Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Макс, тебя понесло.
– Кстати, Порываев был со мной порядочен. Предупредил, что обратился к нашему партийному лидеру Леньке Чигирову и посвятил его в мои личные обстоятельства. Скоро все узнают. Похоже, для Правого Блока я превращаюсь в балласт – в неподъемную позорную гирю. Внук сталинского палача! Да, да, Порываев любезно продемонстрировал мне документы. Дедушка Решов усердно стрелял врагов народа и актировал это для отчетности. Порываев принес папочку – и каждая бумажка меня топит. Как то (извините, корявая фраза – цитирую по памяти):
Составили акт в том, что согласно приказу начальника лагеря в отношении заключенных, поименованных в приказании, приговор приведен в исполнение.
– Это он тебе читал? Ужасно.
– И читал, и показывал из своих рук. Да что, я вырывал бы? и проглотил? дабы уничтожить улики… Фотокопии расстрельных актов. Блеск! Правда, дедушкиной подписи нигде нет, но это же его подчиненные усердствовали. Скольких постреляли и закопали – или просто умучили. Позже могилы находили даже на территории комбината – рвы и косточки в них.
–– Ужас!
– Возмущаетесь, Юлия? Они ведь ради светлого будущего – не ради акций. Что здесь было до них и до вас? Нетронутая степь и деревенька Батя. Что после?
– Чудовищным усильем
– Сказку сделали мы былью.
– Жилы вытянули, комбинат и город построили, и люди стали жить – неплохо по вашим словам… На костях все построено! Коммунизм потому не наступил, что косточки помешали. Хотя мне при выясненных обстоятельствах лучше заткнуться… Внук такого деда!!
– Нет, Макс. Ты правильно сделал, что приехал. Я ждала, всю жизнь ждала. Знала, что обязательно настанет этот момент. Но Марат так и не задал своего вопроса. Что ж, его право – умер, не спросив…
– Отец никогда не вспоминал… маму?
– Кого ему было вспоминать? Только родился, а Марьяна умерла…
– А вы не пытались ему рассказать? Юлия, почему?
– Нелегко ответить.
– Вы же всегда стояли за правду – всю, какая есть. Вы этой правдой бьете наотмашь. Словно у вас есть на нее право. Где такие права раздают?
– Стоять – это одно. У нас, у русских, хорошо получается. Стоим на своем – и что в лоб, что по лбу. А правду нам вынь да подай!.. Как тебя сегодня старикашка вдарил? по лбу? Вот ты сразу подхватился и ко мне полетел – тоже за правдой? Оно тебе очень надо, да?
– Вы пугаете меня? Остановить хотите? Юлия, на вас не похоже.
– Я старая, но не столь наивная. Слава Богу, жизнь прожила. Пусть в Бога не верю и ни о чем не жалею, не раскаиваюсь. Комбинатовские бумажки – акции эти – навроде платы не приму. Неравноценная замена. Однако лежит у меня на совести груз.
– У вас? Вы признаете?
– Может, я виновата, но не в том, в чем ты меня упрекаешь. Хотя нет, ты не упрекаешь, ты жаждешь получить подтверждение, что все открывшееся – неправда. Что наврал тебе Порываев. Из стариковской вредности, злокозненности, вздора – неважно, из-за чего. Еще скажи, что главная жертва – твоя политическая карьера. Охренеть, каких людей теряем!
– Я хочу правду. Какая есть. Вы так всегда говорите.
– Непросто. Ой, непросто. Но ты сам решил. Тогда слушай… Легче легкого назначить виноватого, а вот попробовать понять… Понять всех участников той истории. Не только одно мое мнение верно, хотя я долго так считала… Есть человек, который тоже имеет право голоса – не чужой тебе и Марату человек… Собирайся в дорогу, Макс. Но сначала…
Звучал хрипловатый Юлин голос. Привычное окружение изменилось – Максим был прав, прав!, что Юлина кухня способна превращаться – не на то еще способна. Ярко освещенная, понятная реальность вдруг померкла, словно на нее оказалась наброшенной причудливая ткань прошлых событий, сплетавшаяся по мере рассказа, начиная с первого узелка. Этим узелком было женское имя – Марьяна – пока лишь одно имя, бесплотное и безвестное – просто звук в темном коридоре памяти, а за звуком сразу порыв, движение, вспышка света – и снова темнота, горечь. Максим прилежно слушал, раскрыв рот – совсем не то, что он ожидал (а уж про то, что хотел, давно забыл). Его взгляд скользил невидяще и отстраненно, пока не достиг дверного проема – доступа в тесный коридор и далее в прежнюю темную комнату – некоего портала в другое измерение (наверное, времени – в далекое прошлое). Когда глаза привыкли к темноте, Максим смог разглядеть комнатные предметы – и прежде всего старинный шкаф с зеркалом и антресолями. Дверца шкафа скрипнула – Максим почти подскочил на своем стуле – и таинственное зеркало ожило. В его глубине вырисовывались странные фигуры – они задвигались, принимая то расслабленные, то напряженные позы – наклонялись и тянулись то в одну, то в другую стороны, обретали то женские, то мужские силуэты. Вот только нельзя было разобрать их лиц, угадать выражения глаз, постичь искренние мысли. Все как в реальности – только в особом дивьем зеркале…
Сказка продолжалась всю ночь, а когда восточный краешек неба слегка покраснел, и утренний ветер принес резкий запах с комбината, а с ним и облегчение (наконец-то! хоть что-то привычное и разумное), Максим Елгоков уже сидел за рулем своего Форда Фокуса и катил по дороге в южном направлении от Кортубина. За своей новой заботой – подлинно головной болью – Максим позабыл все на свете. Домой он не заехал, жену Таисью не предупредил (попросил об этом Юлию), не захватил с собой никаких вещей (наверное, предполагал, что поездка окажется недолгой – туда и сразу обратно). Единственный предмет, врученный Юлией, лежал в бардачке салона – листочек из обыкновенной тетрадки в клеточку, на котором выведено острым Юлиным почерком имя и фамилия человека: Лидия Чиросвий.
Читатель! и мы устремимся вслед за ним в свежих потоках Зефира (еще одна странность – этот морской уроженец посреди ковыльных степей). За спиной вырастут прозрачные крылья – наподобие гигантских стрекозиных – и поднимут нас ввысь, откуда великолепно видать синий автомобиль, что преодолевает извивы серой дорожной
