Пучина боли - Джайлс Блант

И ее посетило видение. Ей представилось, как она ужинает с Кардиналом в роскошном ресторане. Почему-то в Монреале. А потом они гуляют по горе Маунт-Ройал, а внизу раскинулся город. Она обнимает его, просто чтобы его утешить, а он тоже начинает ее обнимать, и в сердце у нее шевелится нечто большее, чем просто дружба.

— Бог ты мой, Делорм, — произнесла она вслух и ударила по тормозам. Оказывается, она пропустила поворот на Ройал-роуд. Она подала назад, вызвав протестующие гудки надвигающегося джипа, и вкатилась на грязную дорогу.

«Пристань Четвертой мили: продажа, обслуживание, хранение судов». Указатель появился раньше, чем она ожидала: у въезда на аллею, достаточно широкую, чтобы по ней можно было провезти и яхту, и прицеп.

Молодой человек в рабочих штанах и изящных спортивных туфлях провел ее к лодочному ангару. Строение напоминало гигантскую стойку для обуви, дверями служили раздвижные металлические створки. Оно было двухэтажное, и Делорм рада была узнать, что яхта Ферье зимует на нижнем уровне.

— Побегу обратно в контору. — сказал парень. — Кликните меня, если что понадобится.

— Обязательно. Спасибо.

Здесь было совершенно пусто. Начался легкий дождик, забарабанил по рифленой жести, усилил запахи сосен и влажной опавшей листвы. Делорм отперла висячий замок и толкнула вверх штору. Нашла выключатель и щелкнула им.

Яхта возвышалась на своем прицепе, из-за чего казалась громадной. Один корпус, похоже, был высотой футов шесть; он весь был покрыт слепяще белым стеклопластиком. Кабина наверху была увенчана антеннами, прожекторами и спутниковой тарелкой.

Делорм поднялась на прицеп, а потом ступила на маленькую хромированную лесенку, прикрепленную к носу судна. Когда ей удалось заглянуть на палубу, она помедлила. Вся палуба, за исключением деревянной оснастки планширов (если это был правильный термин), была укутана матовым пластиком, который был закреплен с помощью желтых шнуров, продетых в боковые кренгельсы.[40]

Прошло десять, пятнадцать минут, а Делорм все возилась с узлами. Наконец ей удалось ослабить натяжение покрытия и немного оттянуть его, чтобы можно было залезть на палубу яхты.

Она выпрямилась и осмотрелась, глядя на деревянный пол, на полированную деревянную оснастку. Она вскарабкалась в верхнюю кабину и осмотрела деревянный штурвал, окруженный латунными деталями. Ближе к носу имелись вращающиеся сиденья с красной натяжной обивкой, стоявшие спинка к спинке. Это была яхта с той фотографии.

Она шагнула назад на палубу, села на нижнюю ступеньку. Здесь он сидел, когда делал этот снимок. А девочка, которой тогда было не больше десяти-одиннадцати лет, сидела на заднем сиденье, обращенном лицом к носу. «Сессна» Фрэнка Раули тогда была справа, на юге. Подобно режиссеру, Делорм выстроила кадр, держа перед глазами пальцы, сложенные прямоугольником. Да, самолет вполне мог попасть в угол снимка. Несмотря на то что он очень старался сохранить анонимность, фотограф был так захвачен своим порнопроектом, что упустил опознавательную деталь — номер на хвосте у самолета.

Итак, у нее было место преступления, по крайней мере одно из них, и она подбиралась все ближе к преступнику. Но больше всего ей сейчас хотелось найти его жертву.

27

Вытирая руки, доктор Белл вышел из ванной на первом этаже. Незачем было их особенно отдраивать, он ведь не хирург, но он приобрел эту привычку много лет назад, еще когда только обучался медицине. Перед приемом он всегда мыл руки. Для этой цели он держал самый мягкий сорт мыла: «Кэсуэлл-Мэсси», глицериновое, со слабым ароматом миндаля.

Этот ритуал помогал ему не утратить самообладание, а сейчас ему это было необходимо, ибо в последнее время он был, похоже, несколько не в себе. Становилось все труднее сохранять невозмутимость, в сознание вторгались непрошеные мысли. Он даже стал замечать, что иногда стискивает руки, словно готовясь вынудить некоторых пациентов к капитуляции.

Он позвал Дороти, выкрикнул ее имя, но тут вспомнил, что она ушла на целый день, и он в жизни не вспомнит, куда именно. Старость не за горами.

Он открыл дверь в «общественную» часть дома. Мелани сидела на своем обычном месте, хотя и не в привычной подавленной позе. Она читала «Торонто лайф», который, видимо, принесла с собой. Доктор Белл взял «Нью-йоркер».

Мелани так погрузилась в статью, что даже не сразу подняла глаза. Белл заподозрил, что сейчас она в сравнительно хорошем настроении. Интерес к окружающему миру всегда служит симптомом ослабления депрессии.

— Привет, Мелани, — проговорил он.

— О, здрасте. — Она сунула журнал в рюкзак и прошла за ним в кабинет.

— Ничего, если я для разнообразия посижу вот здесь? — Она указала на кресло рядом с кушеткой.

— Конечно.

Мелани плюхнулась в кресло.

— Уже когда я вижу эту кушетку, на меня сразу нападает депрессия, вот я и подумала, почему бы мне не сесть туда, где могут сидеть люди, у которых ее нет.

— Понимаю.

— Я хочу сказать — я так от себя устала. Устала от своего нытья и вытья. Думаю, это отчасти потому, что я вижу себя каким-то жалким человеком — безнадежным пациентом, который плачется на кушетке у аналитика, — вот я и подумала: может, для разнообразия перестать это делать?

— Так сказать, посмотрели свежим взглядом.

— Точно. Именно так. Я сегодня хорошо себя чувствую. Ну, то есть лучше.

— Да, я вижу. Поэтому вы и попросили о дополнительном сеансе?

— Ага. Я должна вам сообщить одну важную вещь, но сначала я вам хочу рассказать все эти наши обычные штуки.

— Разумеется. Изложите мне ваши новости, Мелани.

Все стороны ее поведения стали как-то ярче. Великие актеры умеют инстинктивно понимать физиогномику эмоций. Белл же был в этом специалистом отчасти благодаря инстинкту, отчасти же благодаря длительным исследованиям. Юная Мелани была сейчас почти карикатурным олицетворением — нет, слово «счастье» тут не совсем подходит, — смеси облегчения и воодушевления. Это было видно по непривычному оживлению ее черт: скобки ее бровей подскакивали над очками, а не хмурились наподобие мохнатой буквы V, как это обычно бывало. Жесты стали более размашистыми: маленькие ладони так и летали вокруг ее тела во всевозможных направлениях, когда она описывала ему свою прошедшую неделю. Это было видно по свободной манере, с которой она закинула одну ногу на другую, положив лодыжку на бедро: обычно она стискивала ноги, точно защищаясь. Разговаривая, она двигала коленкой вверх-вниз. Он ощутил в себе волну разочарования и жестко подавил ее.

— Мне тут даже удалось за последние два дня прочесть целый роман, — похвасталась Мелани. — Знаете, я сильно отстала по английской литературе, но тут вдруг меня понесло. И все из-за этой вещи Э. М. Форстера,[41] я буквально не хотела, чтобы она кончалась. Мне очень понравились персонажи, понравились описания, а еще мне понравилось в кои-то веки не думать о себе.

— Вы переключили сознание с себя на другие вещи.

— Именно так. И просто потрясающе, до чего это оказалось легко.

Наклонившись вперед, она откинула свои длинные волосы на одну сторону. Волосы были только что вымыты, отметил Белл. Эту ее мордочку, как у мокрой крысы, словно бы закрасили, и теперь перед ним сияло вдохновенное лицо.

— Самое потрясающее насчет этой книги, — а я ее все откладывала и откладывала, потому что боялась, что я ее не осилю, и это меня вгонит в депрессию, — так вот, самое потрясающее: оказалось — ее легче читать, чем не читать. Понимаете, о чем я? Я была в таком ужасном состоянии из-за того, что запустила предмет, из-за того, что все откладывала эту книгу, ждала подходящего момента, чтобы за нее взяться, и чувствовала себя виноватой и подавленной. Но как только я начала читать, все покатилось так гладко.

— Приятно слышать, — отозвался доктор Белл. — У вас есть какие-нибудь мысли по поводу того, чем вызваны такие изменения?

— Это-то и забавно. Со мной случилась одна вещь, которая должна была бы меня ужасно расстроить, но этого не произошло. Ну, то есть эта штука произошла, но не так, чтобы меня расстроить. Я никому об этом не рассказывала и…

Белл выжидал.

Мелани набрала побольше воздуха, узкие плечи опали.

— Я не сказала маме. Я даже Рэчел не сказала…

Рэчел была ее соседкой по пансиону, а когда-то — и лучшей подругой. Мелани уже поведала Беллу много такого, чего она никогда не открыла бы Рэчел, да и своей матери, если уж на то пошло. Вот и сейчас она ему расскажет.

— Я видела Ублюдка, — объявила она.

— Вот как? Вы видели вашего отчима?

— Бывшего отчима. Я не могу его так называть. Я по-прежнему буду называть его Ублюдок, потому что он такой и есть.

— Называйте его, как хотите. Но мне казалось, что он переехал.

— Да, но не очень-то далеко. В Садбери.