Темный ангел - Салли Боумен

Под этим насмешливым взглядом и раздосадованная суетливостью Мальчика, Джейн смутилась. Отведя глаза, она пригладила юбку и привела в порядок блузку. Еще несколько минут назад, посмотрев на себя в зеркало и убедившись, что да, она отлично выглядит для тенниса, Джейн была уверена и в своем наряде, и в себе; каким-то непонятным образом она не сомневалась в будущем, которое не преминет последовать: спустившись по лестнице, она выйдет в сияние дня, и там, у подножия лестницы, полный ожидания, ее встретит Окленд.

Как давно она влюблена в Окленда? Джейн больше не пыталась задавать себе этот вопрос, потому что вряд ли могла найти на него ответ. Она знала лишь, что влюблена в Окленда, сколько себя помнит. Когда оба они были детьми и их семьи часто встречались, она любила его как брата. Ее собственный брат Роланд, которого она обожала и который был куда старше, довольно строго относился к Окленду. Окленду нужно подтянуться, понять, что такое дисциплина, утверждал Роланд. Окленд неуправляем, но хорошая школа быстро выдрессирует его.

У хорошей школы ничего не получилось, но Роланд не дожил до того, чтобы удостовериться в этом, потому что он уехал в Африку на войну с бурами и так никогда и не вернулся. После смерти Роланда – когда это было? Должно быть, ей исполнилось пятнадцать, когда она наконец поняла, что ее чувства к Окленду носят отнюдь не сестринский характер.

Один случай живо запомнился ей. Она с Фанни Арлингтон, своей лучшей подругой, земли отца которой граничили с их поместьем, Фанни, с которой она делила гувернантку, Фанни с мягким характером, полным легкомыслия, с вьющимися светлыми волосами и глазами голубыми, как гиацинты, гостили в Винтеркомбе. Стояла весна, и мальчишки лазили на дуб за свежими веточками. Они с Фанни стояли, наблюдая за ними.

Все выше и выше, и кто-то из них должен был забраться выше всех. Конечно же, Окленд. Двадцать футов; тридцать. Братья Окленда сдались, а он продолжал карабкаться. Джейн молча стояла, не сводя с него взгляда. Рядом с ней Фанни заламывала руки; она вздыхала и кричала, чтобы он слезал, голосом, которого Джейн никогда раньше у нее не слышала, пока совершенно внезапно ее не поразила мысль: Фанни подбадривает Окленда. «О, дальше не надо! – восклицала та. – Прошу тебя, больше не надо, Окленд. Ты можешь упасть, и я этого не вынесу!» – а когда Окленд одолел еще пару футов, на лице подруги появилась странная самодовольная улыбка.

Не устраивал ли Окленд это представление специально для Фанни? Джейн не сомневалась, что все было именно так. Тогда в первый раз в жизни она испытала приступ ревности. Что поразило Джейн: в какое-то мгновение она испытала жгучую ненависть к своей подруге, она ненавидела ее светлые волосы и гиацинтовые глаза и ненавидела Окленда, который выпендривался для Фанни и которого не волновало (а собственно, почему это должно было его заботить!), что Фанни непроходимо глупа.

Тогда Джейн испытала желание крикнуть ему: «Посмотри на меня», и ей хотелось заплакать. «Посмотри на меня, Окленд. Я умею говорить по-французски и разбираюсь в латыни; я соображаю в математике и интересуюсь политикой; я читаю поэзию и философию, от которых Фанни зевает и у нее закрываются глаза». От всего этого она готова была заголосить, но кому это нужно, какой мужчина или мальчишка обратит внимание на ее слезы? «Поговори со мной, Окленд!» – хотелось выкрикнуть Джейн, но она отвернулась от дерева, понимая, что все бесполезно, ибо чего ради Окленд решит говорить с ней, когда все его внимание привлечено к нежным розовым щечкам и гиацинтовым глазкам?

«Я нюня», – подумала Джейн, в первый раз в полной мере осознав горечь от того, что природа не наделила ее соблазнительными формами, как Фанни. Как раз в этот момент, когда она была преисполнена горечи, Окленд спрыгнул с дерева. Пролетев последние двенадцать футов, он покатился по траве и вспрыгнул на ноги без единой царапинки.

Фанни кинулась к нему. Она отряхивала его куртку и ощупывала руки, дабы удостовериться, что он жив и здоров. Но неожиданно Окленд отстранил девушку.

– Не висни на мне, Фанни, – резко сказал он. – Меня это утомляет. – И ни малейшей попытки скрыть негативное отношение к ней.

У Фанни разочарованно округлились глаза. Окленд отошел от нее.

Это было давно. Фанни в восемнадцать лет вышла замуж и сейчас живет в Нортумберленде. У нее уже двое детей, и Джейн, которая осталась ее лучшей подругой, – крестная мать первенца. Джейн навещает ее дважды в год. Порой, когда они вспоминают прошедшие времена, у Джейн возникает подозрение, что Фанни знала о ее чувствах к Окленду. Ничего конкретного так и не было сказано, просто проскальзывали какие-то намеки, повергавшие Джейн в панику. Никто не должен знать, что она испытывает к Окленду. Она никогда не упоминала о своих чувствах, никогда не признавалась в них даже своей близкой поверенной, своей тете Клер. Они были только ее тайной, погребенной в сердце. Джейн отчаянно оберегала эту болезненную сладостную любовь к Окленду.

Джейн понимала, что если Окленд догадается о ее чувствах, то положит конец их дружбе. Но пока, поскольку Окленд ни о чем не подозревал, они оставались друзьями. Они могли встречаться, играть в теннис, танцевать на балах, которые давали их друзья, порой ездить верхом или прогуливаться… Эти беседы были самым драгоценным времяпрепровождением для Джейн. В течение нескольких лет она описывала их содержание в дневнике, отмечая со скрупулезными подробностями самые остроумные замечания Окленда. Порой, хотя она и так помнила их наизусть, она перечитывала эти страницы, пытаясь увидеть за ними черты и чувства мальчика, которого любила.

«Какой он нигилист!» – иногда думала Джейн, перечитывая свои записки. Казалось, Окленд ровно ни во что не верил: он высмеивал религиозные обряды, которые приходилось ему исполнять, отрицал существование Бога, он испытывал извращенное наслаждение, отрицая все убеждения, святые для его семьи и для его класса. Патриотизм, благодетельное влияние аристократии? Окленд не собирался придерживаться этих взглядов, ничего подобного в нем не было. Святость? Жертвенность? Брак? Он издевался и над тем, и над другим, и над третьим.

Окленд, говорила себе Джейн, просто свободомыслящий человек. Он решительно отрицает лицемерие, четко понимает, что любит, а что ненавидит. Окленд полон благородства, убеждала себя Джейн, и такие люди даже ошибаются по-крупному, а не по мелочам. Он, конечно, нетерпелив, нетерпим и надменен, но и очень умен, так что может позволить себе скепсис. В Окленде нет ничего, что нельзя было бы изменить. Порой Джейн ловила себя на том, что думает об этом, и понимала, что вывод может быть только один: Окленда может излечить только любовь к достойной женщине.