Парейдолия - Константин Владимирович Вершинин

Оба выпили залпом.

– Пока что… – сказал майор на выдохе.

– Да хоть бы и пока. Пусть расследуют сами этого Серебряка, мы своё дело сделали. А всё-таки, чётко Затейкин подсуетился, а? – хихикнул Алексеенко.

– С этими сайтами левыми? О да. Очень помог, сделал, как надо. С нас гонорар человеку.

– А то! – ответил капитан и снова поднял бокал.

На Горчакова с первого глотка навалилась приятная алкогольная истома и он буквально физически почувствовал, как усталость растворяется, словно масло в кипятке. Несмотря на то, что майор внешне выглядел спокойным и контролировал эмоции, стресс давал о себе знать и требовал выхода. Тело Горчакова рухнуло на спинку мягкого дивана и утонуло в нём. Волна алкоголя пришла столь сильно, что майор на миг погрузился эйфоричный, морфиноподобный сон, без мыслей и образов, наполненный только одним приятным чувством расслабления.

– Ты чего это? – спросил Григорий. – А, ну ладно, откисай, а я хоть перекушу.

Вскоре Анатолий очнулся. Быстро накатившая волна также быстро отступила. Он снова посмотрел сквозь стекло на серую улицу и ему захотелось домой.

– Я вот чего подумал, – сказал капитан дожёвывая, – странное место, с которого была сделана оригинальная фотография. Вопрос – зачем она была сделана? Ведь, если автор хотел «покрасивше» снять Москва-сити, то хуже места не придумаешь. А ведь кто-то настроил свой профессиональный фотик и щёлкнул, как мы знаем, одинадцать раз. И что в кадре? Обрывки небоскрёбов и здоровый кусок улицы, на котором после обработки мы увидели то, что увидели. Каков был эстетический смысл делать такую фотографию? Никакого. Какой был смысл использовать её под обработку этой Ньювижн, если в городе просто куча интересных поверхностей и зданий, на которых есть смысл поискать что-то интересное для обработки. Но ведь кто-то щёлкнул кусок этой беспонтовой дороги – и сразу в яблочко! И вот теперь вопрос – это случайное фото, где случайно что-то проявилось? Нее, Толь, не верю я в такие совпадения. Тот, кто делал оригинал, явно ожидал определённых результатов.

– Слушай, капитан, а ты растёшь, как на дрожжах! Не-не, я серьёзно! Такой последовательной и логичной аналитики от тебя днём с огнем не дождешься, я аж протрезвел. – Анатолий привстал и хлопнул напарника по плечу.

– Что, прикалываешься?..

– Нисколько! Хорошая, годная версия. Я об этом не подумал даже. Действительно, место странное, не то, что многоэтажки Балашихи. Но… ладно, мы говорили уже об этом. Пока не знаю, как всё связать воедино.

– А что связывать-то? Ребятки там действуют сообща! Один снимает, другой готовит место преступления, третий осуществляет, четвёртый пускает фотки в народ и так далее.

– Ага, а пятый угадывает с точность до 99%, что именно так расположатся машины после взрыва, что именно так будут бегать люди, что именно так и на том месте спиной вверх будет лежать Серебряк, и что конечно же, мы опоздаем и не сможем расстроить их планы. Если так, знаешь, нам такие ребятки на службе очень нужны! Прям команда Вольфов Мессингов какая-то, ага. А нас бы всех поувольнять за профнепригодность, один такой со всеми следственными заданиями справится.

– Да ладно тебе, Толя, опять ты прикалываешся. Надо тряхануть этих выживших, уверен, они не только на заказчика выведут но и на этих фотографов, и про программку объяснят, как надо.

– Я не прикалываюсь, я логично рассуждаю, и эту логику не могу игнорировать. А что до налётчиков, то это не наше уже дело, их Шумыга будет вести, мы, разве что свидетелями пойдём. Так что, фоточки, как обычно, остаются с нами наедине. Давай, доедай, и пойдём по домам.

Следующие несколько дней капитан и майор гоняли, как палёные зайцы от Краснопресненской до Балашихи, от Лубянки до Петровки 38. Постоянные расспросы, подписи и следственные мероприятия шли чередой один за другим, и фактически превращались в поток краш-тестов для их наспех сочиненной версии происшествия, а также и для психики майора, которая справлялась со всем этим всё хуже и хуже. К капитану было гораздо меньше вопросов, его оставили в покое и отправили на плановые боевые учения. В какой-то момент, Горчаков начал понимать, что мелкая ложь всем и везде не может продолжаться бесконечно и рано или поздно у любого ушлого следователя сложится в голове в единый пазл, и тогда тот задаст Анатолию какой-нибудь уж совсем неудобный вопрос. В подтверждение тому стали усилившиеся проверки, вплоть до мобильных устройств и компьютера, которые конечно, Горчаков заблаговременно почистил и удалил все пути посещений и сохранённые фотографии. Было очевидно, что начальство теперь не спускает с него глаз и очень внимательно присматривается к его перемещениям. Впрочем, Анатолий понимал, что это вряд ли может вылиться в полноценную слежку, так как оснований для этого явно недостаточно, скорее, это демонстративное «родительское внимание», под которым майор должен показать свою лояльность и служебное пуританство. Так он и поступал все следующие дни, не давая ни малейшего повода докопаться к себе, смиренно исполняя все служебные поручения и соблюдая устав в мелочах. Горчаков понимал, что так будет продолжаться недолго, и либо вопросы иссякнут, внимание к его персоне упадёт и всё вернётся в свои русла, либо…

В середине рабочего дня в кабинете Горчакова зазвонил телефон. Анатолий снял трубку.

– Майор Го… – начал было произносить он стандартную фразу, но был тут же прерван.

– Анатолий Юрьевич, зайдите-ка ко мне, как освободитесь. – прервал его сухой и чёткий голос полковника Уманца.

– Хорошо товарищ по…

Раздались короткие гудки. Откинувшись на спинку стула, Анатолий потянулся. Он уже знал, что ничего хорошего в кабинете полковника его не ждёт. Профессиональным чутьём он давно научился различать голос и интонации полковника, а также стиль ведения разговора, который соответствовал разной шкале серьёзности. И это хорошо, ведь подобные знания помогали майору морально подготовиться. Он надел пиджак и вышел в коридор.

В кабинете Уманца сидели ещё несколько офицеров, но больше всего… из службы Информационной безопасности, включая старшего лейтенанта Ницмана и подполковника Полищука. Полковник Уманец ходил между ними, сложив руки за спину, явно пытаясь сосредоточиться на разговоре. По выражению его лица Анатолий мгновенно понял, что разговор предстоит очень нетривиальный, такой, что даже сам Уманец не знает, как его начать, в противном же случае, будь это банальный служебный разнос он бы крыл матом майора уже сейчас, не успев тот попасть за порог.

– Вот, – выдохнул полковник, доставая скрученный в трубочку глянцевый лист, – что скажете, а? Гляньте, гляньте, посмотрите!

Лист пошёл по рукам от дальнего края по направлению к Горчакову.