Плавающая Евразия - Тимур Пулатов

Ад подлетел и остановился слева от трона и также повис, словно встал на что-то твердое. Ангелы отлетели, выпустив цепи, и расселись прямо на головах ада, как стражники.

Тут Мухаммед услышал другие звуки, идущие из пекла ада, — визг, похожий на поросячий, да такой истошный, будто животное проткнули каленым железом. Крики обезьян, вопли женщин: „Спаси от бесчестья! Не открывай моей наготы!“ — и старческие голоса: „О моя седая борода! Что с ней стало?!“

— С адом все ясно, — скучным голосом проговорил Джабраил. — Обезьяны в бытность людьми — клеветали и соблазняли, в свиней превращены в день суда те, кто присваивал чужое. В пекле, в огненном вихре носятся и слепые — те, что боялись правды и судили неправедно. Немые, изо рта которых льются нечистоты, — это бывшие ученые мужи, в своих речах выдававшие ложь за истину… Спасения от бесчестия, ясное дело, просят распутницы, о седой бороде своей, опаленной огнем, жалеют сладострастные старики, а молодые, прожигавшие свою жизнь в пьянстве, азартных играх и блуде, сокрушаются: „О моя молодость! На что она потрачена?!“… Скучно… Одни и те же восклицания, одни и те же слова раскаяния — ничего нового не могут придумать люди, хотя и попадают уже в шестой по счету ад, после каждого очередного конца света… И этот ад, едва пройдет по мосту Сират последний человек, снова опустится под землю, до нового, седьмого уже, последнего ада. А потом все — тишина. Не будет ни ада, ни рая, и тогда я, которому с каждым возвращением ада все труднее выполнять свои обязанности, уйду на заслуженный покой… Нынешний ад поднялся для суда на седьмое небо в дни потопа, когда спасся на своем ковчеге лишь пророк Нух [12] вместе с четвероногими, пернатыми и насекомыми. Ах как жаль! Лично я не оставил бы в живых и пророка Нуха, и сейчас бы я преспокойно лежал где-нибудь на облаке, отдыхая без забот. Но на то была воля Аллаха, и Азраи-лу — ангелу смерти — пришлось оставить душу Нуха нетронутой… Но скоро, уже совсем скоро ожидается седьмой и последний ад на земле. Аллах милостивый и милосердный избрал тебя посланником, чтобы несколько отсрочить День суда, попытавшись привести в чувство погрязших в грехах… Слова твои будут жить до тех пор… пока последний человек времен Нуха не пройдет до конца по мосту Сират. А потом те, кто клянется твоим именем, сдадут тебя за ненадобностью в музей. Сейчас последний человек на полпути… Вон, посмотри, он идет трепеща, рискуя каждую минуту сорваться в адское пекло… упорно идет, заблудший, думая в конце концов попасть в рай…

Бурак повис в воздухе неподвижно, и Мухаммед увидел над пылающим пеклом ада мост. С высоты он казался тонким, как волос, — и по нему, покачиваясь, шаг за шагом шел одинокий человек…

— Теперь я понимаю, отчего тебе скучно жить. Ты все знаешь наперед, наконец заговорил со своим попутчиком Мухаммед, иронически усмехнувшись.

— Каждый образ во Вселенной имеет свой антиобраз — это и наводит скуку, — откликнулся Джабраил, будто не замечая его тона. — Все было бы куда привлекательнее от однозначности… Но — увы! — под семью небесами семь земель, под семью землями — семь адов. Земная Кааба — это лишь копия небесной, а тот Коран, который Аллах вложил в твои уста, чтобы прочитал ты его на земле, вечной книгой спрятан на небесах… Всегда неплохо иметь что-то ценное про запас, не так ли? — игриво спросил Джабраил.

— Похоже, ты богохульствуешь, — нахмурился Мухаммед, — если так говоришь о святыне нашей Каабе — священной книге, которую Аллах раскрыл передо мной и сказал: „Читай!“ — Мухаммед, однако, спохватился, желая смягчить впечатление, ибо не знал еще, какого нрава Джабраил и на какие хитрости он способен, если говорить с ним непочтительно. — Ладно, не будем больше об антимирах… Лучше расскажи о человеке на мосту Си-рат…

— О, и ему нелегко! Он должен пройти семь застав на мосту и возле каждой отвечать на вопросы… Сейчас он прошел половину пути… и приближается к четвертой заставе… Возле первой заставы ему задали вопрос: искренне ли он верил в Аллаха или же был лицемером? У второй напрягся, чтобы ответить на вопрос: молился ли он усердно в предписанные часы и дни? У третьей слукавил, когда его спросили: давал ли милостыню нищим и сиротам? А сейчас, когда он идет к четвертой заставе, для него готов следующий каверзный вопрос: соблюдал ли все правила поста? А дальше будут вопросы: был ли в малом и большом паломничестве? Совершал ли омовение перед молитвой? Чтил ли ближних своих — отца и мать, защищал ли обиженных? Я не знаю имени того, кому судьбой доверено идти сейчас по мосту и давать ответы за деяния рода людского… по логике, это должен быть один из вершителей судеб типа Навуходоносора, Наполеона или Сталина, но ведь здесь, на небесах, ничего не принимается на веру… посему — глянь, и ты увидишь весы, одной чашей справа от трона, другой — слева… на этих весах будут взвешивать каждый ответ у заставы. Каждая застава выдает шагающему бодрячку запечатанный конверт, чтобы он нес дальше, к весам, — тут, как видишь, своя бюрократия! — в конвертах начертаны все дурные и добрые дела человека. И от того, какая чаша весов перевесит — правая, добрых дел, или левая — дурных, будет зависеть, в какие ворота пустят прошедшего через мост — в ворота ада или в ворота рая.

Мухаммед, не отрывая взгляда, смотрел на путника на мосту и на весы, которые освещались светом трона, спросил:

— И когда же он наконец предстанет перед весами?

— О, путь по мосту утомительно долог, даже слишком — двадцать пять тысяч лет… Этот же упорный одиночка будет идти еще — шаг за шагом двенадцать тысяч лет… за это время здравствующие ныне на земле должны идти к седьмому, последнему Судному дню… Вон на сколько лет аллах дает им отсрочку. Так что трудись, пророк, в поте лица, не жалей сил. Может, твоими трудами последний ад получит на одного грешника меньше… хотя, если призадуматься, какая разница — больше или меньше, если ад этот и рай последний? Представляю, каково сейчас Малику — сторожу у врат ада! Жалко беднягу, — добавил после короткой паузы Джабраил и подлетел к Бураку справа, чтобы Мухаммед мог лучше разглядеть ворота между двумя многоликими головами. — Аллах велел быстро пропустить толпы по мосту, чтобы оставить Сират свободным для последнего человека шестого мира… Все прошли — дети потопа — кто в рай, кто в ад, но Малик остался ждать у ворот. И так будет ждать он двенадцать тысяч лет, не отходя от своей сторожки. Смотри, он как раз вышел и, заслонив глаза от света, посмотрел на мост, на идущего… должно быть, в душе проклиная его за черепаший шаг…

Фигура, которую разглядел Мухаммед, постояла немного и снова ушла в сторожку, справа от ворот.

— Он бы и рад оставить свой пост, хотя бы ненадолго, — кхе-кхе! — и сбегать к своей любовнице. Ведь никто, кроме Аллаха, не знает, какие ворота предписаны неутомимому путнику на мосту. Вполне может быть, что он попадет к вратам рая. Тогда вообще ожидания Малика окажутся бессмысленны. Но нет, долг велит ему оставаться на месте. А вдруг его это посетитель?! Он должен проверить его мандат, так сказать, по форме. В ад так же нелегко попасть, тем более с таким стражем, как Малик. За время всех шести миров, каждый из которых заканчивался своим Судным днем, Малик сделался отменным администратором… Похоже, в рай легче попасть, у его врат не такой строгий контроль… Там нет Хариша — помощника Малика, а Хариш не дремлет ни днем ни ночью. Посмотри сам…

Над вратами ада вытянулась морда на длинной шее, и Мухаммед одним взглядом успел охватить всю длину тела Хариша: протянувшись через все небесные сферы, упирался Хариш лохматыми лапами в землю, у края длинной расщелины среди гор. Хариш повертел мордой, оглядываясь по сторонам, и Джабраил чуть насмешливо крикнул ему:

— Кого ты еще высматриваешь, приятель Хариш?

— Хочу понять, кто это медленно, но верно идет в нашу сторону? — услышал Мухаммед удивительно мягкий голос Хариша.

— Ну, и как ты думаешь, к каким вратам он свернет?

— Боюсь, у наших врат я схвачу его зубами и поволоку к господину моему — Малику, — отвечал Хариш угрюмо, словно работа эта была ему в тягость.

— А если в конверте его будет записано: праведник? — продолжал насмешничать над Харишем Джабраил.

— В таком случае во всей Вселенной не будет существа счастливее меня, — снова взял бодрый тон Хариш. — Ты же знаешь, друг Джабраил, я не кровожаден. Каждый раз я омываю слезами жертву, прежде чем положу ее у ног Малика…

— Воистину твое место в раю! — со смехом проговорил Джабраил и, повернувшись к Мухаммеду, сказал: — За мной, пророк! С адом все ясно. Сейчас глянем на рай — и расстанемся. Мне пора… Я тороплюсь. Дела, дела… — И, не удержавшись, доверительным тоном прибавил: — Я, среди прочего, еще и приставлен следить за Азраилом… Нет, нет, я не соглядатай, но все же… Старик Азраил в последнее время не очень-то справляется со своими делами. И люди, боюсь, уже мнят себя бессмертными, творят такие делишки, после которых и ад кажется раем…