Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, – неловко произнес седой. – У меня сегодня умер брат… Нужно его отпеть. Как… как это можно сделать?
Отец Иоанн обвел глазами приехавших и произнес одно-единственное слово:
– Пойдемте.
Седой повернулся к сопровождающим. Те, без слов поняв его, открыли заднюю дверь «Скорой помощи» и начали вынимать из машины роскошный, изготовленный из дорогого дерева гроб…
Уже когда отец Иоанн облачился в белые епитрахиль и фелонь, к нему подошел один из незапоминающихся мужчин – полуседой, коротко стриженный, с льдистыми глазами, – и, глядя мимо священника, сухо произнес не допускающим возражений тоном:
– Отпевайте коротко. Мы торопимся.
…И началось отпевание. Не краткое, как приказал седой, а полным чином. Трисвятое, «Пресвятая Троице…», «Отче наш…», глас четвертый, ектения… Люди, приехавшие на машинах, застыли поодаль со свечами в руках. Когда их раздавали – взяли все. Но лица их по-прежнему оставались непроницаемыми, каменными.
А потом произошло чудо. Начиная 90-й псалом, батюшка увидел, что из однообразно-застывших эти лица на глазах преображаются, становятся человеческими. Разными: задумчивыми, угнетенными, возвышенными, растерянными, скорбными, – но живыми. Даже пламя свечей в их руках, казалось, разгорелось ярче.
Выносили гроб из храма уже совсем другие люди. На их глазах блестели слезы. А брат покойного подошел к отцу Иоанну и крепко, без всяких слов, пожал ему руку.
Последним из храма выходил полуседой мужчина с ледяными глазами – тот, кто перед началом службы приказал отпеть покойного «кратко». И, на мгновение задержавшись, неожиданно горячо прошептал прямо в лицо отцу Иоанну:
– Батюшка, как мне облегчить мою совесть, как снять камень с души? Ведь я когда-то закрывал и разорял храмы…
Перед глазами отца Иоанна мгновенно встала картина родной улицы, летящий на землю с колокольни колокол… Значит, перед ним сейчас стоял один из тех, кто рушил двадцать лет назад церкви, рубил топором иконы, а возможно, и ставил к стенке исповедников – священников и мирян. Только теперь ему было не двадцать пять, а сорок пять, и совесть, ранее бывшая глухой и слепой, пробудилась под воздействием неведомых причин. Войны ли? Болезни ближних? Собственной болезни?.. Кто знает. У каждого свой крест и свой путь к Богу, пусть даже окольный и страшный…
– Сохраните в тайниках вашей души веру в Господа и его милосердие, – прошептал в ответ отец Иоанн. – Верьте, что Он не оставит вас. И сами всеми силами стремитесь к Нему.
Седой мужчина благодарно всхлипнул, совсем по-детски. Горячо, быстро приник лицом к руке отца Иоанна и выметнулся за дверь.
В темноте хлопали дверцы. Мягко приседая на рессорах, разворачивались на Советской улице машины, устремлялись одна за другой к Никитинской, а оттуда – к Стромынскому шоссе. Измайловские ребятишки, вопя во все горло от радости, бежали по пыли вслед за ними. А батюшка, стоя на крыльце храма, все крестил и крестил удаляющиеся «Победы» и ЗИСы…
Станция Пионерская – Москва, ноябрь 1948 года
Сумрачный свет ноябрьского дня хлынул внутрь тесной хибарки. Заметив, что отец Иоанн не решается переступить порог, отец Сергий Орлов ободряюще усмехнулся:
– Ну, что застыл? Давай шагай.
И он шагнул. И тут же замер, пораженный тем, что увидел…
Это был настоящий музей преподобного Серафима Саровского. Нет, слово «музей» не подходит, – ведь музеи были посвящены антирелигиозной пропаганде, в них кощунственно выставлялись на всеобщее обозрение мощи, поруганные иконы и другие святыни. А здесь, в этой маленькой полутемной комнатке, реликвии саровского старца благоговейно сохранялись от внешнего мира. Они не были мертвыми, как музейные экспонаты. Они были живыми.
Батюшка тихо взял в руки поручи преподобного. Рукавички, мантия, скуфья… Увесисто звякнули заржавевшие от времени вериги… Неужели к ним прикасался святой?.. А вот это – обломок камня, на котором старец Серафим молился тысячу дней и ночей?.. Батюшка благоговейно прикоснулся к веригам губами, осенил себя крестным знамением. И словно почувствовал теплоту рук святого, его прикосновение – через век с лишним…
– А где сейчас мощи преподобного? – тихо спросил он.
– Да кто ж их знает. До войны были на Долгоруковской…
– …да, в храме Николая Чудотворца на Новой Слободе. Я видел их там в 38-м. А раньше они в Страстном монастыре были.
– …ну вот, а куда сейчас увезли – Бог весть…
С отцом Сергием познакомились в Московской духовной академии. Внешне он чем-то напомнил отцу Иоанну отца Александра Воскресенского, пятидесятилетие служения которого отмечали недавно, в феврале: такой же статный, длиннобородый, с проницательным, теплым взглядом синих глаз. Но жизнь отца Сергия была куда извилистее. Сын и внук священников, служивших в Акулове, он закончил Московскую духовную семинарию, но иереем не стал, а учился дальше: Варшавский университет и Киевский политехнический институт, потом долго работал в московских школах – учителем, завучем, а там и директором. Но тяга к Церкви в его душе крепла год от года, одновременно росло и раскаяние в том, что жизненный путь увел его в сторону. После открытия Троице-Сергиевой лавры поехал туда. И когда во время исповеди проговорил: «Просьбу отца не выполнил – не рукоположился. На мне грех», – вдруг услышал, как исповедовавший за соседним аналоем священник произнес: «Так что же тебе мешает? Знаний вполне хватит, иди сейчас».
28 июля 1946-го Сергей Васильевич был рукоположен во диакона, а 2 августа – во иерея. А вскоре стал едва ли не самым старшим по возрасту учеником на курсе Московской духовной академии…
Служить отец Сергий начал там же, где его отец и дед – в храме Покрова Пресвятой Богородицы в поселке Акулово. А узнав, что темой для дипломной работы отец Иоанн избрал житие преподобного Серафима Саровского, без лишних слов зазвал к себе в гости. Тут-то и выяснилось, какие сокровища хранятся в Акулове. Вид реликвий старца Серафима заворожил батюшку настолько, что хозяин, с усмешкой наблюдая за гостем, проговорил:
– Ну, пойдем, пойдем, а то еще немного, и ты жить тут останешься.
Отец Иоанн с неохотой вышел наружу. А отец Сергий, запирая дверь на большой замок, дополнил:
– Ты же не в последний раз все это видишь. Успеешь еще наглядеться и надышаться.
…В углу негромко пыхтел самовар. Со станции Пионерская то и дело доносились пронзительные свистки электричек. А два священника, 58-летний и 38-летний, тихонько прихлебывали из кружек кипяток и вели неторопливый разговор о том, что волновало их обоих.
– …я
