Выстрелы с той стороны - Александр Ян

С Ларсом не так всё просто. Он вроде Милна 200 лет назад — тот угодил в «детские писатели», а Ларс — в «развлекательные». На него и смотрят по привычке несерьёзно. И ты, как бы извиняя его, пишешь:

>Люди, измученные многолетней борьбой на грани выживания, «экзистенциально разочарованные» найденным решением проблем, хотели забытья в большей степени, чем ответов на «проклятые вопросы».

На этом тебя опять сожрут и будут правы. То, что мы теперь в большинстве своем теперь не опознаём там ответ, не значит, что не было ни ответа, ни вопроса.

Ларс — это не развлекательная литература, он в твоих извинениях и оправданиях не нуждается. Это книги про людей, которые решили быть людьми. Просто быть людьми, в любых обстоятельствах и каждый день. После Полуночи, после всего, уже зная, как это все хрупко и как легко рассыпается.

Вообще, надо завязывать с этим дешевым снобизмом по поводу «развлекательной литературы». Эш, которого из-под палки приходится читать, это, значит, высокая литература — а Ларс, значит, низкая. Всё, над чем сидя не заснёшь, у них «низкое» — и Шерлок Холмс был «низкий», и Киплинг… А уж если из этого какую-то жизненную пользу извлечь можно — то беги и прячься. Напиши про Ларса побольше — ты же именно его, для разнообразия, читала, ты же можешь наконец-то своими словами, что ты жмёшься. Перечитай «По дороге в Мандалай», отсылку к Честертону, кстати, там отметь — она не такая явная, как к Киплингу, но вполне прямая. Если конкретней — на рассказы «Салат полковника Крея», «Неправильная форма» и «Бездонный колодец». Посмотри, как он там ненавязчиво полемизирует с «Колодцем».

А Ларс — он вообще сформировал ментальность наших родителей. Он как… ну вот как Эко в позапрошлом веке: есть литература «до Эко» и «после Эко». Так и люди: есть те, кто вырос до Ларса и после Ларса.

> Роман «Сидней» (2072 г., Лондон) Форджа-младшего (Хьюго Форджа) также основан на реальных событиях. Повествование ведется от лица молодого человека, переводчика на Сиднейском процессе (2051–2058 гг.) На этом процессе, как известно, были осуждены дожившие до него военные преступники и преступники против человечности. Там столкнулись лицом к лицу преступники-люди и вампиры, которые были среди судей и в аппарате трибунала.

И «Сидней» Форджа-младшего, кстати, о том же. По существу, это та же «Пыльца», только наоборот — Фордж там показывает, что происходит, когда человек считает себя ответственным за «движение светил» и «настоящесть времени» и не отвечает за свое собственное состояние и за то, что делает с теми, кто вокруг. Для нас это общее место, часть фона — а тогда этот фон только формировался. Там вот как раз тот послевоенный шок, о котором я тебе писала — в полный рост. И это роман не более «документальный», чем «Хладнокровное убийство» Капоте. То есть, с одной стороны документальный. С другой — нет.

> «Анатомический роман» Серхио Лимаса (2093 г., Нью-Йорк) кажется поначалу эпатирующим повествованием о самых изощренных формах времяпрепровождения «золотой молодежи». Однако столкновение с вампиром, который, впрочем, поначалу не собирается потреблять кого-то из компании, в корне меняет всю ситуацию. Оказывается, сильные, уверенные в себе молодые люди и девушки ломаются от одного только присутствия высокого господина. Ситуация, когда вампир не пьет кровь, но забирает или искажает, даже не желая того, саму сущность человека, поиски достойного выхода из такой ситуации и составляют основной объект художественного исследования.

И опять ни слова о том, что в 60-е годы такая книга была невозможна в принципе. Написать о том, что высокие господа, ни дна им ни покрышки, могут представлять собой угрозу безотносительно того, что они жрут — просто как представители своей, ну, скажем, расы… это даже не было запрещено, это просто никому в голову не входило. Вот это и есть линия водораздела между Реконструкцией и нами: тогда все, даже большинство этих, верили, что «ты беременна — это временно». Найдут какое-нибудь лекарство, какое-то плацебо вместо крови для них, устроятся так, чтобы не убивать… А в девяностые уже всем было понятно, что нет, не скоро еще найдут и устроятся. И все равно проголосовали за продление Договора Сантаны. Вот тебе и «объект художественного исследования».

> Роман «В осаде» Ласло Бобача (2089 г., Будапешт) посвящен осаде маленького городка в зимних Динарах бандой, состоящей из людей и варков-нелегалов.

> Пограничный городок, пограничный конфликт, пограничные состояния сознания. Пожалуй, впервые в серьезной литературе поставлена проблема возможного изоляционизма в Союзе. При этом люди в осажденном анклаве надеются на помощь (и она приходит), но присутствие смерти за линией обороны ощущается постоянно. Становится ясно, что не столько городок окружен бандитами, сколько сущности людей оказались в осаде, что парадоксально сближает осажденных и бандитов. Внимательный читатель в результате не будет удивлен, когда в финале героиня спрячет от прибывших спецназовцев раненого варка. Финал открыт.

>Досужие любители в свое время немало спорили о «настоящем финале книги». В экранизациях с легкой руки сценаристов все свелось к традиционному боевику (в этом смысле книге не повезло)…

Ну, вот опять снова-здорово. Если ты тащишь из чужой статьи краткое содержание книги, которую не читала — то хоть замаскируй это дело методом солдата Швейка. Например, так: «Роман Ласло Бобача „В осаде“ (дата, место) описывает нападение банды на маленький городок в Данарах. Трагизм основной коллизии усугубляется и подчеркивается тем, что из-за снежных заносов банда не может, как собиралась, уйти на юг. Осажденные и осаждающие заперты в одной ловушке, и при роковой невозможности разрешить конфликт мирными способами обречены на взаимное уничтожение». И бла-бла дальше. Просто своими словами.

Слона опять не приметили — «В осаде» является литературным римейком прекрасного фильма «Семь Самураев»: этих случайных ветеранов, на которых весь город держится, как раз семеро, если считать мальчика и разгильдяя-фермера, и к концу романа остаются в живых двое: бывший камикадзе Вук и этот мальчишка, который всю книгу просто Kid, Пацан.

А, да. Убери «варков», чтобы их в тексте нигде не было. Их Стружко не любит, конечно (а кто их, гадов, любит?), только жаргонизмы он не любит еще сильнее…

Глава 8. Гамбургский счет

Він, швидко поробивши човни,

На синє море поспускав,

Троянців насаджавши повні —

І, куди очі, почухрав.

Та зла Юнона, суча дочка,