Лето в пионерском галстуке - Сильванова Катерина

— К чему ты клонишь? — напряглась Ира. — Женя?..

Но Юрка перебил:

— Нет, Маша. Почему ты тогда подумала, будто я уходил с ней?

Ира заметно расслабилась:

— Да не бери в голову. Мне просто так показалось.

— Ладно, но почему?

— Из всех ребят в отряде не было только вас двоих. А вы с Машей — самые взрослые, вам наверняка уже интересно… гулять. Да ерунда это, Юр, уже неважно.

— Это очень важно! Вы из-за этого с Володей поссорились!

Ира пожала плечами и отвернулась, а Юрка ринулся в бой:

— Ир, пожалуйста, прости его! Ну распсиховался, глупость сказал. Он же не со зла, Володя вообще не злой. Ведь ты же сама вожатая, должна знать, как тяжело свою первую смену работать.

Ира удивлённо уставилась на него. Поставила парусом взбитую подушку и развела руки в стороны:

— Ба! Юрий Ильич со мной на «ты». Какая честь!

— Ну правда, хотя бы выслушай его.

Несмотря на отговорки и явный протест вожатой, Юрка продолжал оправдывать Володю до тех пор, пока они не закончили дежурство и Ира не начала сдаваться:

— Вот упрямый. А чего это ты за него говоришь? Если хочет извиниться, пусть сам придёт, а не посредников подсылает.

— А что, разве он не подходил? Сегодня после завтрака, вчера после костра…

— Ну… — промямлила Ира, в последний раз оглядывая комнату девочек — палата мальчиков уже была готова. — Смотри-ка, опять цветы у Ульки. Полсмены в лагере, а уже вся в поклонниках, — улыбнулась она. А Юрка продолжал донимать:

— Володя не подсылал. Это я сам. Он ведь первую смену вожатый, это ты — профессионал, а он-то… Ну прости его, утомился, устал…

— Ладно-ладно. Только ты ему передай, пусть сам извинится, тогда прощ… — не досказав, она поправилась, — тогда посмотрим. — Она разгладила покрывало, в последний раз осмотрела палату и довольно улыбнулась. — Мы — молодцы. Можете быть свободны, Юрий Ильич.

Выходя из отряда, гордый собой Юрка решил повременить со сценарием и вместо переделки отправиться к тайнику, чтобы отпраздновать победу. Вернее, её «обкурить».

В прошлом году в заборе у строящегося корпуса Юрка проделал себе лаз за территорию лагеря. Год назад там была только выровненная, готовая к стройке площадка, теперь же высился здоровенный, в четыре этажа корпус вроде санаторных. Весной, пока шла стройка, лаз заделали, но всё равно это место, огороженное высоким, отдельным забором, осталось самым пустынным в лагере, и пусть для вылазок оно уже не подходило, мест, годящихся для тайника, там осталось выше крыши. Вот Юрка и организовал в свалке бетонных плит тайник, где прятал курево.

Вытаскивая из-под плиты заветную пачку, он трепетал от нахлынувшего адреналина. Курить он вообще-то не очень любил, его больше влекло само таинство — достать пачку, потом, чтобы руки не пахли, найти тонкую короткую веточку, надломить, почти сломать пополам, втиснуть в острый угол сигарету и поджечь. Можно даже не курить — просто поджечь и оглядываться, вдруг заметят. А если заметят, дать дёру, да так, чтобы если даже увидели, уж точно бы не догнали.

Он сунул руку под плиту, в предвкушении «таинства» вытащил пачку. Нашёл ветку, надломил как положено, протиснул папиросу и только собирался поджечь, как увидел на тропинке, ведущей к аллее пионеров-героев, Пчёлкина.

Он рылся в куче мусора.

— Эй! — крикнул Юрка, да так и застыл: с сигаретой в палочке, с палочкой в руке.

— Ага! Я всем расскажу, что ты куришь! — нагло заявил Пчёлкин.

— А я расскажу, что ты по стройке шатаешься. Что ты тут делаешь?

— Я-то клад ищу, а вот ты куришь! — Пчёлкин высунул язык.

— Не курю, а просто держу. Она ведь даже не подожжена, — ответил Юрка, засовывая сигарету в карман.

— А я всё равно расскажу! Или вот что — спой песенку матершинную, тогда не расскажу, — Пчёлкин пошёл на шантаж.

— Не дорос ещё до матершинной. Любую спою, ругательную не буду, — сказал он, понимая, что если малец расскажет, Юрке дома так надерут уши, что отчисление из лагеря и разлука с Володей будут ему казаться несущественной мелочью.

Не удостоив его ответом, Пчёлкин дал дёру по тропинке на аллею пионеров-героев, крича во все горло: «Юрка дурак, курит табак, спички ворует, дома не ночует». Юрка рванул за ним. Пчёлкин свернул к кортам. Пользуясь преимуществами низкого роста, он не оббегал качели, лестницы и всяческие спортивные снаряды, а перекатывался под ними, легко юркал вниз, перелазил и прятался. Юрке же приходилось их оббегать. Если бы не это, он бы мигом его поймал, но пока только беспомощно орал: «А ну, стой!» — и слышал в ответ: «Юрка дурак!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Юра! Петя! — донеслось до его ушей, но не достигло сознания.

Он бежал и бежал, пока, наконец, Пчёлкин не оказался в полуметре от него: руку протяни — схватишь. Но над самым ухом прозвучало грозное:

— Конев! Пчёлкин! Стоять!

Повинуясь рефлексу «Есть приказ? Выполнять!», и Пчёлкин, и Конев остановились как вкопанные. К ним, пересекая корт, стремительно шёл Володя. Лицо бледное, кулаки сжаты. На Пчёлкина он смотрел так, будто хотел придушить его одним только взглядом. Юрка догадался — видимо, Володя его потерял.

— Как это понимать, Петя?! Где тебя носило?

Пчёлкин вопросительно посмотрел на Юрку и шкодливо улыбнулся. Юрка вздохнул:

— Ладно, спою. Но только другую.

— Тогда про кладбище.

— Ладно, про кладбище.

— Идёт!

— Что за сговор? — вмешался Володя. — Что вы задумали? Юра?

Взглянув в его лицо, Юрка понял разницу между Володей злым и Володей свирепым. И поспешил его если не утихомирить, то хотя бы отвлечь.

— Ничего не задумали. Я увидел Петю на дорожке к стройке, он копался в куче строительного мусора…

— Зачем? — перебил Володя, устремив строгий взгляд на Пчелкина. — Травмы есть?

— Я клад искал, — пропищал Пчёлкин, демонстрируя вожатому целые и здоровые коленки, локти и ладоши.

— Петя, в лагере нет никакого клада, — грозно прошипел Володя сквозь стиснутые зубы. Таким образом он старался успокоиться — догадался Юрка. Не очень-то хорошо у него это получалось.

— Юра же сам рассказывал про него, — Пчёлкин обиженно шмыгнул носом.

— Этот клад — выдумка. Юра подтвердит.

Проверив, что травм у ребенка нет, сам ребенок — есть и что стоит напротив живой-здоровый и, как положено, с ног до головы грязный, Володя взял себя в руки. Его тон выровнялся, дышал вожатый ровно, сверкал очками безобидно, молнии из глаз не метал.

— Володя правду говорит, не существует никакого клада, — поддержал его Юрка.

— Существует! Это может не золото-драгоценности, но клад есть. Вот я его и искал.

— Петя, я запрещаю тебе ходить на стройку, там опасно. Ещё раз сунешься туда — до конца смены на речку не пущу. Тебе всё ясно? — Последняя порция ярости вышла из Володи с этим вопросом.

— Сами обманули сначала, а теперь на речку нельзя. Это нечестно! — обиделся Пчёлкин.

— На речку можно. Прощаю на первый раз, но чтобы потом носа не совал… — велел Володя, потом резко повернулся к Юрке и спросил недоверчиво: — А ты что на стройке делал?

— Гулял… — пробормотал он, неподкуренная сигарета прожигала карман, а Пчелкин ехидно улыбался.

У Юрки взыграла совесть — какой пример он подаёт Пчёлкину? Ведь не рассказать Володе правду — значит соврать.

— Курил, — честно признался он и, увидев, как Володя за дужку поправляет очки, вжал голову в плечи: «Сейчас начнётся…» Но, вопреки ожиданиям, Володя не стал поучать и нравоучать, а только беспомощно всплеснул руками и пробормотал устало:

— И ты, Брут… Юра, ну разве так можно? Ты же в лагере, неужели не стыдно при детях?..

— Стыдно. Я больше не буду, честное пионерское.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Володя покачал головой и наставил на Юрку указательный палец:

— Ты же мне говорил, что только балуешься. Ты обещал, что… — и замолк.

Юрка догадался, что если бы не присутствие Пчёлкина, наверняка вожатый устроил бы ему настоящий разнос, но пока вроде бы пронесло. Володя ругался, но пух и перья не летели: