Пожиратель Душ - Антон Орлов

– Погоди. Велели брать его без синяков, а если мы его такого притащим… На нас ведь подумают.

– Так он скажет, что это не мы его.

– А если скажет, что мы? Если он начнет сопротивляться, и мы применим силу, потом уже никакое Зерцало не разберет, где наша работа, а где не наша. Может, мы с тобой его не видели?

– Это не дело, – напарник Чарсты, на беду, оказался принципиальным. – Лучше постереги, а я схожу, позвоню ребятам Аванебихов. Пусть сами его берут.

Такой вариант устраивал всех, кроме Ника. Впрочем, капитулировать он не собирался. Дождавшись, когда второй полицейский уйдет, он в отчаянии начал продираться напролом через кусты, стискивая зубы, когда шипы царапали кисти рук или шею.

– Стой! – крикнул позади всполошившийся Чарста. – Не ходи дальше, туда нельзя!

Ник его не послушал и в конце концов выбрался к одноэтажному особняку с заколоченными окнами, облитому молочным светом большого иллихейского месяца. С другой стороны от особняка ограда была металлическая, узорчатая, за ней виднелась улица. Ник направился туда через заросший бурьяном двор, и тут в доме запели хором тоненькие голоса.

Он остановился, удивленный. Чарста за стеной кустарника что-то кричал – вроде бы слезно просил его вернуться, не губить свою молодую жизнь и не подводить хороших людей под служебное взыскание.

А в оконном проеме, за досками крест-накрест, что-то шевельнулось. Оттуда высунулась огромная пухлая пятерня – размером с автомобильное колесо, не меньше – и каждый палец увенчан кукольной головкой, они-то и пели тонкими жалобными голосами.

Ник остолбенел. Потом опомнился, бросился к ограде, забыв о боли, в два счета перемахнул на ту сторону. Заметил краем глаза предупреждающий знак на решетке. У него не было времени осматриваться и читать таблички. Он петлял, сворачивал из одной улицы в другую. Дыхание сбивалось, голова кружилась, и месяц над темными крышами дрожал, словно отражение в воде – а может, он и был отражением?

Знакомые места. Здесь Ник уже был. Сделав крюк, он снова очутился в окрестностях вокзала.

– Эй, молодой человек!

Голос Ксавата цан Ревернуха. Ник вздрогнул, но, оглянувшись, увидел седого мужчину с пышной встопорщенной бородкой. Незнакомый. Просто голос похож.

– Это не ты искал «бродячих котов»?

– Я, – настороженно признался Ник.

– Тогда пошли со мной, отведу к ним. Я служу в почтовой конторе, знаю ихний адрес.

– Спасибо.

Провожатый всю дорогу сердито ворчал, ругал местные власти, полицию, которая не может навести порядок, плохое освещение. В одном из переулков он остановился перед двухэтажным домом с полуколоннами по обе стороны от двери и темной вывеской:

– Сюда завернем. Тут аптека. Тебе надо умыться, а то нехорошо в таком виде приходить к святым людям.

Окна светились, но покупателей в маленьком помещении не было. За прилавком сидел в кресле аптекарь, толстый, лысый, с непроницаемыми умными глазами старого шахматиста. Седой что-то шепнул ему, и Ника провели в грязную туалетную комнату с умывальником.

Когда он, кое-как смыв кровь и пригладив мокрые волосы, оттуда вышел, аптекарь протянул ему кружку:

– На, выпей. Это общеукрепляющая микстура, а то тебя как пьяного шатает.

Напиток был теплый, с горьковатым полынным привкусом.

«Теперь за все поплатишься, сопляк паршивый, а я еще и деньжат огребу!»

Дождавшись, когда взгляд Ника утратит осмысленное выражение, Ксават вполголоса бросил:

– Обыскать его надо. Он кой-чего стащил у Аванебихов – то ли колье, то ли брошь. Если не заныкал, я тебе продам.

– Продашь?.. За полцены.

– За тупака меня держишь? Кто его сюда привел?

– А кто микстуркой угостил?

Приятно, что ни говори, поторговаться с хасетанцем, как в былые времена! Радухт всегда готов заграбастать все и оставить тебя без навара. Клетчаб Луджереф с давних пор его за это и ненавидел, и уважал.

Из Хасетана Радухт уехал уже после преображения Клетчаба. Поссорился с авторитетами, но не так, чтобы за это убили, а велели ему, по обычаю, собирать манатки и выметаться из города подобру-поздорову. Он и обосновался в Эвде. Промышлял все тем же: скупал краденое, давал деньги в рост тем, кому не с руки соваться в банк, приторговывал запрещенными снадобьями. Вел кое-какие темные дела с Ганжебдой – по обрывкам слухов, поставлял туда живой товар (Ксават надеялся, что это не брехня). Был все таким же скрягой и пройдохой, как в счастливую давнюю пору.

Толкнув безучастного, как живая кукла, Ника на диван, покрытый вытертым ковром с плохо различимой пасторалью, Ксават приступил к обыску, одновременно торгуясь и переругиваясь с Радухтом.

На шее у парня что-то блеснуло. Ага, вот что он спер у Аванебихов: крупный продолговатый рубин на золотой цепочке. Видно, что вещица старинная, уйму денег стоит.

Радухт, успевший надеть очки с толстыми линзами, тоже углядел кулон.

– Ну-ка, что там?

– Фамильная побрякушка господ цан Аванебихов. Этот недоносок стянул ее в театре, при огромном стечении народа, и сразу драпанул. Ежели будет суд, свидетели в зале не поместятся.

– Дюжина «лодочек».

– Сколько?

– Дюжина «лодочек», – невозмутимо повторил Радухт.

– Ты не сечешь, сколько оно стоит? – сварливо поинтересовался Ксават.

– Я-то секу. Эту безделушку в ближайшие лет десять не продать ни в одной ювелирной лавке, Аванебихи, наверное, уже разослали описание. Разве что на мелкие камешки порезать, но тогда цена упадет. Видишь, какая форма…

Ксават расстегнул и снял с Ника пояс, в котором похрустывали купюры.

– Тупака тоже надо продать, выручку напополам. Цепняков он боится, в тюрьму не хочет, поэтому поднимать бучу не станет.

– Гм… В Эвде есть три-четыре заведения, где его охотно купят.

– Не туда, – нахмурился Ксават. – В Убивальню.

– Он не похож на гладиатора. В доме госпожи Тияхонары за него дадут втрое больше. Или вдвое… Жаль, что ему физиономию так попортили, Тияхонара собьет цену.

– Я сказал, в Убивальню. Бери кулончик за дюжину.

Оно, конечно, если продать Ника в заведение госпожи Тияхонары, для парня из сопредельного мира это будет страшное унижение, шок – может, даже руки на себя наложит… А вдруг не наложит, вдруг он настолько понравится кому-нибудь из клиентов, что его оттуда выкупят, и опять получится, как с озером Нельшби, когда все пошло насмарку? Ксават хотел похоронить мерзавца наверняка.

– Ладно. Восемь «лодочек» за рубин – и отправим парня в Ганжебду.

– Мы же сошлись на дюжине! – Ксавата передернуло от негодования.

– Восемь. Продать иммигранта в бордель – это наказуемо, но не смертной казнью, а отправить в Убивальню – это приравнивается к убийству, и наказание будет как за убийство.

– А то раньше ты никого туда не пристраивал!

Ксавата подмывало вцепиться в жирную шею хапуги. Разувает, как последнего тупака.

– Я их не похищал, а вербовал, – невозмутимо уточнил Радухт, за толстыми стеклами его глаза казались огромными и мутноватыми, как у старой мудрой рыбы. – Это разные статьи. Ты уверен, что никто не пойдет его искать по кровавому следу? А то прямо сюда заявятся, только мне таких гостей не хватало.

– С этим никакой срани. Монашка, у которой он служит, сейчас далеко, а сила следа на закате завтрашнего дня пропадет. Еще девка из ихнего мира на него заглядывалась, так она ворожбе не обучена. Не, здесь нет никого, кто мог бы нагадить, никому он не нужен.

Есть такая разновидность ворожбы, позволяющая найти человека, чья кровь недавно была пролита – но с двумя ограничениями: ищущий должен испытывать чувство привязанности к объекту поисков, и успеть нужно до заката следующего дня. Чем сильнее привязанность, тем больше шансов на успех. Знай Ксават заранее, что подвернется возможность покончить с Ником, не стал бы мордовать его до крови.

Встретились-то они случайно. Поделившись с охотниками своими подозрениями относительно Шеорта цан Икавенги, Ксават забрал из номера заветную сумку с двойным дном и отправился на прогулку. Детское удовольствие того же порядка, что покупка дорогого лакомства или поход в цирк. В сумке был спрятан седой парик, накладная борода и коробочка с гримом; в придачу, ежели Ксаватову дорожную куртку вывернуть наизнанку, отстегнуть подкладку и пристегнуть другой стороной, перед вами уже не строгий чиновник, а франтоватый завсегдатай злачных мест. В таком виде можно прошвырнуться, где душа пожелает, и никто не спросит: чего это, срань собачья, командированный из столицы министерский служащий таскается по притонам? В последние годы Ксават все чаще пускался в такие авантюры, хоть и понимал, что однажды может заплатить за это непомерную цену.

Во время своей нынешней прогулки он наткнулся на Ника, заманил его в аптеку Радухта, с которым уже лет пять, как заново свел знакомство (Радухт знал его под фальшивой личиной), и теперь, торжествуя, обшаривал карманы побежденного соперника. В карманах ничего интересного не нашлось.