Личные мемуары Е. П. Блаватской - Мэри Нэфф

«Когда ее называли «медиумом», — говорила Желиховская, — Блаватская смеялась и говорила, что она не медиум, а только медиатор — посредник между умершими и живыми, но я никогда не могла понять эту разницу… Моя сестра во время своего многолетнего отсутствия путешествовала по Индии, где, как мы теперь знаем, медиумические феномены высмеиваются, и объясняют их совсем иначе. Медиумизм, по их представлениям, исходит из такого источника, из которого моя сестра черпать не считала возможным, и поэтому она не признавала за собой эти качества». [20, с.61]

«Трудно даже кратко описать то, что за время пребывания Блаватской во Пскове она нам показала… Все это можно классифицировать следующим образом:

1. Прямые и вполне ясные ответы, письменные или устные, на ментальные вопросы — или «чтение мыслей».

2. Обнаружение различных болезней, наименование их по латыни и указание последующего курса лечения.

3. Сообщение о некоторых тайнах, о которых никто не знал, особенно в тех случаях, когда кем-то был проявлен обвиняющий ее скептицизм.

4. Изменение веса мебели и человека.

5. Получение писем от неизвестных корреспондентов, письменных ответов на вопросы. Письма эти мы находили в невероятных местах.

6. Показ присутствующим задуманного ими предмета.

7. Звуки музыки по желанию Блаватской». [20, с.66, 67]

«Вскоре мы убедились, что «работающих духов», как нам всегда объясняла Блаватская, надо разделить на несколько категорий.

Низшие из этих невидимых существ показывали лишь физические феномены. Высшие — редко соглашались беседовать с чужими. Они давали себя видеть, или чувствовать, или слышать лишь в те часы, когда мы были одни в семье и когда в нашей среде царили полный мир и согласие…, когда никто из нас не старался провести какие-то эксперименты или увидать необыкновенные явления, и когда не было никого, кого надо было убеждать в чем-то или информировать…

По большей части феномены не имели связи между собой и, казалось, что они не зависели от ее воли, очевидно не было принято во внимание ни одно из предшествующих обстоятельств и, как казалось, они противоречили ближайшему высказанному желанию и воле.

Мы сердились, когда был случай убедить какого-нибудь очень интеллектуального исследователя, но из-за упрямства или нежелания Блаватской ничего не выходило…

Я хорошо помню, как однажды в гостях, куда издалека приехало несколько семейств, чтобы повидать феномены, Блаватская не дала никаких доказательств своим способностям, хотя и говорила, что делает все, что может. Это продолжалось несколько дней. (Е.П.Б. объяснила это усталостью и отвращением ко всевозрастающей людской жажде «чудес»). Гости уехали неудовлетворенными и настроенными скептически.

Но только ворота за ними закрылись и бубенчики еще звенели при проезде ими последней аллеи, как в комнате все ожило. Мебель вела себя так, как если бы в каждом ее предмете была способность говорить. Мы провели вечер и большую часть ночи, как будто бы мы находились в магических стенах дворца Шехерезады…

Пока мы в столовой ужинали, на пианино, которое находилось в соседней комнате, было сыграно несколько звучных аккордов. Пианино было запертым и стояло так, что мы могли его видеть через открытые двери.

Затем по приказанию Блаватской к ней по воздуху прилетели ее мешочек с табаком, спички, носовой платочек, одним словом, все чтобы она ни попросила, или что бы мы ни заказывали ей попросить.

Затем в комнате вдруг погасли все лампы и свечи, как будто по комнате прошло сильное дуновение ветра. Когда мы зажгли спички, то вся мебель — диваны, кресла, шкафчики с посудой и большой буфет — все было перевернуто вверх ногами, но при этом ни один орнамент, даже мельчайший, никакой предмет посуды, не пострадали.

Только мы пришли в себя от этих чудес, как снова услышали игру на фортепиано — чисто и хорошо исполненный длинный бравурный марш. С зажженными свечами мы подошли к инструменту (я при этом проверила, все ли присутствуют). Как мы и полагали, фортепиано было заперто, а последние аккорды еще вибрировали под закрытой крышкой». [20, с. 81—84]

«Она была, как тогда говорили ее современники, «хорошо пишущим медиумом». Это означает, что она могла сама написать ответы в то время, когда говорила с окружающими на совершенно постороннюю тему… Блаватская рассказала нам, что в детстве и позже, она в этих случаях видит мысль спрашивающего или ее яркий отблеск, как будто бы эта мысль висит в царстве теней вблизи головы вопрошающего. Ей надо только внимательно снять с нее копию или позволить руке механически записать ее. Во всяком случае она никогда не чувствует, что ею руководит какая-то внешняя сила, т. е. никакие «духи» ей не помогают…

Когда чью-либо мысль надо было передать стуком, положение было другое. Прежде всего, ей надо было прочесть мысль спрашивающего, запомнить и объяснить ее, затем следить за тем, как произносят, одну за другой, буквы алфавита и направлять поток воли, чтобы он произвел стук при нужной букве». [20, с.72, 73]

«Часто бывало, что сестра моя что-то читала, а мы — наш отец, гувернантка и я — не желая ее тревожить, обращались ментально к невидимым силам и в тишине, держа наши мысли про себя, записывали буквы, которые выстукивались на ближайшей стене или на столе. Интересно, что такой безмолвный разговор с этой «разумной силой», которая всегда излучалась в присутствии моей сестры, был особенно интенсивным, когда она спала или была серьезно больна». [20, 100, 101]

«…Она давно уже оставила разговоры с помощью стуков [говорится о том времени, когда она жила в Мингрелии] и находила более удобным отвечать словесно или письменно. Это она делала сознательно и просто, как она объясняла, наблюдая мысли людей, которые исходили из их голов лучистыми спиралями или в виде струй, принимающих определенные тона и формы.

Часто такие мысли и ответы на них запечатлевались в ее мозгу и формировались в слова и фразы. Насколько я понимаю, здесь происходил процесс соединения ясновидения с чтением мыслей.

Иногда во время записывания Блаватская казалось впадала в состояние комы или магнетического сна с широко раскрытыми глазами, но и при этом все же рука ее шевелилась и она продолжала записывать. Когда в таком состоянии она отвечала на ментальные вопросы, ответы ее редко были неудовлетворительными».

Здесь сама Блаватская дает примечение: «Вполне естественно, ибо это не был магнетический сон и никакая не «кома», но обыкновенное состояние интенсивного сосредоточения, когда малейшее рассеяние приводит к ошибке. Люди, знакомые лишь с медиумическими явлениями и не знающие наших философских основ, часто совершают эту ошибку».