Каменные скрижали - Войцех Жукровский

— Слушай, здесь полно каких-то привязанных веревочек, — она вытягивала, расплетала шерстяные нитки, которыми были обвиты высеченные из камня побеги и цветы.

— Не трогай, это просьбы дать ребенка, — крикнул он предостерегающе. Маргит наклонилась и продела нить обратно, связала ее концы.

Как испуганная девочка, она вернулась к нему, оставляя мокрые следы.

— Почему ты мне раньше не сказал?

— Не успел. Шах был властелином великого государства, самых красивых женщин привозили со всех концов Азии в его гарем, но у него не было потомства. Он принимал различные лекарства и колдовские снадобья, но и это не помогало. Тогда шах обратился за помощью к святому старцу. Тот предписал ему двадцать дней поста и воздержания, потом хорошо накормил шаха и прислал любимую жену. В ту ночь она зачала. Шаху тогда было двадцать два года. За первенца, за наследника он хотел старца отблагодарить, сказал, что готов выполнить любое его желание. Садху ответил: хочу покоя, ибо это гораздо ценнее того, что лежит у тебя в сокровищнице, хочу тишины. И шах, чтобы никто не мешал святому в его медитациях[19], велел людям покинуть город и сам ушел вместе со всем двором. Три года спустя шах умер, раненный отравленной стрелой.

— Невероятная история…

— Конечно, — неожиданно легко согласился Тереи. — Однако этот человек, который прыгал в колодец, происходит из рода старика — чудотворца. Только одна эта семья живет в Фатхепур Сикри; хотя и не в самом городе, она охраняет брошенные дворцы, на рассвете открывает и вечером закрывает ворота. Ночью в городе хозяйничают духи.

— Хотела бы я здесь провести ночь, — прошептала она. — В полнолуние тут должно быть фантастически красиво.

— Точно так же, как среди макетов в Голливуде во время съемок «Индийской гробницы». К сожалению, здесь не разрешают оставаться, с тех пор, как один американец пытался выломать скульптуры и на веревке спустить их со стены.

— Ты столько раз говорил, что здесь все возможно, если только хорошо заплатить.

— Так оно и есть. Но что ты хочешь здесь искать? Неужели тебе мало острых ощущений? Хочешь, я велю ему еще раз прыгнуть в колодец?

— Нет, нет, — замахала она рукой.

— Легенда об исцелении шаха привлекает бесплодных женщин. Приходят, молятся через мраморную решетку, а потом привязывают красную нитку.

— Зачем?

— Чтобы не было кровотечений. И знаешь, это помогает.

— Противный. Все умеешь испортить, — поднялась она, взяв босоножки. — А почему они на самом деле отсюда ушли?

— Посмотри на свои ноги, прикоснись к ним рукой. Они шершавые от соли. Под нами какие-то соляные озера, вода не годится ни для питья, ни для полива. Укрепленный город, прекрасное положение, но без деревьев, растительность как в пустыне. Тут просто нельзя жить. Пошли. Ты совершила паломничество, привязала красную нитку. Мы можем возвращаться.

Зубцы крепостной стены, казалось, раскалились в лучах заходящего солнца. От башен падали длинные тени. Первые летучие мыши, попискивая, порхали в воздухе, то заслоняя солнечные лучи, то снова растворяясь в полумраке дворцовых помещений, кружились, призывая ночь.

Маргит стояла на солнце, встревоженная и пристыженная одновременно, она готова была сбросить босоножки, пробежать через бассейн и сорвать ту нитку, но, видя, что Иштван над ней, просто смеется, разозлившись, направилась к выходу.

— Дурацкие предрассудки, — пожала она плечами. — Я — врач, могу оценить влияние желания, надежды изменить биологические процессы. Это может нарушить цикл, но не даст ребенка.

Издалека был слышен звук трубы — «закрываем», похожий на сигнал, которым посетителям предлагают покинуть городской парк.

— Об этом заботятся потомки святого старца, — Иштван взял девушку под руку. — Благодаря их довольно примитивным обрядам традиция живет, дети рождаются чаще. И женщины приходят к этой гробнице.

— Ты — ужасный человек.

— После первого ребенка жена совершает благодарственное паломничество, молится здесь и снова дарит мужу следующего потомка. Это волшебное место, которое посещают духи, неизменно доброжелательно относящиеся к женщинам.

Перед тем, как погрузиться в полумрак башни, они обернулись — на фоне огненного неба грозно возвышались черные контуры дворцов и храмов, казалось, уходящий день отчаянно кричит, а опускающаяся на землю ночь несет великое безмолвие.

У приоткрытых ворот их ждал сторож, сидя на корточках над множеством миниатюрных слонов, обезьян, буйволов и тигров, вырезанных из камфорного дерева.

Маргит тоже присела и начала выбирать зверюшек. Когда Тереи наклонился, чтобы помочь, он почувствовал теплое дыхание ее тела, аромат камфары и запах тины, идущий от еще не высохшего тюрбана прыгуна в воду.

Индиец уложил фигурки в сплетенную из пальмовых листьев сумку и, поклонившись, подал Маргит. Иштван хотел заплатить, но девушка отстранила его руку с деньгами.

Когда они съехали с холма, Тереи пришлось включить фары хотя небо еще кое-где светилось. Уже стояла ночь, и звезды налетали роем: сначала появились крупные, а потом их высыпало столько, что, казалось, будто кто-то горстями бросает в небо золотой песок.

— Ты довольна?

— Поездкой? Да. Большое тебе спасибо.

— А мной?

— Давай лучше помолчим. Иначе налетим на арбу, я буду тебе благодарна, если ты меня довезешь целой и невредимой.

Стоя в глубокой темноте галереи у дверей комнаты Маргит, Иштван был уверен, что они сейчас пойдут вместе на ужин, было хорошо слышно звяканье столовых приборов и рюмок. Цикады звенели прямо в ухо, шелестели листья, среди них охотились прожорливые ящерицы. Далеко во мраке светились красные огоньки сигарет, похоже, участники конгресса уже вернулись в гостиницу. Маргит в темноте нашла его руку и всунула ему сумку с деревянными зверюшками. Он решил, что девушка ищет ключ, однако дверь уже была открыта, поскольку ему в лицо пахнуло острым запахом инсектицида.

— Я устала. Извини, я не пойду в ресторан.

— Давай поужинаем у меня. Выпьем виски со льдом, и настроение тут же исправится.

— Я хочу спать.

Их руки встретились в темноте, пальцы сплелись.

— Иди один. Выпей за мое здоровье. Я знаю, что тебя тянет к коллегам, — она говорила тихо, чуть охрипшим голосом. — Зверюшек я купила для твоих ребят. А может быть, ты им уже такие посылал?

— Нет, — признался он смущенно.

— Вот видишь… Ты посвящаешь мне слишком много времени. Они умолкли, и в тишине звон цикад сделался невыносимым.

— Когда я тебя увижу?

— Сегодня уже нет.

— Итак, до завтра, спокойной ночи.

— Я покажу тебе больницу. Познакомишься с нашими врачами. Спокойной ночи.

Пальцы выскользнули из его ладони. Хотя в полной темноте ничего не было видно, он понял, что Маргит ушла, и, когда протянул руку, нащупал закрытую дверь.

Иштван обиженно пожал плечами и пошел к себе. Что с ней вдруг случилось, чем я ее обидел? — он вспоминал каждое слово, но никак не мог понять, в чем же его вина? С закрытыми глазами он снова представил ее: стройная, склонившая голову в солнечных лучах, с позолоченной загаром шеей, медным блеском волос. Прозрачные голубые глаза, прищуренные на солнце. Несколько трогательных веснушек у носа, как у маленькой девочки, и полные чувственные губы, которые так его манили.

Он бросил сумку на расстеленную кровать, завязанная на узел, москитная сетка поднималась в полумраке вверх, как гриб атомного взрыва, который рисуют на плакатах, пугающих войной.

— Вот это женщина. Да, женщина, — повторил он с облегчением, словно это открытие объясняло все его тревоги. Как морской маяк, указывало дорогу застекленное и ярко освещенное бюро обслуживания гостиницы. Тереи прошел мимо комнаты Маргит, держа себя в руках. Надо иметь хоть немного достоинства, — отчитывал он себя, — ведь она сказала: нет. Если бы Маргит хотела, мы были бы вместе, так что не навязывайся. Откуда я могу знать, что произошло за те дни, пока мы не виделись? Прекрасная, опасно умная и знающая себе цену женщина. Такая не может быть долго одинокой. Она довольно ясно дала понять, где мое место, купив игрушки детям… Лучше не скажешь — не лезь, у тебя своя жизнь.

У бара стояли кучкой почти все его знакомые — маленький Нагар живо жестикулировал, а Чандра, филантроп, принимал похвалы с очаровательной скромностью.

— Очень жаль, что ты не слышал этой речи. Ведь здесь каждый воркует только о себе, Рабиндранат Тагор лишь предлог, они влезают на его памятник, чтобы их было лучше видно… А тут такая неожиданность, тонкий анализ, мотивы сна в его акварелях, подсознание и детские религиозные представления, услышанные, неясные, но воспринятые, переданные при помощи искусства. Попытка показать гения изнутри.