Время твари. Том 2 - Роман Злотников

Наран почесал в затылке, легонько пнул один из торчащих из земли камней и беззаботно сплюнул. Затем зябко переступил с ноги на ногу и, запахнув плотнее лохмотья куртки, затрусил в сторону родного дома.

Испуг уже отпустил его. Вонючий кукурузный самогон, которым потчевали в местном трактире, славился своей крепостью на все окрестные деревеньки; и не один раз случалось Нарану, нахлебавшись одуряющего зелья, очухиваться где попало. Подумаешь, гномий колодец… Сказки все это. Да и если не сказки — что с того? Зубов у Нарана давно не было, волос осталось, что называется, на одну драку; а зрение и безо всяких колодцев периодически тускнело с перепою. Что же касается женщин… Да чтоб они все провалились — желать их еще! От этих женщин все зло на земле: никогда спокойно выпить не позволят… Гномий колодец — это еще ерунда. Вот, например, год назад Наран пришел в себя в соседском свинарнике, прямо в куче дерьма, стиснутый тугими боками хрюкающих кандидаток на роли колбас и окороков. Хозяин свинарника, Пузатый Бруд, среди жителей деревни Нарана выделялся тремя качествами: необъятным брюхом, крайней скупостью и отвратительным зрением. Надо же было такому случиться, что в то утро, когда его двор почтил своим визитом Наран, Бруд как раз решил пустить одну из своих тучных питомиц под нож. Жадность не позволила Бруду нанять для этого дела кого-нибудь другого, и он, напряженно моргая подслеповатыми бельмами, явился в свинарник лично. Узрев нависшую над ним громадную тушу с длинным ножом, Наран подумал, что по его пропитую душу явились наконец демоны из Темного мира, и отчаянно завизжал и засучил конечностями по скользкому земляному полу. Перепугавшиеся свиньи завизжали и забились тоже. Пузатый Бруд, привыкший ориентироваться в пространстве в основном по слуху и нюху, чужака среди родных свинок не опознал. Ибо от Нарана, который и в лучшие-то времена не отличался чистоплотностью, пахло тогда точно так же, как от свиней, а может быть, даже и еще хуже. Визжал обезумевший от страха Наран ну прямо как боров, которого собирались холостить, а передвигаться мог исключительно на четвереньках, но не столь ловко, как свиньи Бруда, потому что свиньи, в отличие от Нарана, не хлестали накануне самогон целыми кружками. Так и вышло, что Пузатый Бруд настиг и повалил на пол свинарника именно Нарана. И уже сверкнул над несчастным забулдыгой острый нож, и неминуема была смерть — но перед ее лицом ожил от похмельной мути Наран, изловчился и пнул Бруда коленом в живот. После чего кинулся наутек как был, на четвереньках, позабыв от ужаса подняться на ноги. Бруд, рыча и размахивая ножом, бросился вдогонку. Если б не был Бруд так тучен, дело бы кончилось совсем плохо для Нарана. А так запыхавшийся уже через несколько шагов Пузатый Бруд отстал, и Наран, с ног до головы перепачканный дерьмом, не забывая пронзительно верещать, промчался через всю деревню, бодро взбивая пыль всеми данными ему от рождения конечностями, после чего пал где-то в буераке и уснул. С тех пор и стали рассказывать в округе жуткие истории о ведьме, которая, прикидываясь свиньей, пробирается в дома к честным людям и сосет через глазницы из их голов мозг…

Это было год назад, а сейчас, труся по дороге, Наран, дрожащий от холода и похмелья, привычно стал восстанавливать в памяти события вчерашнего вечера. Где это его угораздило так нахлестаться? И главное, на что? Последнее волновало пьяницу особо. «Ежели вчера удалось так славно попраздновать, может быть, и сегодня удастся воспользоваться этим же способом?» — так думал Наран.

Кажется, первую половину дня он провел как обычно: шляясь по деревенским дворам и ища какой-нибудь работенки. И ничего, конечно, не нашел, потому что все соседи знали Нарана как облупленного и понимали — ни хрена он не поможет, а скорее всего еще и навредит. Но, блуждая по деревне, Наран обнаружил, что соседи его чем-то взволнованы, какие-то слухи мусолили деревенские мужики и бабы, а вот какие именно — он сейчас припомнить не мог. А потом…

И тут яркой вспышкой мелькнуло в бедовой голове Нарана: отряд дворцовой стражи вошел в деревню около полудня! Вот о чем судачили деревенские — стражники второй или третий день чего-то искали в окрестностях, что-то вынюхивали, а что — непонятно. А Наран и не слышал о том, провалявшись трое суток в жесточайшем приступе белой горячки.

Дальше воспоминания покатились булыжниками с холма. Стражники искали какие-то схроны, вроде как те потайные места, где разбойники хранят награбленное — как смутно догадался Наран из их разговоров. Никаких разбойных шаек в округе не наблюдалось и наблюдаться не могло — надо быть очень тупым головорезом, чтобы промышлять в нищих деревеньках близ Дарбиона: здесь и взять нечего, и попасться легче легкого. Тем не менее Наран увязался за отрядом, уверяя первого попавшегося ратника, что может показать все здешние укромные уголки — понятно, за очень скромную плату. Плату он потребовал вперед и, что удивительно, получил. Стражники рассредоточились по трое-четверо, и Наран повел свою четверку к глубокому оврагу, куда деревенские издавна сваливали падаль и прочую дрянь. В полутьме зловонного оврага Наран, ясное дело, улизнул. Ему стоило бы хоть до вечера отсидеться где-нибудь, но жажда выпивки погнала Нарана в трактир немедленно. Он помнил, как хлопнул о прилавок медную монетку и потребовал кружку побольше. А дальше… как отрезало. Только какие-то туманные картины остались в памяти забулдыги. Как он, торопясь и захлебываясь, пил из кружки… Как плясал, размахивая руками… Как пытался облапать Виллу, которая почему-то оказалась угрюмым бородатым трактирщиком Ваном… Как вдруг трактир наполнился грубыми служивыми голосами и стуком тяжелых кованых сапог… Как его, Нарана, куда-то тащили, что-то от него требовали, а потом долго и с удовольствием били…

Наран захихикал. За долгие годы своей супружеской жизни к побоям он привык. Ну подумаешь, пересчитали ребра, зато влитого в брюхо самогона не выбили!

До родной деревеньки осталось совсем немного. А ежели двинуться не по дороге, а прямо через лесок — еще того ближе. Наран припустил между деревьями. Он прошел лесок насквозь почти полностью, когда внезапно боковым зрением углядел какой-то блеск. Обернулся — и ничего не увидел. Вознамерился было продолжить путь, но сбоку снова что-то блеснуло. Наран опять рывком развернулся — и опять ничего. «Начинается…» — хмуро подумал пьяница, вспомнив о тех страшных днях и ночах, когда он метался по своей хижине, спасаясь от бесчисленных демонов, лезущих из каждой щели.

Он решительно пошел дальше, дав себе слово больше не оборачиваться. Но что-то снова засверкало на границе поля зрения так явственно, что Наран не удержался. На этот раз он оборачивался медленно, стараясь не терять из виду странные отблески. А когда обернулся, разинул рот и упал на задницу.

Посреди жидкого леска, хоженого-перехоженого вдоль и поперек… посреди леска, знакомого до последней кривой осинки, переливался золотым чистым светом, от которого было больно глазам, пологий купол, крепко врытый в землю. Откуда он вдруг появился?

Наран поднялся и на подгибающихся ногах подошел к этому куполу. Медленно поднял вверх руку, измеряя высоту купола, — получилось примерно два человеческих роста… Наран двинулся вокруг удивительного сооружения и убедился, что размером этот купол будет побольше иной хижины. Наран обошел кругом несколько раз и только тогда обнаружил проход — низкий и широкий, словно распахнутая беззубая пасть.

Пьяница помедлил у порога. Он положил шершавую грязную ладонь на сверкающую поверхность купола — и торопливо отдернул руку, словно обжегся. Наран сроду не видел ни крупицы золота, но сейчас почему-то полностью уверился: эта штука обшита пластинами из самого настоящего золота.

Из прохода тянуло подземным холодом.

Молниеносная вереница мыслей проворной змеей пролетела в голове Нарана:

«Боги наконец-то смилостивились, даровали за все мои страдания награду… Новую хижину выстрою… Нет, большой каменный дом, как в городе, с камином, печной трубой, палисадником и высоченным забором, чтобы пьянчуги всякие не беспокоили… Нет, целый замок отгрохаю… И за такие деньжищи баронский титул куплю! Каждый день самогон буду пить из золотой кружки, и не простой самогон, а такой, какой графья и герцоги пьют! Виллу в заморские меха одену, а еще лучше — новую Виллу себе заведу или даже двух…»

Но темный проход, как воронка, поглотил лихорадочные эти мысли. Нарана словно тянуло туда, в затхлый подземный холод…

Он снял с пояса мешочек со старым, сточенным огнивом — единственную свою ценность, не пропитую по той только причине, что ценность огниво представляло лишь для него одного. Потом сломал ветку, сорвал с себя куртку (чего ее жалеть, он тысячу таких теперь купить может!) — и намотал ее на ветку. Шваркнул огнивом — несколько лет подряд пропитываемые самогоном лохмотья вспыхнули моментально. Неся перед собой импровизированный факел, Наран ступил в проход.