Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

«Царь Иван не был в таких обстоятельствах, в каких был Петр. То море, которого только и добивался первоначально Петр, у Ивана было уж во владении. Если бы Россия при Петре была в таких границах, как и при Иване, то Петру не нужно было бы начинать наступательной войны: ему пришлось бы просто начать строить Петербург на русской земле, и если бы то вызвало со стороны завистливых соседей нападение, то война с ними имела бы чисто оборонительный характер. Впрочем, и без того война Петра с Карлом XII поднята за возвращение России ее достояния, не очень давно захваченного».

Спрашивается, зачем же царю Ивану IV надо было ломиться в открытую дверь, мало того, развязывать при этом несправедливую войну?

Согласуясь с только что приведенным мнением Костомарова, не можем не задаться вопросом: а не лучше ли было, если уж русский царь решил воевать на Балтике, действовать от обороны? То есть ни на кого не нападая, на своем побережье «назло надменному соседу» начать возводить крепости, другие фортификационные сооружения, иными словами, укреплять на случай вражеского вторжения свой берег и, конечно, строить порты, корабельные верфи и т. п. Например, основать город и порт там, где через полтораста лет будет основан Петербург. Ведь на момент начала Ливонской войны это место было русской территорией. А не понравится это шведу или ливонскому немцу, пусть первыми атакуют, как это они безрезультатно делали по отношению к Ивангороду во времена правления деда Грозного. Кроме всего прочего, действовать от обороны всегда выгоднее и надежнее, так как обороняющийся несет меньшие потери, чем нападающий. Уже не говоря о моральной стороне вопроса, поскольку такая война была бы справедливой, а в роли захватчика выступал бы противник. Так что, как видим, попытки объяснить причины Ливонской войны стремлением к морю лишены оснований и абсолютно несостоятельны.

Почему же все-таки русский царь отказался от наступления в сторону южных морей, к которым у него не было выхода, а главное, решалась задача защиты своих земель от бесконечных терзаний, и направил удар в иную сторону, откуда не было угрозы агрессии, во всяком случае такой острой и наболевшей как со стороны Крыма? И почему он направил удар в сторону моря, к которому у него и без того был уже выход?

На первый вопрос мы уже ответили: Иван Грозный считал Крым более серьезным противником, а интересы собственного народа, как это свойственно всем без исключения российским правителям вплоть до наших дней, его не занимали. Для того чтобы ответить на второй вопрос, нужно принять во внимание имперское мышление московского царя, которым тот к этому времени был проникнут целиком и без остатка. Агрессия по отношению к соседям сделалась для него насущной необходимостью. Его не останавливало даже то, что он владеет Балтийским побережьем. Это уже позже необходимость выхода к морю превратится в расхожий аргумент, рассчитанный на неискушенного в истории обывателя, и будет с удовольствием использоваться всех мастей сторонниками и оправдателями политики Грозного. Теперь историки станут преподносить факт отсутствия у России времен кануна Ливонской войны выхода к морю как истину. Но вот историк Валишевский в своей известной монографии «Иван Грозный» говорит действительно истину. Он не скрывает факт Наличия у России на тот момент морского побережья и дает свое объяснение развязыванию царем Ливонской войны, но какое!

«Ливония была тем окном, которое впоследствии прорубил сильными ударами своего топора Петр Великий. Случай представлялся сделать это теперь и без больших усилий. Отказываться было бы безумием. Но разве Иван не мог воспользоваться для той же цели принадлежавшей уже ему частью Финского залива от устья Сестры до впадения в него Наровы? Возражение это делалось, но оно не убедительно. Иван не имел намерения основывать Петербург. Даже если бы он обладал гением Петра Великого, он, вероятно, не нашел бы возможным возложить на подданных гигантское и парадоксальное бремя подобного сооружения. Чтобы осуществить этот дело спорной ценности, нужна была полуторавековая борьба, обеспечившая победу абсолютной власти и давшая Петру орудия, которыми не обладал Иван IV. Сам Петр не удовольствовался этим портом в болотистой, негостеприимной местности. Чтобы найти лучшее место Ивану, казалось, для этого нужно только протянуть руку».

Смысл сказанного историком более чем понятен. Балтийское побережье, которым на момент вступления в Ливонскую войну владела Россия, не устраивало ее правителя. Пустынные, низкие, болотистые берега, различного рода неудобства, в первую очередь неудобство сообщения, не вдохновляли московские власти на тяжелый труд, необходимый для обустройства этих мест, не вызывали в них прилива энергии и не подталкивали к тому, чтобы начать строить гавани и подводить дороги к ним. За многие годы владения этими берегами московские власти не попытались пусть даже хоть сколько-нибудь изменить и оживить их. Но до определенной поры власть понять было можно — Москве было не до этого, и обустройство балтийского побережья виделось не самой насущной задачей. Когда этим же берегом после бесславного завершения Ливонской войны и вплоть до Петровской эпохи будет владеть Швеция, более богатое и более развитое в экономическом отношении государство, то и у нее не дойдут руки до этих мест. Вспомним, что и Петр, впервые вступив на эту землю, после того как ей более ста лет владели шведы, увидел только как

По мшистым топким берегамЧернели избы здесь и там,Приют убогого чухонца…

Швецию тем более можно понять. У нее слишком много морского побережья с массой обустроенных бухт, гаваней и всем прочим необходимым для мореплавания. Она может позволить себе подождать с тратой средств на обустройство еще нескольких сотен километров морского берега. А для России эпохи Ивана Грозного эти несколько сотен километров — все, чем она владеет на побережье. Поэтому после своих успехов на востоке, когда московскому правителю начинает казаться, что пришла пора обратить, наконец, внимание на запад, он видит это побережье, которое для того, чтобы действительно стать «окном в Европу», требует затрат максимума материальных сил и средств, а главное, времени.

И тут же рядом видит готовое «окно» с портами, гаванями, корабельными верфями, с ведущими к ним из глубин материка дорогами и, что самое важное, с налаженным мореплаванием. Надо только все это завоевать и назвать своим, или, как пишет Валишевский, «нужно только протянуть руку». А завоевать это все царю Ивану представлялось делом не сложным и не дорогим, во всяком случае, более простым и дешевым, чем создать все это на своем, принадлежавшем ему берегу.

Искушение было слишком велико, а будучи помноженным на уже полностью сформированный тип имперского мышления, при котором стремление к захвату становится страстью, определило дальнейшую политику Грозного, оно же и привело к роковым результатам, главным из которых стала потеря Россией балтийского берега, пусть необустроенного, но своего, законного, и возвращение которого обернется для россиян большими материальными затратами и бесчисленными человеческими жертвами.

Ну и, конечно, анализируя выбор царя, нельзя не задуматься вот над чем: неужели он не предвидел, что развязыванием этой войны вооружит против себя всех соседей Ливонии и спровоцирует их выступить против него на стороне Ордена, что и случилось на самом деле. Может быть, царь надеялся на свою дипломатию и что ему посредством ее удастся нейтрализовать потенциальных противников, но так полагать было бы слишком наивно. Кстати, забегая вперед, следует сказать, что Ливонская война помимо военных действий стала интересна дипломатической борьбой воюющих сторон, причем на дипломатическом фронте политика русского царя потерпела поражений не меньше, чем в военных действиях. Дипломатия Грозного проиграла своим соперникам вчистую, что в конечном итоге отразилось на исходе войны.

С самого начала Ливонской войны следовало ожидать, что, в первую очередь, Литва не останется равнодушной, когда вместо относительно спокойного соседа, каким ввиду своей слабости стал орден в XVI веке, она вынуждена будет расширить соседство с крутым, своенравным, непредсказуемым и неукротимым московским самодержцем. Не останется в стороне и близкая Литве, почти сроднившаяся с ней Польша. Не будет безучастной и Швеция, всегда ревностно относившаяся к своему господствующему положению на Балтике. С Орденом в последние годы соседи научились ладить и жить мирно, теперь перед ними вырисуется иная перспектива. А потому нетрудно было понять, что западные соседи Москвы непременно вступятся за Ливонию, хотя бы для того, чтобы самим установить над ней контроль. Не предвидеть этого было просто нельзя, и советники Грозного предупреждали царя о возможном исходе, отговаривали его от войны на западе. Царь не послушался. Чем он в тот момент руководствовался, мы уже вкратце сказали. Напомним читателю лишь о том, что Иван отверг предложение предводителя днепровского казачества принять под свою державу украинские земли и само казацкое войско ввиду опасения вызвать недовольство со стороны Литвы. Он отказался от перспективы завоевания Крыма в союзе с Литвой, рьяным врагом ханства. Грозный не решился и на самостоятельное покорение Крыма, что не вызвало бы протеста со стороны Литвы и даже неудовольствия ее. Кроме того что Литва терпела от татар не меньше России, она, будучи далекой от Черного моря и не имея там своих интересов, по крайней мере прямых, скорее всего осталась бы равнодушной к успехам России на юге. От всех этих вариантов, суливших положительный результат или, по крайней мере, не суливших негативных последствий, царь Иван Грозный отмахнулся. И в противность всем своим советчикам он развязал войну, обещавшую впереди одни только большие трудности. А далее все вышло точно так, как прогнозировалось царскими советниками и обусловливалось печальными обстоятельствами.