Меня убил скотина Пелл - Анатолий Гладилин

Говоров приехал в девять утра. Таня в халате, Рэм бреется, Лиза в ванной. Редакция журнала превратилась в походный бивак. Диван раздвинут, как кровать, на полу матрас, все незастелено, разбросаны разные интимные принадлежности. Но присутствие Говорова никого не смущает, он человек свой. С ходу начался обычный треп.

И тут звонок в дверь. «Это Вика, — говорит Таня, пойди открой, а я хоть пока оденусь».

На пороге пожилой французский господин показывает карточку с трехцветной полосой наискосок. Говоров пытается загородить собой пространство, все-таки картина не для посторонних глаз.

— Чего изволите?

— О, вы говорите по-французски, — приятно поражен гость. — Извините за вторжение. Наша задача — охранять мадемуазель Алексееву. Как она поедет в аэропорт?

— Я повезу.

— Сорок три — пятнадцать, это номер вашей машины? Прекрасно. А с кем я имею честь?

Говоров протягивает свои водительские права, а в них журналистское удостоверение, тоже с трехцветной полосой, но выданное министерством иностранных дел Франции.

Француз делает запись в свой блокнот.

— Очень хорошо. Внизу вас караулит фотограф из «Пари матч». Мы проверяли. А так вроде никого нет. Мы тоже возникать не будем, но если что — учтите, мы рядом.

И француз галантно откланялся.

Потом явился В. П., поднялся из своей квартиры (на два этажа ниже редакции) Лева Самсонов. Всей компанией отправились в кафе. Воскресное утро. Улицы пустынны. Лиза удивлена. Говоров ей объясняет — дескать, это престижные кварталы Парижа. Здесь живет буржуазия, всю неделю она пьет кровь рабочего класса, а сейчас дрыхнет, переваривает. Правда, толстый корреспондент косолапо мельтешит перед ними, щелкает снимки на почтительном расстоянии. «Смотрите, девочки, — объясняет В. П., — как люди тут на хлеб зарабатывают, столько суеты ради двух или трех ваших фотографий в журнале». Что ж, у каждого своя работа. Вот настал и черед Говорова. В середине завтрака включил магнитофон, попросил всех помолчать (даже официант понял значительность момента, двигался неслышно, на цыпочках) и задал несколько вопросов. И только про Сахарова: как ему живется в Горьком? как его здоровье? как перенес голодовку? Конечно, в голове вертелся еще один щекотливый вопросик: «Почему вы, Лиза, допустили, чтоб Сахаров пошел на голодовку, стоил ли ваш отъезд такой жертвы?» Но пропустил его Говоров — в сущности, для него сделали исключение, он первый, негоже смущать девушку некорректными вопросами. Спросил лишь: «Как реагировал Андрей Дмитриевич, когда вы получили разрешение на выезд?» «Был счастлив как ребенок», — ответила Лиза. Что ж, значит, так надо было, и не Говорову учить жить академика Сахарова. Последний вопрос: «Почему вы ни слова не произнесли перед французскими журналистами в аэропорту?»

— Они ринулись на меня, как стадо слонов. Я испугалась.

— Хватит мучить девочку, — вмешался Вика. — Нам надо успеть ей Париж показать.

А разве Говоров против? Он готов хоть сейчас за руль, но ведь все жаждут поговорить, расспросить Лизу, и с Таней и Рэмом давно не виделись… Короче, как писал тов. Пушкин, «бойцы вспоминали минувшие дни». Парижане рассказывали, как они каждый вечер у советского посольства пикетировали, все больше народу собиралось, а когда Самсонову удалось привлечь местных интеллектуалов… Бостонцы тоже делятся опытом: Сахаров начал голодовку, а в Америке глухо. Мы отправились в Вашингтон, несколько знакомых конгрессменов и сенаторов что-то вякнули в печати, и опять затихло, отчаялись уже раскачать общественное мнение, и вдруг как-то само собой покатилось, разрослось, выплеснулось на первые страницы газет…

Спохватился Говоров: «Братцы, время поджимает!» Виктор Платоныч в крик: «Невозможно, чтоб Лиза уехала из Парижа, не посетив собор Парижской Богоматери. Еду с вами, поставим свечку за здравие Андрея Дмитрича!»

Припарковал Говоров машину под знаком «Остановка строго запрещена». На площади перед собором публика клубится, полицейских пока не видно. Неужели, змеи, они и в воскресенье дежурят? Но ведь где-то рядом должна быть охрана? Если штраф навесят, Говоров к охране обратится: выручайте, ребята!

В соборе Вика витийствовал, объяснял все архитектурные прелести.

Вышли из собора, глядь, к их машине другая пристроилась, и тот, утренний, пожилой француз нервно бегает взад-вперед. Заметил Говорова и на циферблат своих наручных часов тычет.

— Успеем, — успокаивает его Говоров.

— Посмотрите на ваше переднее колесо!

Говоров ахнул. Шина всмятку, наверно, поймал где-то гвоздь.

Плача и рыдая, полез Говоров в багажник за инструментами. Разумеется, приходилось Говорову — и не раз — менять колеса, но, прямо скажем, не был он спецом в технике, для него любая гайка загадка, да еще когда такой цейтнот надвигается.

Скептически наблюдал пожилой француз танец маленьких лебедей с домкратом в исполнении Говорова, потом вздохнул: «Отойдите, я сам». Скинул пиджак, засучил рукава, кликнул своего шофера, вдвоем они мигом домкрат приспособили, открутили гайки, приладили запаску. Вытер француз лоб рукой: «Теперь можете хвастаться, что вам поменял колесо комиссар полиции».

Поехали. Полицейская машина сзади подпирает. Только разогнались, как у моста Берси, на скоростном пути, пробка. Вдумайтесь, граждане: в воскресенье, в самое время обеда — затор! Кто-нибудь из публики скажет: «Это происки КГБ». А Говоров ответит: «Это ваш чертов Париж».

Полицейская машина поравнялась с Говоровым, комиссар кричит: «Зажгите фары, следуйте за мной». Шофер пришлепал себе на крышу синюю мигалку, включил сирену, вывел Говорова из пробки, и помчались они по городу как правительственный эскорт. А на автостраде полиция так поднажала, что Говоров стал отставать — не та скорость у его драндулета.

В конечном счете они приехали вовремя, даже успели в зале для почетных гостей выпить по бокалу шампанского с американским консулом, который прибыл специально в аэропорт проводить Лизу Алексееву.

Какой же вывод из этой истории сделает для себя уважаемая публика?

Что касается Говорова, то он решил: иду в банк, беру кредит и покупаю новую машину — старая тачка для таких подвигов уже не годится.

И вот на новой машине (точнее, сравнительно еще новой) из той древней истории (проводы Лизы Алексеевой), почти не сбавляя скорости и со свистом вписываясь в виражи, снова вписывается Говоров в эту главу, возвращаясь в тот же аэропорт Шарль де Голль, встречать Аксенова из Америки. (Говоров сделал круг времени и по кольцевым подъездам аэропорта. Тот, кого он провожал, улетал в Америку, тот, кого он встречает, прилетает из-за океана. Опять круг в пространстве и во времени. Все возвращается на круги своя? И много что-то кругов. В этом есть какая-то символика, но нам, простым смертным, в ней не разобраться, пусть господа литературоведы, критики и структуралисты ломают головы.) Публика, надеюсь, помнит, что глава начиналась с рассказа о бурной деятельности Союза спасения от коммунизма. Так вот, ССотК организовал еще одно (безумное, по мнению Говорова) мероприятие: съезд русских писателей-эмигрантов в Париже. То есть, с одной стороны, в этом было много привлекательного. Действительно, почему бы русскому литератору, прозябающему на вэлфере где-нибудь в Филадельфии (и отнюдь не в лучших домах), не прокатиться за казенный счет в Европу, пожить в приличном отеле, толкнуть речугу о том, что наболело и накипело, пообщаться с давними приятелями и почувствовать себя в некотором роде значительной личностью? Когда подобную конференцию устроил университет Южной Калифорнии, Говоров с охотой полетел в Лос-Анджелес. Все правильно. С одной поправкой: та конференция предназначалась в первую очередь для американских славистов, проходила в огромном, переполненном зале, и университет выделил средства из своего бюджета.

Здесь же заранее было известно (устроителям, во всяком случае), что ни малейшего внимания прессы или публики это сборище не привлечет, все ограничится говорильней в узком кругу, в холле отеля, рассчитанном на тридцать человек максимум. Тогда, спрашивается, при чем тут ССотК? И кого эти ораторы собираются спасать от коммунизма (себя они уже спасли, эмигрировав) — непонятно. Говорову любопытно было бы знать, как объяснял Самсонов доверчивым американцам необходимость сего мероприятия, требующего таких значительных расходов. Однако для Самсонова затея имела другой, и довольно прозрачный, смысл: показать братцам-кроликам (сиречь литераторам), что в эмиграции хозяин тов. Самсонов — почти как тов. Георгий Марков в Союзе писателей СССР. В его руках деньги, он может закатывать балы.

…Говоров не из лихости со свистом крутил виражи. Он опаздывал к самолету. Пока нашел место в паркинге, пока спустился в зал прибытия пассажиров — глядь, вся русская делегация уже на выходе, стоят с женами в стороне, чем-то неуловимо напоминая эвакуированных времен войны. Как Говоров и ожидал, из Америки прилетела не первая сборная. Нет Бродского, нет литературных критиков Вайля и Гениса, нет Довлатова. Правда, есть Аксенов (но это уже стало традицией — или Аксенов, или Бродский! Они не пересекались!). Кстати, где Аксенов?