Цена "Суассона" - Владимир Дугин

— Ты что, оторвал наушник? — Гриша, заметив, что в руках у меня ничего нет, укоризненно покачал головой. — Ну и зря. Мы могли бы послушать, о чем говорит твой друг Адамс. Может быть, негром управлял не он, а кто-нибудь другой?

Замечание показалось мне справедливым, но исправить сделанное было уже нельзя. Мы допустили еще одну ошибку — не осмотрели тут же окрестности парка. Радиус действия маленькой приемо-передающей рации, при помощи которой осуществлялась связь между этим "живым танком" из могучих мышц и массивных костей, обтянутых коричневой кожей, и его «водителем», не мог быть слишком большим. Поторопись мы, и машина, в которой, возможно, находился сам Адамс или кто-то из его помощников, оказалась бы в поле нашего зрения. А тогда «порше» настиг бы ее за считанные секунды. Впрочем, жалеть об упущенных возможностях никогда не поздно, но всегда бесполезно.

Тщательно обыскав труп и не обнаружив ничего для нас интересного, кроме маленькой рации японского производства, которую я тут же спрятал в сейф, мы решили вызвать полицию. Была быстро подготовлена версия вторжение в частное жилище с попыткой покуситься на жизнь и здоровье мирных его обитателей. Состояние входной двери, двери спальни, а также многочисленные ссадины и ушибы Гриши могли убедить самого недоверчивого представителя закона. Таким путем мы избавлялись от хлопотного дела сокрытия тела погибшего, а также и от возможных неприятностей, если кто-нибудь услыхал выстрелы моего «питона» среди ночной тишины и позвонил в ближайший участок.

Когда полицейские ушли, записав наши показания и забрав с собой труп негра, наступил уже рассвет.

— Теперь не миновать нам любопытства прессы, — заметил Гриша, когда мы пили свой утренний кофе. — Боюсь, что здесь скоро появится целая куча газетчиков и телерепортеров.

— Ну и что? Мы тут живем вполне легально и должны участвовать в общественной жизни. Твой портрет на фоне красной спортивной машины будет выглядеть очень импозантно. Ты же хотел получить премию за поимку маньяка?

— Далась тебе моя машина! Ей-богу, ты завидуешь, что у тебя всего лишь жалкий «ситроен»!

— Я и не скрываю. Всегда питал страсть к хорошим маркам автомобилей. Помнишь мой «мустанг»?

— Тот, что ты сбросил в пропасть где-то на Кавказе? Конечно, помню. Он до сих пор числится за тобой у наших хозяйственников, ты же за него не отчитался, придется тебе попотеть, подписывая обходной, если захочешь уволиться.

— Серьезно? Неужели еще не списали?

— Как же, дождешься от этих жмотов. Они только для начальства списывают новенькие «мерседесы» по цене металлолома. Ты для них — мелкая сошка.

Слова Гриши настроили меня на философский лад, и я спросил его о том, о чем сам все чаще задумывался в последнее время.

— Ты не пытался понять, хотя бы для себя самого, так сказать, "для внутреннего употребления", ради чего мы стараемся, рискуем жизнью? Чего мы вообще добиваемся?

— Разве ты не знаешь? — Гриша деланно-покровительственно взглянул на меня. — Выполняем свой долг перед Родиной.

Последнее слово он произнес так, чтобы оно прозвучало с большой буквы. Но я не принял игры, не захотел перевести все в шутку.

— Какой «родины»? "Мы в той отчизне родились, которой больше нет." Ты что, не видишь, что творится? "Все на продажу" — так, кажется, называлась одна статья в «Литературке» о нашем ведомстве.

— Брось, старик, а то съедешь с катушек. Такие вещи не обсуждают за кофе, тут без поллитры не разберешься. — Гриша алчно ухмыльнулся и потер руки, как будто был заправским выпивохой.

— Нет, ты все-таки скажи…

— Ладно, раз уж ты так настаиваешь. — Лицо моего приятеля стало серьезным. — Лично я хочу воспользоваться своим служебным положением и разобраться с теми гадами, которые воруют наших детей и делают гонконгскими проститутками наших девушек. Глобальные задачи мне не по плечу, но с этой я надеюсь справиться. Если тебя не отпугивает такое «мелкотемье», присоединяйся.

Кровь бросилась мне в лицо, я почувствовал, что краснею. Как случалось со мной и прежде, привычка к постоянной рефлексии, самокопанию, "интеллигентские штучки", как говорил мой приятель, заставили меня на минуту забыть о Веронике, об «интернате». Я вспомнил о своей клятве мстить мафии, которую когда-то дал — без свидетелей, самому себе, — на булатном клинке кавказского кинжала… Где сейчас этот кинжал? Наверное, его, как и прочее мое имущество, оставшееся на конспиративной квартире в Городе, кто-нибудь «приватизировал». Но ведь клятва осталась! Правда, тогда я рассчитался кое с кем из главарей Организации, они заплатили за все крупной монетой. Но небольшой должок за ними еще был, а с тех пор набежали солидные проценты.

Гриша был прав: надо пользоваться своим служебным положением. И плевать, если твоя победа доставит кому-то из новоявленных «демократов» лишнюю звездочку или дачу рядом с президентской. Главное было не это.

Разговаривая со своим приятелем, я рассеянно смотрел то в окно, где под ветром раскачивалась завезенная в Австралию пятьсот лет назад саговая пальма, то на картину, висевшую на противоположной стене. Декоративное произведение искусства удачно оживляло стерильно-белую кухню. Это была хорошая копия картины Рериха «Майтрейя-победитель». На фоне пылающих в лучах заката гималайских гор с заснеженными вершинами и черно-синих силуэтов лежащих на переднем плане остроконечных пиков коленопреклоненный человечек взирал, молитвенно сложив руки, на скачущего в облаках легендарного богатыря, спасителя мира.

Линия горной гряды что-то мне напоминала, совсем недавно я где-то видел такие же острые зубцы с прогибом в средней части…

Гриша говорил о том, что нужно поскорее собираться в дорогу, пока полиция не спохватилась и не взяла с нас подписку о невыезде или что-нибудь такое, что заменяет ее здесь, но я слушал его невнимательно. У меня вдруг появилось ощущение, будто я вот-вот догадаюсь о чем-то очень важном, если вспомню, что мне напоминают эти горы. Я знал это чувство оно редко меня обманывало.

— Старик, хватит думать о высоких материях. Обещаю тебе — мы решим все философские вопросы, как только дети окажутся в безопасном месте. Гриша заметил мое состояние, но, наверно, приписал его тому, что я все еще размышляю о нравственном оправдании нашей работы.

Не ответив ему, я встал и направился к себе в спальню, которая со времени приезда моего друга стала чем-то вроде общей комнаты или кают-компании, там чаще всего происходили наши дискуссии и обсуждения текущих дел. Гриша, озабоченно хмыкнув, поставил чашку с недопитым кофе на блюдце и последовал за мной, явно обеспокоенный.

Открыв тяжелую дверцу встроенного в стену сейфа, куда мы с ним совсем недавно спрятали снятую с негра рацию, я достал из глубины зеленую пластиковую папку.

— Что с тобой? — Гриша потрогал мой лоб. — Вроде температуры нет… Что случилось?

Все так же молча, я достал из папки листочек бумаги и отправился назад в кухню. Гриша торопливо забежал вперед и заглянул мне в лицо.

— Черт, что случилось? Ты что, потерял дар речи? Негр тебя заразил немотой, что ли? Очнись, старик!

Я остановился перед репродукцией и вытянув руку совместил край листочка с изображением горной цепи. Чтобы уровнять масштаб, мне пришлось отступить на шаг. Гриша с изумлением следил за моими манипуляциями.

Линия обрыва почти точно совпадала с черным краем зазубренного хребта, изображенного на картине… Зрительная память не подвела меня.

— Что это за бумажка? — Гриша прямо-таки выхватил у меня листок. Почему ты так ее рассматриваешь?

— Это самая первая записка от Скала. Я нашел ее за щеткой «дворника» своей машины, когда вернулся с Новой Гвинеи. На ней написан номер его телефона.

— Ну и что? Разве ты забыл этот номер? Зачем он тебе нужен?

— Смотри. — Я провел пальцем по неровному краю листка, а потом указал на картину.

Гриша недоуменно переводил глаза с листочка бумаги на сделанную неизвестным художником копию и обратно, ничего не понимая.

— Похоже… Ну и что? Какое это имеет значение? Просто случайное совпадение, вот и все.

— Согласен, случайное. Но когда я взглянул на картину, то долго не мог вспомнить, где я видел такую же линию…

— Послушай, это уже что-то болезненное, какая-то навязчивая идея! Я знаю, как неприятно, когда стараешься вспомнить что-нибудь и не можешь. Ладно, успокойся, и все пройдет. Ты вспомнил, все в порядке. Давай займемся делом, тебя это отвлечет.

— Я тебе сказал еще не все. Знаешь, где я видел недавно такую же линию, точнее, ее «негатив», оторванную часть листка?

— Где?

— В блокноте мисс Макгроу, когда она записывала номер моего домашнего телефона. Я еще тогда подумал, что линия отрыва оставшегося корешка что-то мне напоминает, но только сегодня, когда взглянул на картину, вспомнил, что именно.