Каменные скрижали - Войцех Жукровский

Японцы разожгли под ним костер, а офицер ударом ноги раскачал этот живой маятник. Понимаешь, они его жгли заживо. Стенли пробовал заслонить лицо, а потом разбросать связанными руками угли. У него начали гореть волосы, — все это она говорила очень спокойно. — И хотя Стенли выл от боли, он не сказал ни слова. Офицер еще какое-то время ждал, а потом пристрелил его.

Было слышно, как капает вода в ванной, за окном назойливо стрекотали цикады. Бедная девочка. Иштван испытывал к ней огромную жалость, внутри него была пустота. Весь хмель как рукой сняло. Ну, что же я могу ей дать? Какие слова утешения найти?

— Стенли не предал, зато те, кто смотрел на его мучения, выдали все, что им было известно. Один за другим.

— Откуда ты знаешь?

— Тот, кто принес мне это известие, мой первый, — она презрительно фыркнула, — надеялся получить у меня отпущение грехов. Нашел, у кого просить. Итак, теперь ты знаешь все.

Маргит сидела, сгорбившись, ее руки лежали на коленях, словно парализованные. Она была переполнена болью.

Что я могу? — думал он с отчаянием, — Погладить, приголубить, как щенка, которому наступили на лапу? Почему именно со мной должно было такое случиться, — он почувствовал обиду и жалость. — Зачем ей было нужно сейчас об этом говорить?

— Маргит, — начал он неуверенно, — ведь все, о чем ты сейчас рассказывала, произошло тринадцать лет назад.

— Тринадцать лет назад ты был на стороне японцев, был врагом.

— Но это случилось давно, очень давно, — пытался защищаться Тереи. — Ведь нас заставили. Венгры не хотели…! Маргит, — просил он, — забудь, я тебя люблю.

— Не лги. Ты хочешь меня, можешь меня иметь. Сегодня, завтра. В любой день, когда захочешь. Ничего сейчас не говори. Иначе потом пожалеешь. Потому что я тебя и в самом деле люблю. Это страшно. Я знаю, что у тебя есть жена, сыновья. И смирилась с этим. Хотя буду бороться за тебя, если поверю, что ты тоже меня любишь. Так подумай… Время есть. Ведь я никуда не денусь. — В её голосе слышалось отчаяние. — Я не ищу в любви к тебе легкого утешения. Пойми, вся моя жизнь — это ты. Он молчал, потрясенный, ошеломленный.

— Езжай, — прошептала Маргит. — Мне тоже нелегко… Теперь ты понимаешь, почему я противлюсь. Иштван понимал, что он ничего не может изменить, инстинкт подсказывал не пытаться играть, любое слово прозвучало бы фальшиво.

— Ну, так я поеду, — пробормотал он, взяв безвольную ладонь девушки и целуя ее сухими губами.

Она кивнула головой, что согласна, что так будет лучше. И не подняла глаз, когда Иштван тихо закрывал за собой дверь, как вор, неся чемодан.

Он завел машину и поехал, какое-то время еще надеясь, что Маргит откроет дверь и проводит его. Галерея была темной, свет не горел ни в одном окне.

Выехав из Агры, Иштван зажег фары. Машина неслась с большой скоростью, как будто он хотел как можно скорее убежать от этого места.

— Маргит, Маргит, — стонал он, — что я могу… Тереи понимал, что она права. Если бы он ее любил, Маргит могла бы отбросить прошлое, изгладить из памяти воспоминания… Останутся лишь тени, призрачные тени. Она это чувствует. Та девичья любовь имеет для нее большое значение, Маргит возвращается к ней вместе с надеждой, что тогда можно было пережить настоящее упоение, забыться в счастье. И не помогали потом попытки удовлетворить неспокойное тело засыпая в объятиях мужчины. Она честна со мной. И предупреждает об этом.

Голова у него была ясной. Тереи восстанавливал в памяти собственное поведение, думал о себе с гневом и презрением. Он видел девушку, съежившуюся на кресле, а потом того парня тринадцать лет назад, связанными руками разгребающего угли костра так, что искры летели на сидящих на корточках пленных, каждый из которых ждал, когда он наконец умрет, чтобы, уже не смущаясь, выдать.

В сверкающем свете фар бесчисленные насекомые пролетали, как искры. Ему пришлось притормозить, нажать на сигнал. Колонна повозок, запряженных белыми волами с рогами, как лиры, тянулась посредине шоссе. Большие и кроткие глаза животных зажигались фиолетовым огнем, возчики, зарывшись в мешки с хлопком, крепко спали.

V

В поисках тени Иштван напрасно объехал здание посольства и в конце концов поставил свой «остин», врезавшись капотом в волну вьющихся растений у стены гаража так, что испуганные ящерицы соскочили с поблекших листьев.

Он возвращался из студии индийского радио, где ему удалось вставить в местную программу пятнадцатиминутный концерт венгерской скрипичной музыки и народной песни. Вероятно, свою роль сыграл подарок, ловко оставленный на столе разодетой в шелка редакторши. Хорошо еще, что она при мне не открыла коробки… Шоколадные конфеты наверняка растаяли и склеились, — ехидно улыбнулся Тереи. Венгерскую музыку в передаче назвали близкой по духу индийской, хотя он не считал эти слова комплиментом, поскольку его раздражали болезненные подвывания здешних инструментов, пение, похожее на жалобу, наполненное грустью и болью.

У гаража было слышно размеренное постукивание, укрывшись за пустыми ящиками, сидел на корточках Михай. Принесенным из материнской кухни тесаком он раскалывал дощечки на длинные щепки. Мальчик от старания высунул кончик языка и даже не обратил внимания на подъехавший автомобиль. Только тогда, когда Тереи встал над ним, он поднял разрумянившееся лицо и утер каплю пота с носа.

— Тебе не жарко?

— Нет. Я должен помочь, потому что дрова стоят дорого.

— Неужели ты хочешь их продать?

— Подарю Кришану, он мне очень нравится.

— Смотри, не порань себе что-нибудь.

— Я смотрю, дядя Пишта, — ответил серьезно мальчик. — Может, этого уже хватит?

— В кухню, на растопку хватит.

— Я готовлю дрова на индийские похороны, — сказал Михай, подпрыгивая вприсядку, как лягушка.

— Дурацкая игра, — пожурил его Иштван. — Прошу тебя, перестань. Иди домой, посиди в тени, отдохни.

— Это никакая не игра, я и в самом деле помогаю, — упорствовал мальчик, подтягивая перекинутые крест-накрест лямки на худых, загорелых плечах. — Ей будет больно?

— Кому?

— Жене Кришана, она совсем мертвая, уже приходили старые женщины и всовывали ей палец в глаз, — рассказывал Михай, словно речь шла о вещах повседневных, — сегодня ее сожгут.

Тереи удивленно смотрел на мальчика. Он видел сияющие глаза в тени легкой шляпы и коричневые руки, сжимающие деревянную рукоятку тесака. Солнце, преломляющееся на острие, разлеталось искрами. Цикады звенели словно обезумевшие.

— Она здесь? — Тереи показал на флигель.

— Нет. Ее обмотали голубым целлофаном, обстриженным на концах, она была очень похожа на конфетку, и понесли на бамбуковой лестнице. Музыканты пришли с барабаном и свистульками… А ее младшая сестра пучком павлиньих перьев все время отгоняла духов. Жену Кришана отнесли к реке, там жгут умерших.

— Бедный Кришан.

— Он очень переживал, что похороны будут дорого стоить, — объяснял Михай, — вот поэтому я и решил ему помочь.

— Хороший ты мальчик, — погладил его Тереи по потной, худой шее. — Мы тоже подумаем, как ему облегчить потерю. А теперь беги-ка домой. Дров уже хватит.

Мальчик нехотя встал и глубоко вздохнул. Стена пыхала жаром. Большие, с металлическим отливом мухи ударялись об нее и отскакивали с яростным жужжанием. Михай замахнулся на одну из них тесаком, но она пропала из глаз, прежде чем острие ударило в стену.

— Хитрая, — с одобрением прошептал мальчик. — Плакальщицы их отгоняли… потому что это духи. Таких мух здесь раньше не было. Они хотят влезть в ухо или в рот и тогда тело начинает двигаться. А вы уже знаете, что у Кришана новая жена?

— Э, опять ты глупости говоришь.

— Честное слово, дядя Пишта, я видел, как Кришан давал ей браслеты умершей, и она их примеряла перед зеркалом.

— Михай, вытри лоб. Ты весь мокрый.

— Она пришла из деревни. Мама говорит, что мужик больше трех ночей без бабы не выдержит… Когда папа долго сидит в посольстве, мама влезает по лестнице и заглядывает в окно, проверяет, нет ли там еще кого.

Мальчик рассказывал спокойно, похоже, он не понимал смысла подслушанного брюзжания матери. Иштвану показалось, что он злоупотребляет доверием ребенка, но соблазн был велик и он спросил:

— А я? Ведь у меня жена и сыновья в Будапеште, я столько времени один…

— Ну, это вы просто так говорите, — хитро улыбнулся мальчик, — а я слышал, что хотя у дяди и нет здесь жены, но есть кенгуру. Покажешь мне ее?

«Вот и получил, что хотел, — подумал Тереи со злостью, — так тебе и надо. Я живу в Индии, а тут слишком много глаз. Достаточно один раз появиться с женщиной, и о тебе все всё знают». Он прижал к себе мальчика и шепнул ему;

— Кенгуру уже нет, дорогой.

— Убежала?

— Нет. Она далеко.