Шассе-Круазе - Тамара Кандала

– Так что, если у тебя и есть индивидуальность, – продолжала Лора, обращаясь к Беа, – она ничего общего с нашей, человеческой, не имеет. Несмотря на все твои знания и возможности. И сестра ты мне примерно такая же, как… как моя собственная тень. Потусторонняя.

– А как же все те Инициации, через которые я тебя провела? – растерянно и несколько обиженно спросила Беа. – Все Практики, которые ты благодаря мне познала?

– Да, они хороши! Как бывают хороши сны. Но я не променяю ни одной ночи с Карлом на такой сон. Ни одной бредовой беседы с Барбарой на высокоинтеллектуальное общение с моей новой матерью. Я предпочитаю земной сумбур в ее голове небесному бесчувственному совершенству в этой. – Лора кивнула в сторону Агаты. – Даже если у нее там три эйнштейна сидят. Я тутошняя, земная. Со всеми свойственными нам дефектами, глупостями, прозрениями и болью. Я не хочу космической анестезии и наркотических грез вечности. И чувство боли для меня настолько же важно, как и чувство радости.

– А Карл? Ведь это я помогла ему увидеть тебя.

– О! Ты хочешь сказать, что без твоей помощи он бы в меня не влюбился? Я не верю. Просто ему, возможно, понадобилось бы для этого чуть больше времени. Ты же сама мне рассказывала о невидимой красной нити, связывающей щиколотки двоих, которым суждено встретиться. И нить эта может растягиваться и сжиматься, но никогда не рвется. То есть, если нам суждено быть вместе, мы бы и без тебя узнали друг друга в один прекрасный момент. У нас тут говорят, что «браки свершаются на небесах». Но именно «на небесах», а не в Других Реальностях. Большая разница, которую ты вряд ли сумеешь почувствовать.

– Допустим. А все остальное? Тебе не жалко будет расстаться с даренным тебе Опытом?

– Почему расстаться? То, что прожил, обязательно где-то остается. Пусть в смутных образах, в снах, в паутине каждодневности. В звездном небе, наконец. И я тебе за этот опыт очень благодарна. Никакой опыт не бывает напрасным. Это как в стихах. Ты знаешь, что такое стихи? «Не бывает напрасным прекрасное…» – процитировала Лора. – Не помню, как дальше…

– Но ты избранная. – Беа в волнении металась в пространстве между сестрой и матерью. – Я рассказала тебе о бессмертии. О других мирах. Я дала тебе шанс обрести новую метафизическую родину. Космическую. Перестать быть бесцельным скитальцем, лишенным смысла. И ты хочешь этот шанс упустить?

– Ну и какой в этом смысл, если я абсолютно одинока в этом знании? Если я не могу никому облегчить этим душу, залечить раны, избавить от страдания? Даже надежды дать не могу! Зачем-то этого не дано знать человеку. И уверена ли ты, Беа, что имеешь право вмешиваться в мою жизнь? И если да, объясни мне смысл такого вмешательства.

– Я спасла тебя. По крайней мере, дважды.

– Наверно, это было зачем-то нужно. Но, похоже, ты сама не знаешь зачем. Ну не затем же, чтобы познакомить меня с мамочкой! Мы друг другу не нужны, это очевидно. И никаким «биологическим инстинктом» это не оправдано. По поводу спасенных жизней… Здесь и без тебя имеется масса случаев – опоздал на работу и не взорвался со всеми; заболел и сдал билет на самолет, который разбился; зазевался на зеленый свет светофора и не попал под колеса пьяного водителя, ну и так далее… Неужто за всем этим стоят «пришельцы» вроде тебя?

– Не знаю. Я здесь ради тебя.

– Или ради себя. Ведь, погибни я под сорвавшимся карнизом, наверно, и с тобой, там, что-нибудь изменилось бы?

– Там таких, как я, связанных пуповиной с кем-то здесь, не так уж много. И мне дана была возможность вернуться.

– И ты точно знаешь зачем?

– Нет.

– Вот именно. А я тем более не знаю. И я остаюсь здесь. В отличие от тебя. Так дай же мне возможность прожить то, что мне суждено. Без вмешательства сверхъестественного. Без знания, которое никому другому из моих земляков неведомо. Я сама – земляк! Понимаешь? От слова «Земля». И мать мне нужна земная. А эту, вновь обретенную, можешь забирать себе. У тебя ведь другой нет.

– Другой нет, – согласилась Беа.

– Ну вот и не нарушай порядок. Оставь несовершенным – несовершенное. И объединись с совершенством.

– Ты хотела бы забыть о моем пребывании здесь?

– Вот именно.

– Насовсем?!

– А что, можно только чуть-чуть помнить о бессмертии?

– О бессмертии можно только знать. Или не знать. А вот о наличии сестры…

– Ты сама себе противоречишь. Если я буду помнить о наличии такой сестры, неизбежна память и о том, что с ней связано. В том числе и о бессмертии. Боюсь, что у меня нет выбора.

– Есть. И ты его сделала. Мне он непонятен, но этот факт его не отменяет.

– Он тебе непонятен, потому что ты не человек. И никогда им не была.

– Возможно.

В воздухе вокруг них, который, казалось, был наполнен электричеством, повисла звенящая от напряжения тишина.

– Она права, – вмешалась вдруг Агата, хранившая до этого молчание. – Я ей совершенно чужой человек. Упущенное нельзя нагнать в принципе. Законы физики действуют и в человеческих отношениях. Ты, похоже, за мной прислана. И без всякого выбора.

– Ну что ж, – согласилась Беа, – это ваше решение. Обоюдоострое, как у вас говорят. Но прежде чем попрощаться, я все-таки прикоснусь к сестре «нетленной дланью» и дам ей возможность прожить счастливую земную жизнь, раз уж она так за нее держится. И ее возлюбленному тоже. И вспомнишь ты обо мне, Лора, только перед самой смертью. Это облегчит тебе переход туда – ведь все религии существуют только для этого.

Глава 21

Всевсевсе. Приговоренные

День выдался как на заказ – веселое курчавое небо, полыхающие краски отцветающего лета, теплое неназойливое солнце.

Питер торжествовал – наступил его день. Судьба была на его стороне. Событие было придумано и организовано практически в его, Питера, честь, все элементы сошлись – дебильные дети, городская бюрократическая верхушка, срано-либеральная артистическая тусовка, иностранные гости. То есть все те, кого он ненавидел, против кого боролся. Брейвик мог ему позавидовать со своим бездарным молодняком.

Подготовился Питер тщательнейшим образом – автомат Калашникова идеально укладывался в футляр саксофона. Одна из организаторш этого сборища была его бывшая любовница, художница-перформансионистка, перешедшая на сторону врага – ее страстью стали эти недоделанные дети, на которых государство растрачивает его, Питера, налоги. Она и его пыталась привлечь к этой бездарной деятельности, но в этом случае Питеру не хватило сил играть в «человеколюбие», брезгливость и ненависть к уродству оказались сильнее. Теперь ему пришлось сделать ход назад, разыграть раскаяние и выказать желание поучаствовать во всей этой хренотени. Должен же был кто-то провести его на этот шабаш олигофренов через все кордоны охраны. Наивная дура Томки с ее расплавленными художественными мозгами прям растрогалась, когда ей позвонил ее бывший «скакун Пол», предложив свои музыкальные услуги.

– Видишь, ты из животного, пусть и прекрасного, превращаешься в человека, – довольным тоном констатировала эта экзальтированная сучка. Она всегда держала его за безмозглого жеребца.

Тем лучше.

Как же он их всех ненавидел. Прав, прав был его кумир – человечество просто подопытный материал, чудовищный избыток неудачников, руины. Этим баранам нужен пастырь. Мир хочет войны. Уже это понятно. Очищение геенной огненной. Геенна к старту готова. Уж он-то, Питер, никого не пощадит. И войдет в Историю. Да-да, с большой буквы. Он уже и имя себе придумал для будущих анналов – Безжалостный.

Карл накануне позвонил Тушканчику и предложил пойти в мэрию на выставку «неблагополучных», как их официально называли, детей. Он уже просил его до этого о дополнительном врачебном шефстве над ребятишками, и Тушканчик согласился. Это когда-то было темой его научной работы – дети с синдромом Дауна, – и он с ними немало работал.

– Тем более, доктор, что там будет одна из ваших новых пациенток – моя дочь Габриэла, – уточнил Карл. – А знаете ли вы, доктор, что внутри каждого человека, каким бы он большим и сильным с виду ни казался, сидит маленький, испуганный ребенок?

– Знаю, – отозвался Тушканчик. – При том что чем сильнее, независимее и брутальней он кажется окружающим, тем больше в нем этих слабых, уязвимых детей. Порой трогательных, порой, наоборот, дико озлобленных. Иногда в одном взрослом индивидууме таких эмбриончиков уживается до полудюжины. И они еще между собой, как говорит молодежь, «разборки» устраивают.

– Ну и сколько таких, на ваш профессиональный взгляд, во мне?

– На мой профессиональный взгляд, вы действительно большой и сильный человек. Очень добрый и открытый, несмотря на вашу «акулью» профессию. Просто вы насмерть травмированы вашей дочерью. В которой как раз таких маленьких вредных индивидуумов с целую дюжину наберется. И если вы не выясните ваши отношения раз и навсегда, это может разрушить вас обоих.