Меня убил скотина Пелл - Анатолий Гладилин

Телекс пришел. А еще через неделю Герд сообщил Говорову по телефону, что он и Вейли получили письмо от Самсонова, в котором, в частности, Самсонов спрашивает: «Почему один из редакторов парижского бюро переманивает работников журнала «Вселенная» на Радио, обещая им значительное увеличение зарплаты? А бюджет Радио финансируют американские налогоплательщики…» — и далее в таком же духе…

— Молодец, Лева, — изумился Говоров. — Не успел выйти из запоя, как сразу приступил к делу. А кто именно из редакторов?

— Фамилии Самсонов не указывает, однако явно имеется в виду не Боря Савельев.

— Герд, пришли мне копию.

— Не могу, — вздохнул Герд. — Я тебе верю, но ты обязательно покажешь письмо Вике. Вика, в расстроенных чувствах, сам понимаешь, передаст письмо Марье Васильевне. И опять начнется свистопляска на Радио.

«Один-ноль в твою пользу», — хотел сказать Говоров, но сказал другое:

— И как вы отнеслись к этому эпистолярному творчеству Самсонова?

— Андрей, за нас не беспокойся. Мы это восприняли как донос. Увы, не первый и не последний в истории Радио. Но письмо адресовано не только нам. Боюсь, что копию письма приколют к твоему досье в отделе кадров.

— Герд, я работаю не с кадрами, а с людьми.

— Правильно, и мы тебя любим и ценим. Однако есть статистика. Я подсчитал, что начальник русской службы на Радио удерживается на своем месте не более двух лет. Так вот, это между нами, я не буду ждать, когда меня попросят вон. Если Джорджа скинут, я сам уйду. Ты мне подсказал хорошую идею: в госдеп или в президенты Соединенных Штатов. Скорее всего, просто в университет. И на мое место сядет другой человек, который…

Голоса из публики:

— Хватит! Надоело! Не хотим больше слушать об интригах на Радио. Интересно бы знать, что делал Говоров на работе.

Отвечаем: писал оды начальству. Прилагаем одну для справки.

Я удивляюсь, почему западная пресса, которая любит покричать о каких-то нарушениях прав человека в Советском Союзе, до сих пор не обратила внимания на трагическое положение некоторой группы людей, действительно лишенных самых элементарных прав. Они живут почти так же, как и советские политзаключенные: все время находятся в закрытом помещении, передвигаются только под охраной, состояние их здоровья катастрофическое, а главное — они фактически не имеют права на пенсию.

Кто же эти несчастные люди, которым почему-то никто не хочет посочувствовать? Да это же наши дорогие портреты, уважаемые труженики на ниве руководства. Короче говоря, члены Политбюро ЦК КПСС. Естественно, я предвижу возражения и даже безответственные иронические усмешки: мол, как же так, а дачи, особняки, роскошные городские квартиры, кремлевские пайки, черные ЗИЛы, лучшие врачи из Четвертого управления? Однако не спешите завидовать товарищам членам, ибо любой здравомыслящий человек вам скажет: «Здоровье дороже».

Итак, перед нами рядовой член Политбюро. Как правило, ему за семьдесят. Причем лет сорок из этих семидесяти ему надо засчитывать, как на войне, один год за три. Член Политбюро — как сапер — не имеет права на ошибку. Один неточный шаг — и сгорел на всю жизнь. Ну хорошо, раз он попал в Политбюро, то он этих шагов избежал. Но какого дикого, нервного напряжения ему это стоило! Поэтому наш семидесятилетний член совсем не похож на своего американского ровесника. Американец, он на лошади ездит, в гольф играет. А можете ли вы себе представить нашего рядового члена на лошади? Дай ему Бог в свой ЗИЛ без посторонней помощи забраться.

Старикам очень полезны прогулки на свежем воздухе. Вот американцы, выйдя на пенсию, по всему миру шастают. Но видели ли вы когда-нибудь члена Политбюро, гуляющего по улице? Правда, говорят, что на закрытых дачах их выводят под ручки подышать воздухом. Так ведь заключенных тоже выводят. В тюрьме двор поменьше — вот и вся разница. Право на здоровье — это великое право, которого члены Политбюро лишены начисто. Сложилась парадоксальная ситуация: лечиться член Политбюро может, а болеть нет. Поболеешь месяц, пропустишь несколько заседаний, и вдруг обнаружишь, что твои соратники втихомолку вывели тебя из состава Политбюро. Поэтому-то никто не рискует. Вот товарищ Пельше, можно сказать, из гроба вставал, но приходил на трибуну Мавзолея. Долго болеть осмеливается лишь Генеральный секретарь. Когда он в больнице, все остальные члены Политбюро спокойны за свои места. Никаких перетрясок не предвидится. Теперешнего Генерального секретаря скоро свезут в больницу. Так оно надежнее.

А самое главное для человека — это право на пенсию. В течение столетий в суровых классовых боях с капиталистами и угнетателями рабочего класса трудящиеся во всем мире добились этого права. Любой работающий человек желает скорее выйти на пенсию, читать газеты, копать грядки в своем саду, поливать цветочки, играть с внуками. Всех нормальных людей провожают на пенсию с почетом, всех, кроме членов Политбюро. Для члена Политбюро выход на пенсию страшнее любой пытки. Сразу его имя исчезнет со страниц газет, из всех справочников и энциклопедий. Это крушение всей его жизненной карьеры. Вспомните, в какое идиотское оцепенение впал товарищ Подгорный, как рыдал товарищ Кириленко, когда выяснилось, что их отправили на заслуженный отдых. Поэтому члены Политбюро как каторжные обречены работать до самой смерти. А радости у них мелкие, незначительные: получить очередной орден к очередному юбилею, дать приказ об уничтожении пассажирского авиалайнера какой-нибудь южнокорейской авиакомпании, захватить еще одну страну в Азии или в Африке. А толку что? Все равно вместо икры врачи прописали лишь манную кашу.

Итак, подведем итоги. Трудно представить себе более тяжелую долю, чем доля члена Политбюро. Полжизни под строгой охраной, в наглухо закрытых, прокуренных комнатах, бесконечные заседания, нездоровый сидячий образ жизни и, значит, полное нарушение всех функций организма. И вот каждое утро этот старик пробуждается от ночных кошмаров: приснился Сталин или Хрущев. Его мучит геморрой, боли в животе и в груди, руки и ноги дрожат. Он сразу глотает кучу таблеток, но от этого голова делается чугунной, а на лице появляется привычная маска служащего похоронной конторы. Его одевают, а он пытается вспомнить, что было вчера, и уж точно не может вспомнить позавчерашнего. Он плохо видит, почти не слышит и молит Бога и Дьявола дать ему силы правильно прочесть доклад, написанный за него помощниками, произнести без запинки слово «социализм» и не перепутать свое место в строю при выходе на торжественное заседание. Он нервничает, но не имеет права этого показать, и поэтому от напряжения у него еще больше кружится голова. И вот в таком состоянии его вносят в машину, плотно закрывают бронированную дверцу, чтоб не выпал по дороге, и везут управлять огромной страной…

«Папа, обещала написать про Лизку. Она уже большая. Очень кроткая. Т. е. может и повопить и побезобразничать, например очень любит плеваться и пихаться ногами, но вообще очень покладистая и каждое мое появление около своей кровати считает праздником, так что ее делается очень жалко. Часто смеется. Разевает свой беззубый рот и делает радостную гримасу. Больше всего любит летать как пчелка. Это так у нас называется, когда я ее беру под мышки и поднимаю высоко над головой, а она держится горизонтально и еще руки разводит в стороны. К сожалению, она теперь весит больше восьми кг и мне уже очень трудно так ее поднимать, особенно в конце дня, когда устаю.

Последние дней десять были вообще какие-то адские, потому что на работе был аврал, и я даже плакала от отчаяния, ничего не успевала. Сегодня отдых, воскресенье, но так болит спина, что жить не хочется. Еще Лизка очень любит купаться, это вообще-то надо видеть, но в двух словах так: сначала нам очень страшно (потому что вдруг выпустят?), потом мы постепенно привыкаем, и минут через пять (а я все время держу эту маленькую тушку на левой руке) она робко подрыгивает ножками, а на физиономии такая отвага, будто она собралась грудью прикрыть вражеский дот, потом вступают лапы, и начинается ужасное безобразие с волнами, плевками, брызгами, я мокрая с головы до ног, при этом она еще норовит попить воды, в которой купается. Все это совершенно необходимо сопровождать словами: «Лиза очень храбрая девочка, она ничего не боится, Лиза смелая как тигр» — и т. д.

Любимый предмет — горящая лампочка; если очень страшно, или холодно, или голодно — то в ней все спасение. Питается сейчас, помимо детского молока (слава богу, что ты прислал много банок, в наших магазинах ничего похожего нет), тертыми овощами и тертым яблоком. Но к сожалению, все это не растет на грядке под окном, и с рынком большая проблема, потому что дойти до него с Лизкой невозможно (нужно еще и вернуться и уложиться в два с половиной часа максимум, а то она проголодается), вот и гоняем маму, а мама много не дотащит…