Ничего страшного: неуспеваемость излечима! - Оливье Револь

Методы лечения

Вовремя обнаруженная дисгармония, как мы уже говорили, лечится. В этом случае общей задачей становится помочь ребенку сделать правильный выбор: предпочесть реальную действительность, убедить его «оставаться с нами», предлагая ему удобную, надежную и интересную повседневную жизнь. На этот счет могу предложить несколько советов.

Следует ограничить источники воздействия на его воображения. Этому ребенку избыток экранной жизни вреднее, чем любому другому.

Наоборот, всячески поощрять его социальные связи: организовывать дни рождения и именины, записать его в командный спорт, даже если он не хочет.

Уважать его моменты «ухода» — не стоит его огорчать. Но в противовес осторожненько предлагать ему иную деятельность (совместные игры, чтение), не давая улететь слишком далеко в заоблачные дали.

В интеллектуальном плане не поддерживать и не форсировать своим преувеличенным восхищением его «особенные способности» (чтение в два года, манипуляции с цифрами).

Но замечать и комментировать их. И обращать при этом большее внимание как раз на сложности и трудности ребенка: (почерк, логика, организованность), которые могут быть исправлены с помощью графотерапии, логопедии, психомоторной терапии и других.

И главное, ему следует организовать мощную поддержку — и индивидуальную, и семейную. В идеале — несколько раз в неделю, с участием целой команды специалистов: (дневной стационар, медико-психологический центр), которая, взаимодействуя, организует психическое пространство «дисгармоничного» ребенка. И сумеет прочертить четкие границы между воображаемой жизнью и реальной.

Вопрос о медикаментозном вмешательстве обсуждается в каждом конкретном случае. Сейчас разработан новый препарат, который гасит импульсивность, и это способствует социальной интеграции. Лекарство это еще и воздействует на мысли, избавляя их от фантомов и тем самым освобождая свободное пространство для знаний и учебы.

Таким образом, роль диагностики огромна. И потому сад и школа играют огромную роль в раннем выявлении этих «необычных» детей. И потом школа становится главным индикатором выздоровления — когда она признает, что малыш «вернулся издалека» и теперь сам способен открывать и закрывать звездные врата.

Том: «Клянусь, чтоб мне пусто было, завтра пойду в школу!»

«Я клянусь, больше так не буду!» Том сотрясается в рыданиях. Обещает, клянется… он уж не знает, как сделать, чтобы мы ему поверили: «Я клянусь чем угодно, завтра пойду в школу!» Сложно остаться равнодушным перед горем этого одиннадцатилетнего мальчика. Тем более что он искренен. Он и правда считает, что если его выпустить из больницы, он вернется в школу. Но мы знаем, что не вернется. Еще рано. Том еще не выздоровел. Несмотря на то, что сам он считает иначе.

В носках и пижаме

Том у нас уже две недели. На него жалко смотреть: он целыми днями ходит в носках и в пижаме. А не то ведь убежит. Строгий режим — никому здесь не в радость назначать его ребенку. Но в его случае без этого не обойтись. Наша задача — приучить его к разлуке. Чтобы он научился жить вне дома и понял, что в его отсутствие не произойдет ничего страшного. Подобная демонстрации ему просто необходима, так как нечто удерживает его дома, как магнит. Больше ему ничего не надо. Никакого лечения. Просто открыть ему глаза. Надо отыскать тайную причину его отказа ходить в школу.

Почему он чувствует себя ответственным? За что? За кого? Что за секретная миссия, которую ему нужно выполнить, и выполнению которой мешает учеба в школе? Когда мы держим его у себя, мы пытаемся убедить его, что он может нормально жить вне дома и от этого земля не начнет вращаться в обратную сторону. Не такая простая задача. И успех предсказать невозможно.

Без видимой причины

Уже в детский сад Том ходил без особенного энтузиазма. Мягко говоря. Он сам, кстати, вспоминает об этом: «Каждое утро я плакал, и когда мама уходила от меня, я смотрел на нее в окно». Этот симпатичный парнишка, светловолосый, с голубыми глазами, которые глядят на вас не мигая, кажется вполне уверенным в себе. Он кажется вполне трезвомыслящим сейчас: «В первом классе директор приходил за мной на стоянку, иначе я начинал орать и не вылезал из маминой машины, ему приходилось волочь меня силой». Почему? Он не знает, что ответить: «Ну, что-то непонятное, что-то, что сильнее меня». Иногда это неприятие становилось таким сильным, что мама оставляла его дома, опасаясь, что он так может и заболеть: «Когда я немного отдыхал дома, мне это шло на пользу, и дальше ходить в школу было уже легче».

За пределами разумного

Так и шла школьная жизнь Тома: то вынужденное присутствие, то выпрошенное отсутствие. Однако учился он хорошо, с одноклассниками отлично ладил и преподаватели были им довольны. Загадка!

Но безусловно его истерики, выходящие за пределы разумного, мучили и расстраивали родителей. Они решили поговорить с врачом. И не с одним, кстати. Объехали всех психологов в Провансе. Том был не против — тем более что тогда ему удавалось пропустить день… вперед, к новому психологу. Но контакта так и не получилось: «Они меня все нервировали, разговаривали со мной, будто мне три года… Никто ничего понять не мог… бессмысленно было продолжать, я попросил родителей прекратить эти консультации».

Рецидив

Том пошел в среднюю школу и — буквально чудо какое-то — первый триместр прошел как по маслу. Но в один день вся «комедия» возобновилась. Регулярно в воскресенье вечером Том чувствовал себя разбитым и расстроенным. А поутру он уже корчился от боли в животе, прибегал к родителям в кровать: «Если так будет продолжаться, я не смогу пойти в школу…» Ненависть к школе внезапно возобновилась. Как раз тогда они впервые пришли ко мне.

Тупик

Ясно было: Том не слишком-то в восторге от нашей встречи. Он, нахохлившись, сидит в углу и поглядывает на меня с видом «вот уж вряд ли мы с тобой подружимся». Родители, наоборот, преисполнены решимости выйти из ужасного тупика: «Так не может продолжаться, вся семья страдает, и Том причем первый! Невозможно смотреть, как он мучается… Что же нам делать…» Они рассказывают, что им казалось, с Томом все в порядке, но в январе после каникул все опять началось. Они ищут объяснения: «Мы уезжали на конгресс в Бостон, самолет задержали и мы вернулись позже, чем обещали. Том волновался, хотя мы позвонили, он весь день чувствовал себя брошенным. Может, он испугался, что больше нас не увидит?»

Слушать и наблюдать

Я смотрю на него и спрашиваю, что он думает по этому поводу. Чистым, ясным голосом, четко и гладко формулируя свои мысли, он отвечает: «Нет, не в этом дело. На каникулах я был у друга, и его дедушка умер. Это напомнило мне многое… в моей семье тоже умирали: дедушка, еще моя маленькая кузина погибла в аварии… Это потрясло меня».

И он тогда снова отказался ходить в школу. Отец рассказывает, как в воскресенье вечером он ужасно расстроился, а в понедельник утром у него заболел живот. Его долго выворачивало над унитазом. И так две недели подряд. Они даже не могли выйти из дома: «В восемь лет еще можно было его заставить. Но в одиннадцать уже невозможно. Перед школой он весь напрягается, как в параличе, нижняя губа дрожит».

Я понимаю: ситуация так необъяснима и притом так далеко зашла, что остается только одно решение: госпитализировать Тома. Некоторое время подержать его с нами, понаблюдать, послушать. Попытаться выяснить, что за страхи его одолевают. Собрать как можно больше элементов головоломки.

Исправить с помощью непоправимого

Однако убедить его остаться у нас оказывается нелегко. Тем более, что он вовсе не пылает ко мне симпатией. Родители соглашаются, хотя ясно, что решение дается им нелегко. Но они готовы на все, лишь бы сын выздоровел. Том принимается клясться всем чем можно, что завтра он пойдет в школу. Но родители ему больше не верят, он уже столько раз это говорил. Я тоже не верю, слишком уж в этой сцене много патетики. Плохой скетч, грустный до слез. Я тоже — очень неприятно разлучать ребенка с родителями, особенно если он к ним так привязан.

Вот в этом-то и корень всей проблемы! Возможно, именно эта его привязанность делает мальчика больным. А лечением будет разлука. Я вспоминаю других ребят с такой же проблемой, как у Тома, которым разлука помогала. Значит, я должен совершить непоправимое … чтобы исправить.

Как и следовало ожидать, Том оказался нелегким пациентом. На редкость несговорчивым. Он не желал оставаться у нас и целыми днями твердил об этом. Тяжелей всего были внезапные приступы рыданий с обещаниями завтра пойти в школу. Вся наша команда сжимала волю в кулак, чтобы не разжалобиться. Я сам порой был готов потерять голову и отпустить его, настолько глубоко он страдал. И он не обманывал, обещания его были искренни. Но он был не в состоянии их сдержать. Я всячески старался объяснить ему, зачем он здесь, но он отвечал: «Вы же знаете, я здесь сижу совершенно бесполезно. Я же говорил вам, что просто немного устал, мне разные мысли не дают уснуть, вот и все».