Пожиратель Душ - Антон Орлов

Ксават и радовался втайне такому положению вещей, и возмущался вопиющим безобразием, причем оба чувства были искренними.

В Ганжебде он однажды побывал, она ему не понравилась. Только психу там понравится. Эвда – другое дело. Здесь его каждый раз одолевала ностальгия, а сегодня он еще и знакомого встретил.

Знакомый не знал, что они знакомы. Кальдо, шулер-гастролер из Хасетана, постаревший, отрастивший брюшко и поднабравшийся светских манер – ни дать ни взять мелкий дворянин. Видимо, таковым его и считал высокородный Шеорт цан Икавенги, богатый бездельник с холеным морщинистым лицом и фигурно выбритыми бакенбардами, который не иначе как собирался в Ганжебду за острыми ощущениями.

Этот высокородный Шеорт раздражал Ксавата до скрежета зубовного. Ему хотелось, не раскрывая инкогнито, поболтать с Кальдо о Хасетане (мол, когда-то бывал там), может, даже сыграть с ним в пирамидки на небольшую ставку – посмотреть, кто кого перехитрит. Так нет же – Шеорт думал, что изрядно осчастливил их обоих своим обществом, и взахлеб делился дорожными впечатлениями.

Они сидели в одном из типичных эвдийских трактиров, грязноватом, но с отменной кухней, здесь умели готовить острые блюда, и вино было приличное. Охотники заняли позицию в соседнем трактире, готовые вмешаться в развитие событий, ежели объявится дичь.

Ксават то задавался вопросом, не может ли Шеорт цан Икавенги оказаться вышеозначенной дичью, то измышлял способ спровадить высокородного тупака, чтобы без помех пообщаться со старым корешем. Икавенги, не замечая его внутренних мук, напыщенно рассуждал о «провинциальном очаровании Эвды» (что бы он понимал в здешнем очаровании!), а Кальдо с назойливостью шулера-профессионала пытался раскрутить обоих на игру в пирамидки.

– О, смотрите, какая красивая провинциальная парочка! – воскликнул Шеорт. – Конфетка, а не парочка!

Подозрения крепли: Банхет, пока не обнаружил свою истинную сущность, был такой же восторженный.

– Вон, за окном, – добавил Шеорт со сладострастной улыбочкой.

Ксават посмотрел в окно – и увидел там срань собачью. То есть Элизу с Ником.

Объясняются… Ник, волнуясь, что-то говорит, Элиза слушает как будто с сомнением, но постепенно смягчается. Падающий из окон розоватый свет озаряет дрянную площадку с заросшим фонтаном, словно театральные подмостки (разгильдяйство, неужели ни у кого руки не доходят траву из фонтана повыдергать?), и лица молодых людей кажутся фарфоровыми. Может, для Шеорта цан Икавенги это и «конфетка», а для Ксавата – форменная срань, которую надобно поскорее пресечь.

Элиза серьезно кивнула, и они пошли прочь со сцены, пропали из поля зрения. Уломал, мерзавец, сейчас она ему даст!

Процедив, что у него, мол, важные дела, Ксават швырнул на столик деньги за ужин (он всегда честно оплачивал все счета, срань собачья, чтобы не допускать никаких подозрений, хоть и злился при этом неимоверно) и направился к выходу. Нашли тупака. Он им покажет. Не на того напали.

Долго искать не пришлось. Ксават обнаружил их, завернув за угол соседнего дома, в котором тоже помещалась забегаловка, а на втором этаже – бордель.

– …Подойди к любому «бродячему коту» или к «бродячей кошке», скажи, что помощник сестры Миури просит его выслушать и ждет снаружи. Спасибо, что согласилась помочь.

– А если они спросят, почему ты сам не зайдешь?

– Скажи, что я все объясню.

– А если то, а если се! – прорычал Ксават, выступая из темноты. – А если девушка перед каждым юбку задирает, ее называют шлюхой и выгоняют со службы!

Элиза отшатнулась и сжалась.

– Марш в гостиницу, и чтобы выходить оттуда больше не смела! Работать не хочешь, путаешься с кем попало, дура дурой…

– А вы не смейте ее оскорблять! – ломким от напряжения голосом произнес Ник и шагнул вперед, между Элизой и Ксаватом.

– Тебя здесь не спрашивают, сопляк вонючий, голодранец, вор, срань собачья…

Удар в скулу, неожиданно сильный, помешал Ксавату высказаться до конца.

– Ты со мной драться?.. – ощерился Клетчаб Луджереф – и вернул удар, так что парень отлетел к выбеленной кирпичной стене.

Элиза вскрикнула.

– Не надо! Слышите, не надо из-за меня, перестаньте!

Дура девка. Решила, из-за нее… Да она тут – последнее дело, она кому-то нужна не больше, чем срань собачья, которая валяется вон там под кустиком. Ксават дерется из-за себя – за свое достоинство, за то, что о нем люди подумают и скажут, за превосходство над молодым и наглым конкурентом. Но женщины никогда не понимают таких вещей.

Мальчишка драться не умел. Голову прикрывал – еще куда ни шло, и то его выручала неплохая реакция, а не боевая сноровка. Ревернух мог его голыми руками убить, ежели бы это происходило не в Эвде, а в Ганжебде, куда цепнякам путь заказан.

Вот тебе, по роже – за то, что такой молодой и красивый! Рожа-то распухнет… А под дых – за то, что в театре вокруг тебя столько девок вертелось! Получай по заслугам! Получай!

Ксавата бесило, что этот паршивец не спешит унести ноги, а снова и снова кидается на рожон. Ну, сам виноват… Получай! В конце концов Ник беспомощно привалился к забрызганной кровью беленой стене, лицо и куртка тоже в кровище. Ага, посмотрим, как теперь за тобой девки побегают!

– Пошли! – бросил Ксават Элизе, распустившей нюни. – И скажи спасибо, что я успел, а то нашли бы тебя, дурищу, ограбленную, с перерезанным горлом…

Она всхлипнула, но ослушаться не посмела. Как миленькая, пошла с ним в гостиницу, где Вилен в одиночестве корпел над картотекой для отчета.

– Ничего не перепутал? – проворчал Ксават, все еще злой после драки (победа была неполной, он паршивого сопляка жестоко избил, но так и не сломал).

– Нет, нет, я все на два раза проверяю, – Вилен испуганно захлопал белесыми ресницами. – Господин цан Ревернух, осторожно, не трогайте карточки, у вас кровь капает!

Вот срань собачья: пока бил Ника, поранил себе руку. Порез на тыльной стороне кисти. Сам не заметил, а боль почувствовал только сейчас, после того как Вилен об этом сказал. Наверное, на куртке у засранца какая-нибудь декоративная металлическая финтифлюшка с острым краем, вот и оцарапался.

– Найди бинт, руку мне перевяжешь, – сердито велел Ксават Элизе. – И шевелись поживее. Из-за тебя пострадал…

После драки Ник занялся тем, что следовало сделать с самого начала – прикинул, насколько велики его шансы доказать свою невиновность.

Почти сто процентов.

В Иллихее жизнь не сахар: здесь и нечисть кишмя кишит, так что охотники не успевают ее отстреливать, и коррупция есть, и уголовщина, но здесь практически невозможно оказаться безвинно осужденным. Разве что сам захочешь.

Во-первых, существуют Зерцала Истины. Их несколько штук на всю Империю, но по закону каждый, против кого официально выдвинуто какое-либо обвинение, имеет право ходатайствовать о дознании перед Зерцалом. Во-вторых, можно потребовать Суда Пятерых, это как Божий суд у некоторых народов на Земле – тоже, говорят, безотказный способ. В-третьих, среди жрецов, в том числе среди служителей Лунноглазой, есть телепаты.

Услышав от Элизы, что его обвиняют в грабеже, он перепугался, поддался эмоциям, а напрасно. Здесь тоже случается всякое, но не до такого беспредела, как дома.

Аванебихи рассчитывают, видимо, на эмоциональную реакцию. Вспомнив, как оно бывает у него на родине, Ник струсит, растеряется и отдаст грызверга – а потом можно будет пойти на попятную, сказать, что произошло недоразумение. Его просто хотят взять на испуг! Кроме того, заявление о краже драгоценности заставит полицию проявить побольше расторопности.

Ник даже усмехнулся, хотя ситуация была та еще: один в незнакомом городе, избитый, ушибы ноют, нос расквашен, лицо, куртка и руки в липкой крови, переночевать негде. И надо прятаться от полиции.

Он неосторожно вышел на освещенный перекресток, и к нему сразу двинулись двое стражей порядка, сверкая галунами в желтом свете фонарей. Ник поскорее отступил в темноту, полицейские – за ним. Он сворачивал, куда попало, не реагируя на окрики, потом заметил дыру в заборе, протиснулся внутрь и оказался в гуще колючего кустарника. Что-то вроде шиповника, но аромат другой – пряный, кондитерский, напоминает корицу.

Полицейские остановились возле лаза.

– Он там. Оттуда нет другого выхода, никуда не денется.

– Почем ты знаешь?

– Как тебе сказать… Я там был по нужде.

– Некультурный ты, Чарста, для тебя за каждым углом сортир. Давай, лезь за ним, это парень, который нужен Аванебихам. Я не такой тощий, а ты пролезешь.

Молчание. Ник озирался, ища хоть один просвет в черной массе пахнущего корицей кустарника.

Второй полицейский повторил:

– Лезь!

– Погоди. Велели брать его без синяков, а если мы его такого притащим… На нас ведь подумают.

– Так он скажет, что это не мы его.

– А если скажет, что мы? Если он начнет сопротивляться, и мы применим силу, потом уже никакое Зерцало не разберет, где наша работа, а где не наша. Может, мы с тобой его не видели?