем. Он напомнил мне кое-что, о чем я слышала. Так называемый временный якорь. Помнишь, или заново рассказать?

Алей упер палец в середину лба.

– Все, что помню, – признался он, – то, что ты обещала рассказать о якорях. Когда у меня будет полный допуск.

Осень приподняла краешки губ, но смотрела по-прежнему грустно.

– Я думаю, что можно пренебречь допуском, – сказала она. – Речь идет о жизнях людей. Но ты не беспокойся слишком, Алик. Папа твой альпинист, один в горах выжил, сам не пропадет и сына в обиду не даст. Я о другом.

Алей медленно осознавал сказанное.

– О другом? – наконец переспросил он. – О чем? О жизнях других людей?!

– Да.

– Господи… – только и выдохнул он.

– Мне не хватает данных, – снова сказала Осень. – Если бы нашлось что-то еще, я бы сказала точно. Но и сейчас вполне достаточно для того единственного, что я, в сущности, могу сделать.

– Для чего?! – Алей смотрел на нее расширенными глазами.

Осень покачала головой. Она улыбалась – смущенно, грустно и с легким сожалением. Алей успел достаточно хорошо узнать ее, чтобы понимать – в действительности такое выражение на ее лице было куда более странным и страшным, чем механическое бесстрастие… «Что случилось? – он впился пальцами в колено. – Жизни людей, транс, временный якорь… Господи, это что-то гораздо большее, чем папа и Иня. Да что же это?!»